Джером К. Джером
<.........................>
- Ну, хорошо, - сказал я, - давайте подойдем к этому с практической стороны: вы сами-то когда-нибудь видели, чтобы характер у человека переменился?
- Да, - ответил он, - я знавал человека, характер которого, как мне кажется, совершенно изменился после одного пережитого им случая. Возможно, он, как ты говоришь, был лишь сломлен, или же этот урок научил его обуздывать нрав, доставшийся от природы. В любом случае результат был потрясающий.
Мы попросили его рассказать нам об этом случае и он согласился.
- Он дружил с моими двоюродными братьями, - начал Джефсон, - с которыми я частенько виделся в студенческие дни. Когда я впервые встретил его, то это был молодой парень двадцати шести лет - сильный как духом, так и телом, сурового и упрямого нрава, который любившие его называли властным, а не любившие (их по числу было больше) - тираническим. Спустя три года я увидел его двадцатидевятилетним стариком, мягкость и уступчивость которого переходили грань слабости, не верящим самому себе и считающимся с желаниями других до степени, нередко неразумной. Раньше гнев его вспыхивал очень легко и часто. Со времени перемены, о которой я говорю, я не видел, чтобы по лицу его пробежала хотя бы тень гнева, за исключением одного случая. Прогуливаясь однажды, мы наткнулись на молодого оболтуса, который приводил в ужас маленькую девочку тем, что притворно спускал на нее собаку. Мой спутник схватил мальчишку такой хваткой, что чуть не задушил, и подверг такому наказанию, которое мне показалось совершенно несоразмерным с преступлением, каким бы жестоким оно ни было.
Я выразил ему свой упрек, когда он вновь вернулся ко мне.
- Да, - ответил он виновато. - Пожалуй, я суровый судья для некоторых глупостей.
И, зная, что' сейчас видят перед собой его затравленные глаза, я ничего ему больше не сказал.
Он был младшим партнером в крупной фирме чайных брокеров в Сити. В лондонской конторе дел у него было не много, и потому, когда в результате каких-то сделок с закладными в руки фирмы попала чайная плантация на юге Индии, ему было предложено поехать туда и взять управление ею на себя. К нему этот план подходил восхитительно. Он был человеком, во всех отношениях подготовленным к суровой жизни: столкнуться лицом к лицу с отнюдь не презренным количеством трудностей и опасностей, взять под командование небольшую армию местных батраков, готовых поддаться скорее на страх, чем на любовь - такая жизнь, требующая мысли и действия, предоставила бы его сильной натуре больше интереса и наслаждения, чем он когда-либо мог бы надеяться получить в скованных условиях цивилизации.
Один только довод можно было резонно выдвинуть против такого поворота дел: его жена. Это была хрупкая, нежная девушка, на которой он женился, повинуясь тому инстинкту притяжения противоположностей, какой Природа вложила нам в грудь в целях поддержания своего среднего уровня - пугливое создание с робкими глазами, одна из тех женщин, которых смерть страшит меньше, чем опасность, и которым легче встретиться лицом к лицу со своим роком, чем со страхом. Известны случаи, когда такие женщины с визгом убегали от мышки и с героизмом принимали мученическую смерть. Удержать свои нервы от трепета они в силах не более, чем осина способна унять дрожь своих листьев.
То, что она совершенно непригодна для жизни, на какую ее обрекало его согласие на этот пост, и станет лишь глубоко несчастна, с легкостью пришло бы ему в голову, задумайся он хотя бы на мгновение о ее чувствах в этом деле. Но рассмотрение вопроса с точки зрения, отличной от его собственной, не входило в его привычки. Нет сомнений, что он любил ее по-своему страстно, как принадлежащую ему вещь, но любил тою любовью, какой мужчины любят собаку, которую нет-нет да и поколотят, лошадь, которую могут пришпоривать до тех пор, пока у той не сломается спина. Посовещаться с ней по сему поводу даже не пришло ему в голову. Однажды он сообщил ей о своем решении и дате отплытия и, протянув чек на приличную сумму, сказал накупить всего необходимого и дать знать, если понадобится еще; и она, любившая его с собачьей преданностью, не шедшей ему на пользу, чуть шире раскрыла глаза, но ничего не сказала. Однако она много думала о предстоящей перемене и, когда рядом никого не было, на глаза ей то и дело навертывались слезы; заслышав его шаги, она поспешно утирала их следы и шла ему навстречу с улыбкой.
И вот ее робость и нервность, дома служившие лишь постоянной мишенью для шуток, стали при новых обстоятельствах жизни серьезно досаждать мужчине. Женщина, которая казалась неспособной подавить вопль, стоило ей, обернувшись, увидеть в полумраке пару пронзительных глаз, выглядывающих на нее из сумрачного лица; которая непременно свалится с лошади от страха, услыхав рев дикого зверя в миле от нее; и которая бледнела и немела от ужаса при одном лишь виде змеи, была не слишком-то приятной спутницей для жизни по соседству с индийскими джунглями.
Сам он абсолютно не ведал страха и не мог его понять. Ему это казалось чистой воды аффектацией. У него была путаная идея, общая для мужчин его склада, будто женщины напускают на себя нервозность, считая ее прелестной и идущей им, и что если бы удалось показать им ее глупость, то можно было бы убедить их оставить ее точно так же, как они оставляют семенящую походку и смешливый голосок. От человека, гордившегося, как он, знанием лошадей, можно было, пожалуй, ожидать и более истинного понимания природы нервности, которая является лишь делом темперамента. Но человек этот был дурак.
Что его раздражало больше всего, так это ее ужас перед змеями. Его Бог не наградил (или не наказал - смотря как вам больше по нраву) совершенно никаким воображением. Между ним и змеиным отродьем не было особой вражды. Тварь, ползающая на брюхе, страшила его не больше, чем тварь, ходящая на ногах; даже меньше, так как он знал, что, как правило, от нее можно ожидать меньшей опасности. Пресмыкающееся в любой момент лишь жаждет убраться подальше от человека. Если на него не нападать и не пугать, то оно никогда не нападет первым. Большинство людей довольствуются, получив это знание из учебников естественной истории. Он доказал себе это сам. Его слуга - старый драгунский сержант - рассказывал мне, что видел, как он остановился лицом в шести дюймах1 от головы египетской кобры2 и стоял глядя на нее в свой монокль все то время, пока она уползала от него, хотя знал, что одно лишь прикосновение ее клыков означало бы смерть, от которой нет никакого спасения. То, что какое-либо мыслящее существо может обуять ужас - болезненный, смертельный ужас - при виде таких до жалкого безобидных существ, казалось ему дикой нелепостью; и он твердо решил принять меры по излечению ее от страха перед ними.
г-----------------------------
1дюйм - английская мера длины, равная примерно 2,5см. Приведенное в тексте значение: 6 дюймов = 15 см
2кобра - общее название змей, имеющих на шее своеобразный "капюшон", который они раздувают при нападении. египетская кобра обитает в Африке, достигает длины 2,25 м.
L__________________________
В конце концов ему это удалось с немного бо'льшим успехом, чем он предвидел сам, но в глазах его оставило ужас, который не покинул их по сей день и не покинет уже никогда.
Однажды вечером, проезжая на лошади через джунгли неподалеку от своего бунгало,1 он услышал тихое шипение возле уха и, подняв глаза, увидел, как с ветви дерева свесился питон2 и уползает сквозь высокую траву прочь. Сам он ехал с охоты на антилоп, и заряженная винтовка висела у стремени. Соскочив с напуганной лошади, он еле успел выстрелить в тварь прежде, чем та исчезла. Он не особо надеялся, что при таких обстоятельствах вообще попал в питона. Волею случая пуля поразила его в сочленение позвоночника с головой и убила на месте. Это был экземпляр с хорошей раскраской, и, за исключением ранки от пули, совершенно неповрежденный. Он поднял его с земли и перекинул через седло, решив отвезти домой и препарировать.
г-----------------------------
1бунгало - распространенный в Индии тип одноэтажного дома с верандой.
2питон - крупная неядовитая тропическая змея. Убивает жертву, обвиваясь вокруг нее и раздавливая.
L__________________________
Когда он поскакал дальше, то взгляд его то и дело падал на огромную мерзкую тварь, которая раскачивалась и извивалась у него перед глазами, почти как живая, и тут ему в голову пришла блестящая идея. При помощи этого мертвого пресмыкающегося он излечит свою жену от страха перед живыми. Он обставит дело так, что она увидит змею и примет за живую - и придет в ужас; тогда он покажет ей, что она переполошилась всего лишь из-за дохлой твари - ей станет стыдно за саму себя, и она излечится от этой глупости. Только дураку могла прийти в голову такая идея.
Прибыв домой, он отнес мертвую змею к себе в курительную комнату; затем, заперев дверь, этот идиот занялся приготовлением своего рецепта. Он расположил чудовище в очень естественной и правдоподобной позе. Создавалось впечатление, будто змея вползает на пол через открытое окно, и любому, кто внезапно вошел бы в комнату, вряд ли удалось бы не наступить на нее ногой. Сделано все было с изрядной ловкостью.
Под конец он снял с полки книжку, раскрыл и положил на кушетку обложкой вверх. Завершив все к полному своему удовлетворению, он отпер дверь и, весьма довольный собой, вышел.
После ужина он зажег сигару и некоторое время молча курил.
- Ты не устала? - спросил он, наконец, с улыбкой.
Она рассмеялась и, назвав его лентяишкой, спросила, что ему нужно.
- Да всего лишь роман, который я читал. Я оставил его у себя в "логове". Ты не сходишь? Ты найдешь его раскрытым на кушетке.
Она вскочила и легко побежала к двери.
У двери она на мгновение приостановилась, чтобы обернуться и спросить название книжки, и он обратил внимание на то, как она прелестна и симпатична; и в первый раз в голове у него забрезжил слабый проблеск истинной природы всего этого.
- Да ладно, - сказал он, приподнимаясь, - я сам...
Затем, очарованный великолепием своего плана, осадил себя; и она вышла.
Он слышал звук ее шагов по половикам коридора и улыбнулся самому себе. Затея, пожалуй, выйдет презабавной. Думая об этом даже сейчас, трудно его пожалеть.
Дверь курительной комнаты открылась и закрылась, а он все сидел, мечтательно глядя на пепел своей сигары, и улыбался.
Прошло мгновение, может быть - два, но показалось, что намного больше. Мужчина сдул серое облачко перед глазами и начал ждать. Затем он услышал то, что и ожидал услышать - пронзительный вопль. Потом - еще один, который (так как он ожидал услышать хлопанье далекой двери и поспешные шаги по коридору) слегка его озадачил, и улыбка на его губах растаяла.
Затем еще один, еще и еще - один вопль за другим.
Слуга-туземец, бесшумно скользивший по комнате, отложил в сторону то, что нес в руках, и инстинктивно подался к двери. Мужчина вскочил и удержал его.
- Не трогайся с места, - сказал он хрипло. - Ничего страшного. Хозяйка твоя напугана - вот и все. Она должна научиться преодолеть эту глупость.
Затем он снова прислушался, и вопли закончились чем-то, странно похожим на приглушенный смех; и вдруг наступила тишина.
И из этой бездонной тишины к мужчине впервые в его жизни пришел Страх, и они со смуглым слугой посмотрели друг на друга глазами, до странного схожими; и по общему инстинкту вместе направились к месту, из которого исходила эта тишина.
Отворив дверь, мужчина увидел три вещи: первое - это мертвый питон, лежавший там, где он его оставил; второе - живой питон, - по-видимому, спутник первого, - медленно обвивающийся вокруг мертвого; в-третьих, - груду чего-то раздавленного и окровавленного посреди пола.
Сам он больше ничего не помнил до того момента, когда спустя несколько недель раскрыл глаза в каком-то полутемном, незнакомом месте, но слуга-туземец, прежде чем с воплями выбежать из дома, успел заметить, как хозяин его набросился на живого змея и вцепился в него руками, а когда в комнату позже ворвались другие и подхватили его, шатающегося, на руки, то обнаружили, что у второго питона оторвана голова.
Таков случай, который изменил характер моего человека - если он изменился, - закончил Джефсон. - Он рассказал мне о нем однажды вечером, когда мы сидели на палубе парохода, возвращавшегося из Бомбея. Себя он не щадил. Он рассказал мне эту историю почти теми же самыми словами, какими рассказал ее вам я, только ровным, монотонным голосом, лишенным какого-либо рода эмоций. Когда он закончил, я спросил: как у него достает сил вспоминать все это?
- Вспоминать! - ответил он с легкой ноткой удивления в голосе. - Да это все
время со мной.
(Отрывок из повести "Наброски к роману" (Novel Notes), 1893 г.)
(Перевел Д.Прокофьев)