<<< Переводы с английского

Джером К. Джером

С Эджвер-Роуд я свернул на ведшую на запад улочку, атмосфера которой пришлась мне по душе. Тихие дома стояли здесь позади маленьких садиков. На оштукатуренных столбах ворот были, по обыкновению, отпечатаны названия. Света угасающих сумерек едва хватало, чтобы их прочесть. Были здесь и некая "Вилла "Золотой Дождь", и "Кедры", и "Кернгорм¹", вздымавшийся до высоты трех этажей, с ответвившейся наверху затейливой башенкой, увенчанной конической крышей, так что походило, будто на нее надет ведьмин колпак. Особенно, когда под самым карнизом крыши внезапно вспыхнуло два небольших окошка и возникло ощущение, будто это сверкнула на тебя внезапно пара злобных глазок.

г--------------------------------

¹Кернгорм - название горы в Шотландии.

L_________________________________________

Улочка забирала вправо и заканчивалась открытым местом, через которое под низким арочным мостом протекал канал. И здесь так же за своими небольшими садиками стояли те же тихие дома, и некоторое время я смотрел, как фонарщик оконтуривает канал, расширявшийся чуть повыше моста в озерко с островком посредине. После этого я, должно быть, закружил, так как позднее вновь оказался на том же самом месте, хотя вряд ли миновал на своем пути и дюжину человек; а затем взялся за труд отыскать дорогу назад на Пэддингтон.

Я думал, что иду тем же путем, что пришел, но меня, наверно, сбили с толку сумерки. Это ровным счетом ничего не значило. Какая-то таинственность блуждала на них - на этих молчаливых улочках, наводящих на мысль о приглушенных движениях за задернутыми занавесками, о шепчущихся за хлипкими стенами голосах. Время от времени вырвется вдруг наружу звук смеха - внезапно подавленного, как казалось, - а однажды внезапно раздался плач ребенка.

На короткой улочке, где лицом к высокой глухой стене стояли двухквартирные виллы, я, проходя мимо, и увидал, как приподнялась наполовину штора, представив взору лицо женщины. Газовый фонарь - единственный во владении этой улочки - стоял почти напротив. Сперва мне показалось, будто это лицо девочки, но потом я взглянул еще раз, и оно могло бы быть и лицом старухи. Расцветки было не распознать. В любом случае, из-за хладного голубого света фонаря оно бы показалось мертвецки бледным.

Примечательной чертой были глаза. Дело могло быть, конечно, в том, что одни лишь они улавливали свет и удерживали его, отчего сделались сверхъестественно крупными и сверкающими. Либо же в том, что остальная часть лица была небольшой и нежной - вне всякой пропорции к ним. Возможно, она увидела меня, так как штора вновь опустилась, а я прошел дальше.

Особых причин на то не было, но случай задержался у меня в памяти. Внезапное поднятие шторы, словно занавеса в небольшом театрике, открывшего взору появляющуюся из полумрака едва обставленную мебелью комнату и стоящую там женщину - рядом с огнями рампы, как мнилось моему воображению. А затем внезапный звонок опустить занавес, так и не дав начаться спектаклю. На углу улицы я обернулся. Штора опять поднялась, и я вновь увидел силуэт хрупкой, похожей на девочку фигурки в боковых стеклах выпуклого окна.

В то же самое мгновение на меня наскочил мужчина. Вины его в этом не было. Я остановился резко и не дал времени себя обойти. Мы оба извинились, попеняв на темноту. Возможно, дело лишь в моем воображении, но у меня появилось ощущение, будто, вместо того, чтобы идти своей дорогой, он развернулся и пошел следом за мной. Я дождался следующего поворота, а затем резко развернулся. Но его и след простыл, а я спустя некоторое время вновь очутился на Эджвер-Роуд.

Раз или два, в праздном расположении духа, я опять пытался разыскать ту улочку, но без успеха; и все это, надо ожидать, так и поблекло бы у меня в памяти, но в тот вечер, возвращаясь домой с Пэддингтона, я наткнулся на женщину на улице Хэрроу-Роуд. Ее невозможно было не узнать. Она почти коснулась меня, выходя из рыбной лавки, и, поначалу бессознательно, я поймал себя на том, что следую за ней. На этот раз я запоминал повороты, и пять минут ходьбы привели нас к той улочке. Я должен был с полдюжины раз проходить в сотне ярдов от нее. На углу я замешкался. Она меня не заметила, и едва дошла до дома, как из теней под фонарным столбом появился человек и подошел к ней.

Мне в тот вечер нужно было на одно холостяцкое сборище, и после ужина, поскольку случай был еще свеж в памяти, я заговорил о нем. Не помню точно, но по-моему - в связи с обсуждением Метерлинка. Завладело мною то внезапное поднятие шторы. Будто, забредя по оплошности в пустой театрик, я мельком успел захватить кусочек какой-то тайком разыгрываемой драмы. Мы перешли на другие темы, а когда я уходил, один из гостей спросил, куда мне идти. Я ответил и, поскольку ночь стояла чу'дная, он предложил прогуляться вместе. И в тиши Харлей-стрит сознался, что желание его состоит не в одном лишь удовольствии моего общества.

- Весьма любопытно, - сказал он, - но сегодня в памяти у меня неожиданно всплыло дело, которому я не уделял мысли вот уже лет одиннадцать. А тут, в довершение всего - ваше описание лица этой женщины. Я вот всё думаю: не та ли это самая?

- Это глаза, - сказал я, - показались мне такими примечательными.

- Именно по глазам-то я ее, в основном, и помню, - ответил он. - Вы смогли бы опять найти ту улочку?

Некоторое время мы шли молча.

- Вам это, наверно, может показаться странным, - сказал я, - но меня бы беспокоила мысль о том, чтобы через меня ей был нанесен какой-то вред. В чем состояло то дело?

- По этому поводу можете оставаться совершенно покойны, - заверил он. - Я был ее адвокатом - то бишь, если это та самая женщина. Как она была одета?

Смысл вопроса был мне непонятен. Уж не ожидает ли он, что она ходит в той же одежде, что и одиннадцать лет тому назад?

- Я как-то не обратил внимания, - ответил я. - Кажется, в какую-то кофточку.

И тут я вспомнил.

- Ах, да - кое-что было не как у всех, - добавил я. - Необычно широкая ленточка из бархата, судя по виду, вокруг шеи.

- Так я и думал, - сказал он. - Да. Должно быть, та самая.

Мы дошли до Мэрилебон-Роуд¹, а там пути наши разошлись.

г--------------------------------------------

¹Мэрилебон-Роуд - название лондонской улицы

L__________________________________________________

- Я могу зайти к вам завтра после обеда, если хотите, - сказал он. - Можем прогуляться туда вместе.

Он зашел ко мне примерно в половине шестого, и мы добрались до улочки как раз, когда зажгли тот самый одинокий фонарь. Я показал на дом - мой спутник пересек улицу и взглянул на номер.

- Совершенно верно, - сказал он, вернувшись. - Сегодня утром я навел справки. Ее выпустили досрочно шесть недель тому назад.

Он взял меня под руку.

- Большого смысла задерживаться нет, - сказал он. - Сегодня вечером штору не поднимут. А неглупо придумано - выбрать дом как раз напротив фонаря.

На тот вечер у него была назначена встреча; но позднее он рассказал мне эту историю - то бишь, насколько тогда знал ее сам.

* * *

Произошло это в ранние дни движения за пригороды-сады. Одним из первых выбрали место за улицей Финчли-Роуд. Там шло строительство, и на одной из улочек - Лейлем-Гарденс - стояло лишь с полдюжины домов, все из которых были незаселены, кроме одного. Это был одинокий край пригорода на отшибе, внезапно обрывающийся открытым полем. От незавершенного конца дороги земля несколько круто спускалась к пруду, а за ним начинался лесок. Единственный занятый дом был приобретен парой молодоженов по фамилии Хэпворт.

Муж был симпатичный, приятный молодой человек. Он чисто брился, и возраст его точно определить представлялось затруднительным. Жена, совершенно очевидно, была совсем еще девочка. В мужчине что-то наводило на мысль о слабости. По крайней мере, такое впечатление осталось у комиссионера. Сегодня он примет решение, а назавтра передумает. Джетсон, комиссионер, уже было бросил надежду заключить сделку. В конце концов, дело взяла в свои руки миссис Хэпворт и остановила выбор на домике на Лейлем-Гарденс. Юный Хэпворт придрался к нему на основании его обособленности. Сам он частенько отлучался на несколько дней подряд по делам, и боялся, что она станет нервничать. По этому поводу он был весьма настоятелен; но в разговорах шепотом она разубедила его и он снял свое возражение. Это был один из таких прехорошеньких домиков; и похоже, он ей приглянулся. Вдобавок к чему, согласно ее доводу, он был только-только им по карману, а ни один из остальных не был. Юный Хэпворт, возможно, дал обычные поручительства, но если и так, то затребованы они все же не были. Дом был продан на обычных условиях фирмы. Вклад был оплачен должным образом погашенным чеком, а сам дом послужил гарантией за остальное. За обе стороны, с согласия Хэпворта, действовал поверенный компании.

Хэпворты переехали в дом в начале июля. Они обставили мебелью лишь одну спальню. Слуг они не держали - каждое утро к ним приходила поденщица, уходившая часов в шесть вечера. Ближайшим соседом у них был Джетсон. Заходили к ним его жена и дочери и признаются, что оба пришлись им по нраву. Между одной из дочерей Джетсона - самой младшей - и миссис Хэпворт так даже, похоже, завязалась близкая дружба. Юный Хэпворт - муж - был всегда обаятелен и, явно изо всех сил старался услужить. Но по отношению к нему у них появлялось чувство, будто он никогда не бывает полностью раскованн. Они описали его (хотя это, конечно, было уже после происшествия) как человека, оставившего у них впечатление преследуемого.

Один случай выделялся особо. Было около десяти часов. Джетсоны проводили вечер у Хэпвортов, и как раз собирались уходить, когда раздался внезапный, отчетливый стук в дверь. Оказалось, что это мастер Джетсонов: утром ему нужно было уехать ранним поездом, а ему, оказывается, потребовались кое-какие дополнительные указания. Но ужас на лице Хэпворта было нельзя спутать ни с чем. Он посмотрел на жену взглядом, в котором было почти отчаяние; и Джетсонам показалось - или же, толкуя об этом впоследствии, они сами могли навести друг друга на такую мысль - будто в глазах у нее сверкнуло презрение, хотя и уступившее тотчас место выражению жалости. Она встала и уже сделала было несколько шагов к двери, когда юный Хэпворт остановил ее и вышел сам. Но самое любопытное заключалось в том, что, по рассказу мастера, Хэпворт так и не открыл парадную дверь, а подкрался к нему сзади. Должно быть, он выскользнул через черный ход и пробрался вокруг дома.

Случай этот озадачил Джетсонов - особенно та невольная вспышка презрения в глазах миссис Хэпворт. С виду всегда казалось, будто мужа своего она обожает и что из них двух, если это возможно, именно у нее любовь сильнее. Друзей и знакомых, кроме Джетсонов, у них не было. Больше никто из соседей зайти к ним не соблаговолил, и, насколько известно, ни разу на Лейлем-Гарденс не видели чужого человека.

До одного вечера незадолго до Рождества.

Джетсон возвращался домой из своей конторы на Финчли-Роуд. Весь день то и дело опускалась дымка, а с наступлением ночи она улеглась белесым туманом. Оставив позади Финчли-Роуд, Джетсон вскоре заметил впереди человека в длинном, желтом макинтоше и какой-то мягкой фетровой шляпе. Джетсона он навел на мысль о моряке; возможно, всего лишь из-за жесткого, добротного макинтоша. На углу Лейлем-Гарденс человек повернулся и поднял глаза на название на фонарном столбе, полностью оказавшись в поле зрения Джетсона. Очевидно, эту улицу он и искал. Джетсона разобрало любопытство - дом Хэпвортов все еще был там единственным заселенным домом; он задержался на углу и стал смотреть. На всей улице, разумеется, лишь в доме у Хэпворта был хоть какой-то свет. Человек подошел к калитке, чиркнул спичкой - прочитать номер. Убедившись, что этот дом ему и нужен, он толкнул калитку и пошел по дорожке.

Но вместо того, чтобы позвонить или прибегнуть к помощи дверного молоточка, он, к удивлению Джетсона, три раза громко стукнул по двери своей тростью. Ответа не последовало, и Джетсон, интерес у которого теперь разгорелся не на шутку, перешел к другому углу, откуда вид открывался получше. Мужчина дважды повторил свои три стука в дверь - с каждым разом все громче, - и на третий раз дверь отворили. Кто - Джетсону видно не было: кто бы то ни был, он держался за ней.

Видна ему была лишь одна стена коридора с парой старых морских абордажных сабель крест-накрест над картиной трехмачтовой шхуны, которая, как он знал, висела там. Дверь открылась ровно настолько, чтобы человек проскользнул внутрь, а затем затворилась. Джетсон уже повернулся было идти дальше, как вдруг его обуяла прихоть еще раз обернуться. В доме стоял полнейший мрак, хотя Джетсон точно помнил, что всего лишь мгновеньем раньше в окне на первом этаже горел свет.

Впоследствии все это стало очень важным, но в то время не было ничего, чтобы навести Джетсона на мысль о чем-то из ряда вон выходящем. Если к ним полгода не приходили ни друзья, ни родственники, то это не значило, что и не придут. В тумане незнакомцу могло показаться проще постучать по двери своей тростью, нежели нашаривать рукой звонок. Хэпворты обитали в основном в комнате в задней части дома. Свет в гостиной могли выключить просто из бережливости. Вернувшись домой, Джетсон рассказал об этом случае не как о чем-то примечательном, а так, как обычно упоминают какую-нибудь сплетню. Единственным человеком, как видно, придавшим тому хоть какое-то значение, была младшая дочь Джетсона - тогда девушка восемнадцати лет. Она задала один-два вопроса про человека и в течение вечера выскользнула одна и сбегала к Хэпвортам. Дом она нашла пустым. Во всяком случае, ответа она так и не получила, а сам дом, как сзади, так и спереди, показался ей сверхъестественно тихим.

Наутро Джетсон сходил туда - ему передалось кое-что из тревоги дочери. Дверь ему отворила сама миссис Хэпворт. Давая показания на суде, Джетсон признал, что вид ее ошеломил его. Словно предвосхищая его вопросы, она тотчас же разъяснила, что получила худые вести, и всю ночь переживала. Мужа неожиданно вызвали в Америку, а ей необходимо как можно скорее ехать к нему. Попозже она зайдет к Джетсону в контору, чтобы договориться о том, как сбыть дом и мебель.

Этот рассказ словно бы резонно объяснял визит незнакомца, и Джетсон, выразив сочувствие и пообещав всяческое посильное содействие, отправился в контору. Она зашла к нему после обеда и отдала ключи, оставив один себе. Мебель она пожелала распродать на аукционе, а за дом пусть он примет чуть ли не любое предложение. Перед отплытием она постарается еще раз с ним встретиться; если же нет, то напишет свой адрес. Она была совершенно хладнокровна и собранна. К его жене и дочерям она уже попрощаться зашла.

Выйдя из конторы Джетсона, она кликнула извозчика, и вернулась с ним на Лейлем-Гарденс за своими коробками. В следующий раз Джетсон увидел ее уже на скамье подсудимых, где она обвинялась как пособница в убийстве своего мужа.

* * *

Тело было обнаружено в пруду в нескольких сотнях ярдов¹ от недостроенного конца Лейлем-Гарденс. На соседнем участке возводился дом, и рабочий, черпая ведром воду, обронил часы. Шаря в воде граблями, они с товарищем вытащили куски порванной одежды, а это, разумеется, привело к тому, что пруд как следует прочесали. В противном случае открытие могло бы так никогда и не состояться.

г-------------------------------

¹ярд - ок.91 см.

L________________________________________

Тело, сильно утяжеленное несколькими прикрепленными на цепь и замок утюгами, погрузилось глубоко в ил и могло остаться там, пока не сгнило бы. Ценные золотые часы с репетиром, о которых - помнил Джетсон - юный Хэпворт рассказывал ему как о подарке отцу, были на своем обычном месте в кармане, а из ила выудили также перстень с камеей, который Хэпворт всегда носил на среднем пальце. Убийство, очевидно, было из разряда crimes passionel¹. Обвинение придерживалось версии, что его совершил человек, который до женитьбы миссис Хэпворт был ее любовником.

г-------------------------------

¹crimes passionel (правильно: crimes passionels ) - (фр.) преступление на почве ревности (букв.: "под влиянием страсти")

L________________________________________

Улики, в сопоставлении с почти духовно прекрасным лицом женщины на скамье подсудимых, удивили всех в суде. Первоначально связанная с английской цирковой труппой, гастролировавшей в Голландии, она, судя по всему, лет в семнадцать была ангажирована как "эстрадная певица и танцовщица" в одном особо сомнительном кафе-шантане в Роттердаме, завсегдатаями которого были в основном моряки. Оттуда ее забрал мужчина - английский моряк, известный как Чарли Мартин, - и несколько месяцев она жила с ним в небольшом "эстамине"¹ на другой стороне реки. Спустя некоторое время они уехали из Роттердама и приехали в Лондон, где поселились в Попларе,² неподалеку от верфи.

г-------------------------------

¹эстамине - (франц.) кабачок, маленькое кафе

²Поплар - район Лондона

L________________________________________

Именно с этого-то адреса в Попларе примерно за десять месяцев до убийства она и вышла замуж за юного Хэпворта. Что сталось с Мартином, неизвестно. Естественно предположить, что, как только деньги у него кончились, он вернулся к своему призванию, хотя имя его почему-то ни в одном из корабельных списков отыскать не удалось.

В том, что это и был мужчина, за которым следил Джетсон, пока тот не скрылся за дверью дома Хэпвортов, не могло быть сомнений. Джетсон описал его как коренастого, красивого на вид мужчину с рыжеватой бородой и усами. Ранее тем же днем его видели в Хэмпстеде¹, где он обедал в небольшой кофейне на Хай-Стрит². Подававшей ему девушке также запомнились дерзкие, пронзительные глаза и курчавая рыжая борода. Обедал он в час затишья - между двумя и тремя, - и девушка призналась, что ей он показался "господином с приятной речью," и "с наклонностью повеселиться." Он сказал ей, что прибыл в Англию всего три дня назад, а сегодня вечером надеется повидаться со своей зазнобой. Слова свои он сопровождал смехом, и девушка подумала - хотя, разумеется, это предположение могло прийти к ней после - что смех сопровождался злым взглядом.

г--------------------------------------

¹Хэмпстед - район Лондона

²Хай-Стрит - название лондонской улицы

L______________________________________

Можно предположить, что возвращение этого человека и было страхом, непрестанно преследовавшим юного Хэпворта. Три стука в дверь, настаивало обвинение, были заранее обусловленным или подразумеваемым сигналом, и дверь открыла женщина. Был ли муж в тот час дома или же они дождались его, сказать нельзя. Убит он был сзади пулей в шею; судя по всему, мужчина пришел не с пустыми руками.

С поры убийства до обнаружения тела прошло десять дней, а на след мужчины так и не напали. Примерно в половине десятого его встретил почтальон, шедший к Лейлем-Гарденс откуда-то неподалеку. В тумане они чуть было не столкнулись друг с другом, и человек тут же отвернул лицо в сторону.

В мягкой фетровой шляпе внимания ничего не привлекало, но длинный, жесткий, желтый макинтош был таки довольно необычен. Лицо почтальон успел увидеть лишь мельком, но был убежден, что оно было выбрито. На мгновение это произвело в суде переполох, но лишь до вызова следующего свидетеля. В утро того дня, когда миссис Хэпворт уехала, обычно нанимаемую Хэпвортами поденщицу в дом не впустили. Миссис Хэпворт встретила ее в дверях и вместо уведомления выплатила недельное жалованье, разъяснив, что услуг ее больше не потребуется. Джетсон, решив, что сдать дом с мебелью может оказаться прибыльнее, послал за этой женщиной, и дал указания подвергнуть дом тщательной уборке. Подметая с совком и щеткой ковер в столовой, она обнаружила несколько коротких рыжих волосков. Перед уходом мужчина побрился.

Свой длинный желтый макинтош он, возможно, оставил на себе с мыслью пустить по ложному следу. Отслужив свое назначение, тот мог быть выброшен. С бородой было бы не так просто. Каким кружным путем он пошел, сказать невозможно, но в контору юного Хэпворта на Фенчерч-Стрит он, должно быть, добрался либо еще ночью, либо под утро. Ключ ему, очевидно, дала миссис Хэпворт.

Здесь он, видимо, спрятал шляпу и макинтош, а взамен взял что-то из одежды убитого. Пожилой клерк Хэпворта - Элленби - того типа, что обычно описывают как "человек джентльменского вида" - был привычен к внезапным деловым отлучкам хозяина, занимавшегося оснасткой кораблей. В конторе он всегда держал наготове пальто и уложенную сумку. Хватившись их, Элленби решил, что хозяина вызвали и он уехал ранним поездом. Спустя несколько дней он бы забеспокоился, если бы не получил телеграмму - от хозяина, как он тогда полагал - о том, что юный Хэпворт уехал в Ирландию и пробудет там несколько дней. Во время присмотра за оснащением корабля в отсутствии Хэпворта по две недели подряд не было ничего необычного, а в конторе ничего вызвавшего бы необходимость особых указаний не произошло. Телеграмма была подана на Черинг-Кросс, но время было выбрано в часы оживления, и отправителя никто не запомнил. Клерк Хэпворта без колебаний опознал тело своего работодателя, к которому - это было очевидно - он испытывал чувство любви. О миссис Хэпворт он сказал как мог мало. Пока она дожидалась суда, у него раз или два возникала надобность увидеться с ней по деловым вопросам. Прежде он ничего о ней не знал.

Поведение самой женщины в течение всего процесса было совершенно необъяснимым. Кроме согласия формально заявить о своей невиновности, она не сделала ни единой попытки себя защитить. То малое содействие, что получили ее адвокаты, оказала им не женщина, а клерк Хэпворта - более ради своего мертвого хозяина, чем из какой-либо симпатии к жене. Сама же она выглядела совершенно безучастной. Лишь раз она была спровоцирована на мгновенную эмоцию. Это случилось, когда адвокаты чуть ли не в сердцах настаивали, чтобы она предоставила им какие-то детали по вопросу, который, по их мнению, мог бы поспособствовать ее делу.

- Он мертв! - выкрикнула она почти с ноткой ликования. - Мертв! Мертв! Что еще имеет значение?

В следующее мгновение она извинилась за свою вспышку.

- Ничем здесь уже не помочь, - сказала она. - Пусть все идет своим чередом.

Как раз ошеломляющая-то черствость женщины и сыграла против нее - как в случае судей, так и присяжных. Это бритье в столовой - при еще не остывшем теле убитого! Его должны были произвести безопасной бритвой Хэпворта. Наверно, она и принесла ее сверху, нашла ему зеркало, принесла мыла, воды и полотенце, а затем уничтожила все следы. Кроме тех нескольких незаметно приставших к ковру рыжих волосков. Та связка утюгов, которой утяжелили тело! Это она должна была о них вспомнить. Мужчине такая мысль и в голову бы не пришла. Цепь и замок, чтобы их прикрепить. Только она и могла знать о таких вещах в доме. Это она, должно быть, и спланировала переодевание в конторе Хэпворта и дала ему ключ. Она наверняка и про пруд придумала, а сама придерживала открытой дверь, пока мужчина шагал, пошатываясь под своейжуткой ношей; ждала, караулила, прислушиваясь, когда же раздастся всплеск.

Очевидно, намерением ее было уехать вместе с убийцей... и жить с ним! Эта сказка про Америку. Если бы затея удалась, ей бы все разъяснилось. Уехав с Лейлем-Гарденс, она поселилась в маленьком домике в Кентиш-Тауне¹ под фамилией Ховард, выдав себя за хористку, муж которой - актер на гастролях. Для вящей правдоподобности она получила работу в одной из детских пантомим². Головы она не теряла ни на миг. Никто не навещал ее на квартире, не приходило и писем. Она могла отчитаться за каждый час своего дня. Все эти планы они, скорее всего, разработали над телом убитого мужа. Ее признали виновной в "соучастии после события преступления", и приговорили к пятнадцати годам каторги.

г--------------------------------------------

¹Кентиш-Таун - район на северо-западе Лондона

²пантомимa - в Британии: музыкальный спектакль для детей на праздник - обычно, на Рождество (не обязательно в жанре пантомимы)

L_______________________________________________

Так рассказ подошел к делам одиннадцатилетней давности. После суда, наперекор себе заинтересовавшись, друг мой выудил еще несколько подробностей. Наведенные в Ливерпуле справки предоставили ему сведения о том, что отец Хэпворта - кораблевладелец средней руки - был хорошо известен и весьма уважаем. Он уже отошел от дел, когда умер - примерно за три года до дня убийства. Жена пережила его лишь на несколько месяцев. Кроме Майкла, убитого сына, было и двое других детей - его старший брат, который, как полагали, уехал за границу, в одну из колоний, и сестра, вышедшая замуж за французского морского офицера. Они либо не слышали об этом деле, либо не пожелали, чтобы в него впутали их имена. Юный Майкл начал жизнь архитектором и, предположительно, дела у него шли хорошо, но после смерти родителей он исчез из тех мест, и до самого суда никто из его знакомых на севере не знал, что с ним.

Но еще одна добытая расспросами моего приятеля крупица информации до некоторой степени его озадачила. Клерк Хэпворта - Элленби - был у отца Хэпворта личным секретарем! На службу в фирму он поступил еще мальчиком; и когда Хэпворт-старший отошел от дел, Элленби - при содействии старого господина - открыл свое собственное дело по оснастке кораблей! Ничего этого на суде не выплыло. Элленби не подвергали перекрестному допросу. В этом и не было нужды. Но при учете всех обстоятельств казалось странным, что он сам не сообщил эти сведения. Возможно, конечно, что ради брата с сестрой. Хэпворт - фамилия на севере довольно распространенная. Возможно, он надеялся уберечь семью от связи этим делом.

Что же касается женщины, то другу моему не удалось узнать ничего сверх того, что в контракте с агентом мюзик-холла в Роттердаме она указала, что она дочь английского музыканта, и родителей ее уже нет в живых. Возможно, она ангажировалась, не зная характера заведения, а тот мужчина - Чарли Мартин - со своим красивым лицом и привлекательными моряцкими манерами, да и к тому же, англичанин хотя бы, - мог показаться ей желанным избавлением.

Возможно, она страстно привязалась к нему, а юный Хэпворт, сходя по ней с ума - ведь красоты-то у ней хватало, чтобы вскружить голову любому мужчине - мог солгать в отсутствие Мартина, сказать ей, будто того нет в живых - да Бог весть что! - и принудить ее выйти за него замуж. Убийство могло показаться ей чем-то вроде зловещего правосудия.

Но даже если так, то ее хладнокровная черствость была явно ненормальна! Она вышла замуж, жила с ним почти год. На Джетсонов она произвела впечатление женщины, глубоко влюбленной в своего мужа. Не могло же это быть повторяемой изо дня в день театральной игрой.

- Что-то еще там было.

Мы обсуждали это дело в конторе моего друга. Перед ним лежала раскрытая папка одиннадцатилетней давности. Он расхаживал туда-сюда, засунув руки в карманы, и думал вслух:

- Что-то, так и не выплывшее на суде. Диковинное ощущение в момент оглашения приговора. Было так, словно это не ей вынесли приговор, а она одержала победу. Игра! Если бы она сыграла на суде, изобразила раскаяние, даже сожаление, я смог бы уладить все и она отделалась бы пятью годами. Она же, казалось, была не в силах замаскировать то абсолютное физическое облегчение, какое испытала при мысли, что он мертв, что рука его никогда больше не коснется ее. Должно быть, было нечто, внезапно ей раскрытое, от чего любовь ее обернулась ненавистью.

- Да и в мужчине должно быть что-то прекрасное. - Таким было еще одно предположение, пришедшее к нему, пока он стоял, глазея из окна на ту сторону реки. - Она-то расплатилась и получила "квитанцию", но он-то ведь все еще "в розыске". И каждый вечер, рискуя головой, следит, когда же поднимется та штора.

Мысли его приняли новый оборот:

- Но как же он мог дать ей пережить эти десять лет живой смерти, а сам как ни в чем не бывало расхаживал вольной птицей по улицам? В какой-то момент во время суда - ведь улики-то против нее накапливались с каждым днем - почему он не выступил вперед - хотя бы для того, чтобы встать рядом с ней? Дать себя повесить - хотя бы из чистой порядочности?

Он сел и, не глядя, взял папку в руку.

- Или же это та награда, какую запросила она? Чтобы он дождался, поддерживая огонек той единственной надежды, которая сделала бы для нее возможными страдания? Да, - продолжал он задумчиво, - Могу представить любящего женщину человека, который бы принял это как свое наказание.

Как только интерес к делу ожил вновь, он, казалось, был не в силах выбросить его из головы. С поры нашего совместного визита я раз или два сам проходил по той улочке, и в последний раз снова увидел поднятие шторы. Его это обуяло - желание встретиться с мужчиной лицом к лицу. По его соображениям это был красивый, дерзкий, властный человек. Но должно в нем быть и что-то еще, раз такая женщина чуть ли, можно сказать, не продала ради него свою душу.

Шанс на успех был один. Всякий раз он приходил со стороны Эджвер-Роуд. Если держаться подальше от глаз на другом конце улицы и дождаться, когда он свернет на нее, можно расчитать время так, чтобы встретиться с ним под самым фонарем. Вряд ли он развернется и пойдет назад: этим он себя выдаст. Вероятно, он просто удовольствуется тем, что притворится таким же, как мы, спешащим мимо прохожим и станет в свой черед дожидаться, когда исчезнем мы.

Фортуна, казалось, нам благоволила. Приблизительно в обыкновенный час штора тихонько приподнялась, и очень скоро из-за угла показалась фигура человека. Спустя несколько секунд мы и сами вошли на улицу - похоже было на то, что мы, как и планировали, встретимся с ним лицом к лицу под газовым фонарем. Он шел навстречу, ссутулившись и понурив голову. Мы ожидали, что он пройдет мимо дома. К нашему удивлению, подойдя, он остановился и толкнул калитку. В следующее мгновение мы бы потеряли все шансы увидеть что-то еще, кроме его согбенной спины. Сделав пару широких шагов, друг мой оказался у него за спиной. Он положил ладонь на плечо мужчине и вынудил его обернуться. Лицо у того было старым, сморщенным, с мягкими, довольно водянистыми глазами.

Оба мы до того опешили, что на мгновение не в силах были ничего сказать. Мой друг, запинаясь, пробормотал какое-то извинение в том смысле, что ошибся домом, и вернулся ко мне. На углу мы оба почти одновременно расхохотались. А затем мой друг внезапно стал как вкопанный и уставился на меня.

- Это старый клерк Хэпворта! - сказал он. - Элленби!

* * *

Ему это показалось чудовищным. Человек этот был больше чем служащим. Семья относилась к нему, как к другу. Отец Хэпворта устроил его в деле. К убитому пареньку у него была искренняя привязанность - это убеждение он оставил у всех них. Что все это значит?

На камине лежал справочник. Это было на следующий день. Я пришел к нему в контору. Меня просто посетила одна идея. Я подошел и открыл его, и там стояло имя: "Элленби и К°, оснастка кораблей," - на улочке, ответвлявшейся от Майнорис¹.

г---------------------------------------------

¹Майнорис - улица и район в Лондоне

L________________________________________________

Помогал ли он ей ради своего мертвого хозяина - пытаясь удержать ее подальше от того мужчины? Но почему? Женщина стояла и смотрела, как паренька убивают. Как у него вообще хватало сил даже взглянуть на нее вновь?

Если только не было того самого "чего-то", которое так и не выплыло - чего-то, о чем он узнал позднее - что извиняло даже ту ее чудовищную черствость.

Но что же там могло быть? Ведь все было так распланировано, так хладнокровно. Взять одно бритье в столовой! Кажется, именно оно сильнее всего стало ему поперек горла. Ей пришлось принести сверху зеркало: в комнате ни одного не было. Почему он сам не мог подняться в ванную, где всегда брился Хэпворт, где все было бы под рукой?

Он передвигался по комнате, несвязно говоря при ходьбе, и вдруг стал и посмотрел на меня.

- Почему в столовой? - потребовал он у меня ответа.

Он побрякивал в кармане какими-то ключами. Такая у него была привычка при перекрестном допросе, и я почувствовал, словно откуда-то знаю; и не думая, как мне показалось, я ответил.

- А может, - сказал я, - легче было принести сверху бритву, чем отнести наверх мертвеца.

Он наклонился над столом, опершись на него руками, и глаза у него поблескивали от возбуждения.

- Тебе не видно этого? - спросил он. - Той маленькой гостиной с причудливыми украшениями? Они втроем стоят вокруг стола, руки Хэпворта нервно сжимают кресло. Упреки, издевки, угрозы. Юный Хэпворт - на всех он производил впечатление слабого, физически напуганного человека - бледный, заикается, не знает, куда смотреть. Женщина переводит глаза с одного на другого. Вновь та вспышка презрения - она ничего не может с собой поделать - за которой, еще хуже - жалость. Если б только он мог огрызнуться, постоять за себя! Если бы он только не боялся! А затем тот роковой миг, когда мужчина отвернулся - с презрительным смешком, как можно предположить, - и нет больше дерзких, властных глаз, заставлявших его съеживаться.

Это-то и было тем мигом, скорее всего. Пуля, если ты помнишь, вошла в шею сзади. Хэпворт, должно быть, все время представлял себе эту встречу (не в привычках у жильцов садовых пригородов таскать с собой заряженные револьверы), "мусолил" мысль о ней, пока не довел себя до неистовства - ненависти и страха. Слабые люди всегда бросаются из одной крайности в другую. Если нет иного выхода, он его убьет.

Тебе не слышно ту тишину? После того, как утихли раскаты! А затем оба на коленях, ощупывают его, нашаривают сердце. Мужчина, должно быть, свалился, как забитый вол; на ковре не было следов крови. Дом далек от всякого соседа; выстрел, по всей вероятности, никто не слышал. Если бы только избавиться от тела! Пруд - до него нет и ста ярдов!

Он протянул руку ко все еще лежащей среди бумаг папке; торопливо стал переворачивать исчерканные страницы.

- Чего проще? На соседнем участке строится дом. Тележки - бери кому не лень. К самому краю ведет дощатая дорожка. Глубина воды там, где нашли тело - четыре фута шесть дюймов.¹ Делать нечего - только вывалить из тележки и все.

г--------------------------------------------

¹прибл. 1 м 40 см (фут - ок.30 см; дюйм - ок. 2,54 см)

L_________________________________________

Подумай минутку. Нужно его утяжелить, не то он поднимется, чтобы нас обвинить; нагрузить потяжелее, так, чтобы он все глубже и глубже погружался в ил, и лежал там, пока не сгниет.

Подумай еще. Продумай все до конца. Что, если вопреки всем нашим предосторожностям, он все же всплывет? Что, если соскользнет цепь? За водой то и дело ходят рабочие - что, если его обнаружат?

Он лежит на спине, помнишь? Они ведь перевернули бы его, чтобы нащупать сердце. И глаза закрыли, скорей всего - так как им не по нраву их взгляд в упор.

Первой это скорее пришло бы в голову женщине. Она ведь видела обоих, когда они лежали с ней рядом, закрыв глаза. Возможно, ее никогда не покидала мысль о сходстве между ними. С часами Хэпворта в кармане, с кольцом Хэпворта на пальце! Вот если б только не борода - эта буйная, курчавая рыжая борода!

Они подкрадываются к окошку и выглядывают наружу. Туман все еще такой, что хоть ножом режь. Ни души, ни звука. Времени уйма.

Значит, нужно уехать, спрятаться, пока не пронесет. Надевай его макинтош. Кто-нибудь мог видеть, как сюда прошел человек в желтом макинтоше; пусть увидят, как он ушел. Где-нибудь в темном углу или пустом купе сними и сверни. Затем отправляйся в контору. Дождись Элленби. Верен как сталь, Элленби; истинно деловой человек. Следуй указаниям Элленби.

Он со смехом отшвырнул от себя папку.

- Ведь ни одного недостающего звена! - воскликнул он. - И подумать только, что ни одному дураку из нас это ни разу в голову не пришло!

- Все расставлено по местам, - высказал я свое предположение, - кроме юного Хэпворта. Ты можешь представить, как он, при твоем его описании, сидит и хладнокровно разрабатывает планы побега рядом с распластанным на коврике перед камином трупом убитого?

- Нет, - ответил он. - Но зато я могу себе представить, как это делает она - женщина, которая из недели в неделю хранила молчание, пока мы бушевали и обрушивались на нее; женщина, которая три часа сидела словно статуя, пока старик Катбуш разрисовывал ее переполненному суду как современную Иезавель¹; которая после оглашения приговора на пятнадцать лет каторги поднялась с места с выражением торжества в глазах и вышла из зала суда, словно девушка, идущая на свидание к своему возлюбленному.

г-----------------------------------------------------

¹Иезавель - в Библии: жена израильского царя, ставшая синонимом коварства, жестокости и несправедливости

L______________________________________________

- Бьюсь об заклад, - добавил он, - что это она и бритье провела. Хэпворт бы его порезал - даже безопасной бритвой.

- Должно быть, это того второго - Мартина, - сказал я, - она ненавидела. То почти ликование при мысли, что он мертв, - напомнил я.

- Да, - размышлял он. - Она даже и не пыталась его скрыть. Любопытно, что между ними оказалось такое сходство.

Он взглянул на часы.

- Ты не против сходить со мной? - спросил он.

- А куда ты? - спросил я.

- Можем еще успеть его застать, - ответил он. - "Элленби и К°".

* * *

Контора оказалась на верхнем этаже старинного дома в тупике, отходившем от улицы Майнорис. Мистера Элленби нет, уведомил нас долговязый посыльный, но к вечеру должен обязательно вернуться; и мы сели и стали ждать у скудного огня, пока, уже в опускающихся сумерках, не услышали его шагов по скрипучей лестнице.

В дверях он на мгновение приостановился, очевидно, узнав нас и не удивившись; а затем, выразив надежду, что нам недолго пришлось дожидаться, провел нас во внутреннюю комнату.

- Пожалуй, вы меня не помните, - сказал мой приятель, как только закрылась дверь. - Думается мне, что до вчерашнего вечера вы ни разу не видели меня без парика и мантии. Есть разница. Я был главным защитником миссис Хэпворт.

Невозможно было ни с чем спутать появившееся в старых, тусклых глазах облегчение. Происшествие вчерашнего вечера, очевидно, навело его на мысль о враге.

- Вы очень хорошо защищали, - пробормотал он. - На миссис Хэпворт в то время слишком много всего навалилось, но я знаю, что она очень благодарна вам за все, что вы сделали.

Мне показалось, что на губах моего друга я заметил слабую улыбку.

- Должен извиниться перед вами за свою вчерашнюю грубость, - продолжал он. - Я ожидал, позволив себе вольность развернуть вас, что окажусь лицом к лицу с человеком куда моложе.

- Я решил, что вы сыщик, - ответил Элленби своим тихим, мягким голосом. - Уверен, что вы меня простите. Я весьма близорук. Я, конечно, могу лишь строить предположения, но если вы поверите мне на слово, то могу заверить вас, что миссис Хэпворт не видела и не имела известий от человека по имени Чарли Мартин с... - Он поколебался одно мгновение. - ... со дня убийства.

- Это бы было затруднительно, - согласился мой друг, - если учесть, что Чарли Мартин покоится сейчас на Хайгетском кладбище.

Как ни был стар Элленби, но соскочил с кресла, побледнев и дрожа.

- Зачем вы сюда пришли? - потребовал он ответа.

- К этому делу я проявил более чем профессиональный интерес, - ответил мой друг. - Десять лет назад я был моложе, чем сейчас. Возможно, из-за ее молодости... ее крайней красоты. По-моему, миссис Хэпворт, позволяя своему мужу навещать ее - здесь, где адрес ее известен полиции и за ней в любое мгновение могут установить слежку - ставит его в положение серьезной опасности. Если вы соблаговолите изложить мне какие-то факты, которые позволят мне создать суждение об этом деле, я готов предоставить к ее услугам мой опыт, а, в случае нужды, и мое содействие.

К нему вернулось самообладание.

- Прошу меня извинить, - ответил он, - я скажу мальчику, что можно уходить.

Спустя мгновение мы услышали, как он поворачивает в наружной двери ключ; а вернувшись и зажегши огонь, он рассказал нам начало этой истории.

Похороненного на Хайгетском кладбище звали все-таки Хэпворт. Только не Майкл, а Алекс - его старший брат.

С детства он был буен, жесток, неразборчив в средствах. Судя по расскажу Элленби, трудно было воспринимать его как продукт современной цивилизации. Скорее казалось, будто это какой-то дикий предок-флибустьер ворвался к нам из прошлого. Ожидать, что он станет трудиться, когда можно жить в порочной праздности за чужой счет, оказалось безнадежным. Долги его были выплачены раз в третий или четвертый, а его отправили на корабле в Колонии¹. К несчастью, удержать его там средств не было. Как только выданные деньги были растранжирены, он вернулся, требуя угрозами и запугиванием еще. Натолкнувшись на неожиданную твердость, он, похоже, посчитал единственным оставшимся ему вариантом кражи и подделки. Чтобы спасти его от наказания, а семью от позора, в жертву приносились сбережения родителей. Горе и стыд, сказал Элленби, и сгубили обоих с промежутком в несколько месяцев.

г-------------------------------------------

¹Колонии - скорее всего, имеется в виду Южная Африка - одна из британских колоний в 19 веке.

L______________________________________________

Лишенный этим ударом того, что он несомненно уже начал считать своим естественным средством к существованию, и благодаря тому, что сестра его, к счастью для себя, была вне досягаемости, он, как на своей опоре, остановил выбор на брате Майкле. Майкл - слабый, робкий, да и, возможно, не без остатков мальчишеской привязанности к сильному, красивому старшему брату, глупо поддался. Требования, разумеется, все росли, пока, в конце концов, не стало почти облегчением, когда порочная жизнь этого человека привела к тому, что он впутался в преступление особо гнусной природы. Теперь он и сам был рад убраться подобру-поздорову, а Майкл - хотя у него самого было не много лишнего - снабдил его средствами при торжественном понимании, что он не вернется больше никогда.

Но все эти тревоги и невзгоды оставили юного Майкла сломленным человеком. Он не в силах был больше сосредоточить ум на своей профессии, и страстным желанием его стало убраться подальше от всех своих старых связей - начать жизнь заново. Элленби-то и предложил ему Лондон и дело по оснастке кораблей, где небольшой оставшийся капитал Майкла сослужил бы службу. В корабельных кругах фамилия "Хэпворт" имела бы вес, и Элленби, приведя это соображение, но в основном в надежде пробудить у юного Майкла больше интереса к делу, настоял на том, чтобы фирма именовалась "Хэпворт и К°".

Не прошло и года, как брат вернулся - требуя, как обычно, еще денег. Майкл, действуя по наущению Элленби, отказал ему в выражениях, убедивших брата, что игре в вымогательство пришел конец. Некоторое время тот выжидал, а затем написал жалостливое письмо о том, что болеет и умирает с голоду. Хотя бы ради молодой жены, не зайдет ли Майкл их навестить?

Тогда-то они впервые и услышали про его женитьбу. Была лишь слабая надежда на то, что она может вызвать перемену, и Майкл, вопреки совету Элленби, решил сходить. В убогом доме с меблированными комнатами в Ист-Энде он нашел молодую жену, но не брата, который вернулся, лишь когда он уже собирался уходить. За это время девушка, должно быть, поведала Майклу свою историю.

Она была певицей, ангажированной в мюзик-холле Роттердама. Там Алекс Хэпворт, назвавшись Чарли Мартином, повстречал ее и начал ухаживать. Когда хотел, он мог быть вполне покладистым, и нет сомнений, что юность и красота ее придали его изъявлениям на некоторое время неподдельный призвук восхищения и желания. Больше, чтобы спастись из своего окружения, чем ради чего-то другого, она дала согласие. Она была немногим более, чем дитя, и что угодно казалось предпочтительнее еженощного ужаса, какому подвергала ее жизнь.

Жениться он на ней так и не женился. По крайней мере, так она думала в ту пору. Во время своего первого запоя он бросил ей в лицо, что формальности, через которые они прошли, были просто чушью. К несчастью для нее, это оказалось неправдой. Он всегда был холодно расчетлив. Возможно, с мыслью о надежности вложения он проследил, чтобы церемония строго соответствовала закону.

Жизнь ее с ним, как только первая новизна девушки прошла, не поддавалась описанию. Ленточку она носила на шее, чтобы прикрыть то место, где в припадке буйства из-за ее отказа заработать для него денег на панели он попытался перерезать ей горло. Теперь, вернувшись в Англию, она намеревалась оставить его. Будет преследовать и убьет - ей все равно.

Ради нее-то и предложил в конце концов юный Хэпворт вновь помощь брату - с условием, что тот уедет один. Он согласился. Кажется, он разыграл краткую сцену раскаяния. Лицо у него, наверное, расплылось в ухмылке, когда он отвернулся. Его коварные глаза предвидели то, чему, скорее всего, суждено было произойти. Мысль о шантаже, несомненно, была у него на уме с самого начала. С обвинением в двубрачии, как с оружием в руке, он всю оставшуюся жизнь сможет теперь рассчитывать на устойчивый и все растущий доход.

Майкл проводил брата, отправившегося пассажиром второго класса на корабле к Мысу¹. Шансы на то, что он сдержит слово, были, разумеется, невелики, но всегда оставалась возможность, что его шарахнут по голове в какой-нибудь потасовке. Как бы там ни было, на сезон его не станет, и девушка, Лола, останется одна. Спустя месяц он женился на ней, а спустя еще четыре месяца получил письмо от брата, где были строчки и для миссис Мартин "от любящего мужа Чарли", который надеялся в недалеком будущем иметь удовольствие увидеть ее снова.

г-------------------------------------------

¹Мыс - скорее всего, мыс Доброй Надежды на юге Африки. Этим же словом (англ. "Cape") назывался главный город южноафриканской колонии (сейчас крупный город ЮАР), находящийся на этом мысе - Кейптаун (буквально: "город на мысе")

L___________________________________________

Справки через английского консула в Роттердаме показали, что угроза была не пустым блефом. Женитьба была законной и обязывающей.

Случившееся в ночь убийства сильно походило на то, как воссоздал картину мой друг. Элленби, придя наутро в обычный час в контору, нашел там дожидающегося Хэпворта. Там он и укрывался, пока однажды утром, с выкрашенными волосами и небольшими усиками, не отважился уйти.

Произойди смерть как-нибудь по-другому, Элленби посоветовал бы ему выступить вперед и предстать перед судом, как он горел желанием сделать и сам; но при рассмотрении дела в связи с облегчением, каким должна была стать обоим его смерть, этот заряженный револьвер слишком уж наводил на мысль о предумышленности. Уединенность дома, тот сподручно-близкий пруд - похоже было на то, будто о них подумали загодя. Даже если бы, сославшись в свою защиту на крайнюю спровоцированность, Майкл избежал веревки, то длительный срок каторги был бы неизбежен.

И даже тогда не было бы уверенности, что женщину отпустят. Убитый, по странной прихоти, все равно оставался бы ее мужем; убийца же в глазах закона - любовником.

Верх одержала ее страстная воля. Юный Хэпворт отплыл в Америку. Там ему не составило труда найти службу в архитектурной конторе (под другой, разумеется, фамилией), а позже он устроился самостоятельно. С ночи убийства они не видели друг друга до встречи, которая произошла лишь около трех недель тому назад.

* * *

Больше я той женщины не встречал. Друг мой, кажется, заходил к ней. Хэпворт уже вернулся в Америку, а моему другу удалось получить для нее что-то вроде полицейского пропуска, делавшего ее практически свободной.

Временами по вечерам я обнаруживаю, что прохожу той улочкой. И всегда у меня появляется ощущение, будто я забрел ненароком в пустой театрик - где спектакль уже окончился.

1916 г.

(Перевел Д.Прокофьев)