<<< Переводы с английского


Джером К. Джером

Об обучении иностранным языкам в школе



Говорят, для того, чтобы научиться наилучшему немецкому, нужно ехать в Ганновер. Беда только в том, что за пределами Ганновера - а это всего лишь небольшая провинция - этот наилучший немецкий больше никто не понимает. Так что приходится выбирать: либо вы говорите на хорошем немецком и сидите в Ганновере, либо говорите на плохом и разъезжаете повсюду. Германия столько веков пробыла раздробленной на дюжину княжеств, что на свое несчастье имеет целый ряд диалектов. Немцам из Позена1, желающим поговорить с вюртембургцами, нередко приходится прибегать к французскому либо английскому; а барышни, получившие дорогое образование в Вестфалии, удивляют и разочаровывают своих родителей, не в состоянии понять ни слова из того, что им говорят в Мекленбурге. Правда, англоговорящий иностранец окажется точно в таком же переплете среди йоркширских холмов, или в окрестностях Уайтчепела; но случаи эти не совсем равнозначны. На просторах Германии диалекты сохраняются не только в областях и среди необразованных. В каждой провинции имеется практически свой собственный язык, которым она гордится и цепляется за него. Образованный баварец признается вам, что с академической точки зрения, северогерманский - более правилен; но сам он и дальше будет говорить на южногерманском и учить ему своих детей.

г--------------------------------------

1Позен - ныне г.Познань (Польша)

L_____________________________________________

Я склоняюсь к мысли, что в течение нынешнего века Германия решит трудность в этом отношении, заговорив по-английски. Любой мальчик и девочка в Германии класса выше крестьянского говорит на английском. Будь английское произношение менее хаотично, нет ни малейшего сомнения, что спустя всего несколько лет, говоря сравнительно, английский стал бы языком мира. Все иностранцы сходятся на том, что с точки зрения грамматики, этому языку научиться проще всего. Немец, сравнив его со своим собственным, где каждое слово во всяком предложении подчиняется не менее чем четырем четким и отдельным правилам, скажет вам, что в английском языке вовсе нет грамматики. По всей видимости, к тому же выводу пришло и немало англичан; но они неправы. Английская грамматика все-таки существует, и на днях наши школы признают этот факт и начнут учить ей наших детей, и возможно даже, что она проникнет в литературные и журналистские круги. Но в настоящий момент мы, похоже, согласны с иностранцем, что количество ее столь мало, что им можно пренебречь. Камнем преткновения в нашем прогрессе является английское произношение. Правописание английского языка будто было создано, главным образом, для маскировки произношения. Хитрая мысль, расчитанная на то, чтобы сбить спесь с иностранца; а не то он выучил бы его за год.

Ведь в Германии учат иностранному языку вовсе не так, как у нас, вследствие чего немецкий юноша или девушка, покидая в пятнадцать лет гимназию или среднюю школу, способны понимать язык, который учили, и говорить на нем. У нас же в Англии - метод, которому, наверное, нет равных по достижению наименьшего из возможных результата при величайших из возможных затратах времени и денег. Английский мальчик, прошедший через хорошую школу для среднего класса в Англии, может поговорить с французом - медленно и с трудом - о садовниках и тетях; каковой разговор человеку, не имеющему ни тех, ни других, наверняка набьет оскомину. Может статься - если он яркое исключение, - что он сможет сказать, который час, или выдать несколько осмотрительных замечаний о погоде. Нет сомнений, что он сможет повторить наизусть доброе количество неправильных глаголов; да вот только мало кому из иностранцев захочется послушать свои собственные неправильные глаголы в пересказе юного англичанина. Вероятно, он смог бы припомнить и отборный ассортимент до гротеска запутанных французских оборотов, каких ни один современный француз ни разу еще не слыхал, и не понимает, когда услышит.

Объяснение кроется в том, что в девяти случаях из десяти он учил французский по "Первому курсу Ана." История этого знаменитого труда примечательна и поучительна. Первоначально книга была написана в шутку одним остроумным французом, несколько лет прожившим в Англии. Он задумал ее как сатиру на способности британского общества вести разговор. С этой точки зрения она была явно хороша. Он отдал ее одному лондонскому издательству. Заведующий оказалася человек смекалистым. Он прочел книгу от корки до корки. Затем послал за автором.

- А книжка-то у вас, - сказал он автору, - ох и умна. Я сам временами смеялся аж до слез.

- Я в превеликом восторге услышать это от вас, - ответил довольный француз. - Я попытался сказать правду, не нанося без нужды обид.

- Презабавная вещица, - поддакнул заведующий; - да вот если опубликовать ее как безобидную шутку, провалится она, чует мое сердце.

Лицо автора опечалилось.

- Юмор ее, - продолжал заведующий, - заклеймили бы как вымученный и вычурный. Вдумчивых и смышленных-то она бы позабавила, да ведь, с деловой-то точки зрения, эту долю публики и в расчет брать не стоит. И все же у меня есть идея, - продолжал заведующий.

Он оглянулся - удостовериться, что они одни - и, наклонившись вперед, снизил голос до шепота:

- Задумка моя в том, чтобы опубликовать ее как серьезный труд для применения в школах!

Автор вытаращил глаза, не в силах произнести ни слова.

- Знаю я английского преподавателя, - сказал заведующий; - эта книга ему приглянется. Она как нельзя лучше сойдется с его методом. Не найти ему для этой цели ничего глупее и бесполезнее. Он еще губами причмокивать будет над этой книжкой, как тот щенок, который сапожный крем лижет.

И автор, принеся искусство на алтарь алчности, согласился. Изменили название да добавили словарь, а в остальном оставили книжку как есть.

Результат известен теперь каждому школьнику. "Ан" стал палладием английского филологического образования. Если он и не сохраняет больше своей повсеместности, то лишь потому, что с тех пор для рассматриваемого предмета изобрели что-нибудь еще непригоднее.

На случай же, если, несмотря ни на что, британский школьник все же сумеет вдруг извлечь даже из подобия "Ана" некоторый проблеск французского языка, британская образовательная методика далее обременяет его, взвалив на него вспомоществование того, кто в проспектах называется "носителем языка." Этот французский носитель языка, который на поверку, между прочим, обыкновенно оказывается бельгийцем, - вне всякого сомнения, самый достойный человек, и может, - что правда, то правда, - понимать свой собственный язык и говорить на нем с терпимой беглостью. На этом его квалификация заканчивается. Он неизменно оказывается человеком с совершенно замечательной неспособностью научить кого-либо хоть чему-нибудь. Если быть откровенным, то создается впечатление, что выбрали его не столько для поучения молодежи, сколько для ее развлечения. Это всегда комичная фигура. Ни один француз достойного вида ни в одну английскую школу принят не будет. Если он наделен от природы несколькими безобидными странностями, рассчитанными на вызов веселья, то тем выше он ценится своими работодателями. Весь класс, естественно, воспринимает его как ходячий анекдот. Те два-четыре часа в неделю, намеренно убиваемые на этот древний фарс, мальчишки ждут-не дождутся как веселого антракта в иначе монотонном существовании. И вот, когда гордый родитель берет своего сына и наследника в Дьепп1, где обнаруживает, что у парня не хватает знаний кликнуть извозчика, то он осыпает оскорблениями не систему, а ее невинную жертву.

г--------------------------------------

1Дьепп - город-порт на севере Франции, имеющий регулярное морское сообщение с Британией

L_____________________________________________

Свои замечания я ограничиваю французским, поскольку это единственный язык, какому мы пытаемся обучить нашу молодежь. На английского мальчика, умеющего говорить по-немецки, смотрели бы сверху вниз как на непатриота. Зачем мы тратим попусту время, чтобы учить по этому методу даже французскому, я никогда не был в силах понять. Совершенное незнакомство с языком уважаемо. Но если отставить в сторону журналистов-комиков и романисток, для которых это - деловая необходимость, то это поверхностное знание французского, обладанием которого мы так гордимся, служит лишь тому, чтобы выставить нас на посмешище.

В немецкой школе метод немножко другой. Ежедневно один час посвящается одному и тому же языку. Здесь идея не в том, чтобы дать парнишке время перед каждым уроком, чтобы он позабыл выученное на предыдущем; идея в том, чтобы он продвигался вперед. Комического иностранца для его развлечения не предусмотрено. Искомому языку обучает преподаватель-немец, знающий его вдоль и поперек так же, как он знает свой собственный. Возможно, эта система не обеспечивает немецкую молодежь тем совершенством иностранного акцента, каким во всех краях примечателен британский турист, но есть у нее другие преимущества. Мальчик не зовет своего преподавателя "лягушатником," или "немецкой сосиской," и не готовит к часу французского либо английского никаких представлений с доморощенными остротами. Он просто сидит на нем, и ради своего же блага старается узнать этот иностранный язык, причиняя как можно меньше хлопот всем заинтересованным лицам. Окончив школу, он может беседовать не только о перочинных ножиках, садовницах и тетях, но и о европейской политике, истории, Шекспире или игре на бокалах, в зависимости от того, какой оборот примет разговор.

При рассмотрении немецкого народа с точки зрения англо-саксонца, я в этой книжке, возможно, найду-таки оказию их покритиковать: но с другой стороны, многому у них мы могли бы и поучиться; что же касается здравого смысла в применении к образованию, то они могут дать нам фору 99 из 100 и все же побить одной рукой.



(отрывок из повести "Трое на велосипедах"(Three Men on the Bummel), 1900 г.)

(Перевел Д.Прокофьев)

Hosted by uCoz