<<< Переводы с французского

Колет Вивье

ВТОРНИК, 10 ФЕВРАЛЯ.

Меня зовут Алина Дюпен; мне одиннадцать лет (с 16 августа). Эстелле - двенадцать. Рике' - шесть с половиной. Живем мы на улице Жакмон, 13/2 - в том доме, где окна смотрят прямо во двор угольщика. Папе это очень удобно, потому что он работает у мсье Мартине, столяра, а у того своя мастерская на углу нашей улицы, так что далеко ходить не надо; но нам это не сильно удобно: тротуар такой узенький, что даже в классики не поиграешь. Но так уж вот и есть.

Мы с Эстеллой спим в маленькой комнатке окнами во двор, рядом с кухней. У нас одна кровать и это досадно, потому что Эстелла вечно пинает меня ногами; да еще и так тащит к себе одеяло, что я просыпаюсь вся замерзшая. Но бывает и забавно: прежде чем уснуть, мы болтаем, как будто взрослые дамы, рассказываем про своих мужей да всякие другие небылицы. Рике нас слышит (он спит в столовой), кричит: "Вы почему смеетесь?" - но никто не отвечает; тогда он злится и зовет маму - специально, чтобы она нас отругала. Приходит мама, но когда заходит к нам, то мы, ясное дело, притворяемся спящими.

У меня есть куколка, красный мячик, игрушечный магазин; еще есть самокат, но я не очень его люблю, и с ним больше играет Рике. Из книг у меня есть "Без семьи"¹, еще "Фургон", еще "Дэвид Копперфильд".² Вообще, больше всего мне нравятся грустные книжки, где немножко хочется поплакать - но конец чтобы был хороший.

г---------------------------------------------------

¹ "Без семьи" - роман французского писателя XIX в. Г. Мало о приключениях мальчика-сироты.

² "Дэвид Копперфильд" - известный роман (частично автобиографический) английского писателя XIX в. Ч.Диккенса о детстве и юности писателя.

L___________________________________________________

В школе я первая по рисованию, но в остальном не могу сказать, что все у меня прекрасно - особенно с задачками, географией, историей, и еще в сочинениях: учительница говорит, что я делаю много ошибок по французскому. Да, что бы она сказала, если б увидела этот дневник? Точно бы поставила 0,¹ но ведь писать внимательно - так трудно!

г---------------------------------------------------

¹ В школах Франции принята система оценок от 0 до 10 в младших классах и от 0 до 20 - в старших.

L___________________________________________________

Ну, что еще? Я обожаю засахаренные каштаны, суп из тыквы и шоколадный крем. Не люблю сальсифи¹, телячью печенку, лук в соусе. Я болела скарлатиной, а коклюшем - нет. У нас с Эстеллой есть темно-коричневые платья, а на выходные еще красивые из синего плюша, с маленькими оборочками - выглядят шикарно.

г---------------------------------------------------

¹ сальсифи - (тж. овсяный корень, козлобородник) съедобное растение, широко употребляемое в пищу во Франции в составе различных блюд.

L___________________________________________________

Ну, вот и все, пожалуй.

СРЕДА, 11.

Ну и денек! Я столько плакала, что аж тошнит, а платочек весь насквозь промок. В общем, началось все с того, что мне ночью приснился один красивый-прекрасивый сон. Я хотела рассказать его Эстелле, но она закрыла уши руками, чтобы ничего не слышать; вот всегда так: как ее сны, так я должна слушать с начала до конца, а она еще и присочинит. А как мне что-нибудь приснится, так она прикидывается глухой.

"Ну и ладно, - подумала я, - расскажу Рике."

Он-то мой сон рад был послушать - только при условии, что я сперва помою ему коленки. А уж они-то оказались грязные!

- Я не виноват, - объяснил он. - Это вчера на переменке я все время был верблюдом.

Я ему посоветовала и другим немножко давать поиграть в верблюда, но он сказал, что это он его лучше всех изображает.

Да... только с этими разговорами про верблюда я начисто забыла свой сон. Вот досада-то!

- Ладно, - говорю я себе. - Ну уж хоть в школе-то точно все будет хорошо.

Но вышло наоборот. Учительница нам объявляет:

- Хочу задать вам один вопрос, который должен вас позабавить: как по-вашему, какое в нашем языке самое прекрасное слово? Ну-ка, пошевелите мозгами!

Позабавить это нас нисколько не позабавило, но, конечно, нельзя подавать виду. Кармен Фанту подняла руку первой и крикнула:

- "Послушание"!

Знаю я ее: она лицемерка; это она сказала, чтобы показать, как будто сама всегда слушается. Виолетта Петио сказала: "карамель" - потому что их обожает; Тьенетта Жако - "каникулы"; Жаклина Муш - "Рождество"; Мари Коллине - "солнышко"; Люлю Топен - "сон", - наконец, все выбрали, что им больше всего по душе.

- Все это довольно обыденно, - вздохнула мадемуазель Делис. - Ну-ка... Алина, у тебя есть воображение - попробуй-ка отыскать что-нибудь пооригинальнее!

На меня нашла такая гордость от того, что у меня есть воображение, и я решила отыскать смешное-пресмешное слово - чтобы всех-всех рассмешить. Искала, искала... А, нашла! И крикнула:

- "Замухрышка"!

Успех и правда вышел полный: все ученицы смеялись аж до слез. Не смеялась одна учительница.

- Ты меня ни за что не убедишь, - сказала она, - будто "замухрышка" для тебя - самое прекрасное слово в языке!

Я хотела было заспорить, что и правда очень люблю замухрышек, и что... и что... и вот тут-то, посреди фразы, на меня и напал дурацкий смех - никак не остановить; я прикусила губу аж до крови, постаралась подумать о чем-нибудь грустном; ничего не вышло - я все смеялась и смеялась.

Мадемуазель Делис показала рукой на коридор:

- Выйдите-ка за дверь, барышня - это вас успокоит!

И вот я осталась за дверью до самого конца урока, а по поведению мне поставили 0! Это уже слишком, потому что, в конце-то концов - просили меня проявить воображение или нет? Я так и сделала - и за это же и наказали!.. "Мама меня поймет!" - сказала я себе в утешение. Но мама рассердилась: "Вот сестра у тебя никогда бы такой глупости не рассказала!" - заявила она, и не захотела меня обнять. Я спряталась за печку и все плачу, плачу. Никто меня не любит - вот и вся правда. Заболеть бы коклюшем им назло, или даже брюшным тифом¹. Умру тогда - и так им и надо!

г---------------------------------------------------

¹ брюшной тиф - тяжелое заболевание, часто заканчивающееся смертью.

L___________________________________________________

Ах, как грустно быть грустной!

ЧЕТВЕРГ, 12.

Ну и повеселились же мы сегодня после обеда! Мама дала нам всем по пятьдесят франков¹, и мы пошли на гулянье на площади Бланш, куда мне всегда так хотелось сходить. Я до того обрадовалась, что пока вытирала посуду, разбила блюдечко (от голубой чашечки), но что ж тут! Мама нам поручила держать за руку Рике, чтоб не потерялся, но забыла сказать - Эстелле или мне; поэтому мы заспорили и в конце концов взяли его за руки обе; он пришел в ярость, но как сказала Эстелла: мы старшие, и пусть-ка лучше нас слушается. А потом, сразу после этого, опять разгорелся спор, потому что каждый хотел на разное. Кричали - Рике: "На самолетики!"; Эстелла: "На лошадок, которые то вверх, то вниз!". А мне что-то всегда больше нравились качели - особенно красные, которые с музыкой. В конце концов, выбрали лошадок: десять франков круг - это недорого, тем более, что они очень красивые и кружатся с такой быстротой.... вверх, вниз, вверх, вниз... Поначалу интересно, но потом стало как-то не по себе, а когда они остановились, меня уже тошнило.

г---------------------------------------------------

¹ франк - бывшая денежная единица Франции (сейчас заменен евро). 1 франк = 100 сантимов.

L___________________________________________________

- Знаешь что, - сказала Эстелла, - сейчас мы купим нуги - она сразу тебя вылечит.

Мы пошли с площади; как вдруг ни с того ни с сего: дзинь-ба-ра-бум!... Это из одного зеленого шатра - лотерея. Мы протолкались в первый ряд; на лесенку взобрался разноцветный клоун и показывает целую кучу всяких красивых вещей, расставленных в глубине, вокруг большущего колеса.

- Подходите, - кричал он, - подходите! Выигрыш при каждой попытке! Шампанское, сервизы, ножики, ложки, плюшевые кресла, конфеты, подушки, вазы, часы... Участие - двадцать франков. Всего лишь двадцать франков - и вот у вас уже прибавление в хозяйстве!

- Ой, - говорит Эстелла, - а что если попробовать - хоть разочек? Мне бы так хотелось выиграть вон ту вон вазу - в красный цветочек!.. Сыграем?

- Да, да! - кричим мы.

Я поставила свои двадцать франков на цифру 5; Рике свои - на "8"; Эстелла - на "2".

Колесо закружилось, остановилось:

- Номер 8!

- Это я! - вопит Рике. - Хочу ножик!

Тогда мы в следующий раз все трое поставили на 8 - и выпало 8! Это, конечно, случайно!... Мы покраснели, покраснели, как будто что-то натворили, а все на нас смотрят. Рике выбрал себе большую нугу, Эстелла - свою вазу в цветочек, а я... сама не знала что взять.

- Поторопитесь! - буркнул клоун, который больше уже нисколечки не смеялся.

Что же взять? Подушку? Часы? В конце концов, я показала на часы, но палец у меня до того дрожал, что клоун решил, будто мне нужна подушка. Ну и ничего - она великолепная, из зеленого плюша, а сверху - золотой лебедь.

Потом мы ушли - все не с пустыми руками. То-то мама поразилась! Мою подушку она положила на старое кресло в столовой - как раз туда, где пятно от чернил - и та все закрыла, а вазу Эстеллы она хотела поставить на камин, рядом со шкатулкой из ракушек, но Эстелла ни за что не захотела, потому что, дескать, ваза - ее.

- Она везде останется твоей - хоть здесь, хоть в другом месте, - сказала мама.

Но та расхныкалась: мамочка то да мамочка се, да я хочу свою вазу, и она будет у меня. В конце концов, ваза стоит теперь у нас в спальне, на туалетном столике - и вот удобно-то будет умываться с этой громадиной под боком! Но Эстелла пришла в восторг; она так обнимала маму, что повалила ее на кресло, прямо на мою подушечку. Тут мы встали в круг и запели на мотив "Мальбрука"¹:

Выигрыш при каждой попытке -

Подушка, подушка, подушечка!

Выигрыш при каждой попытке -

Ваза чистого хрусталя!

г---------------------------------------------------

¹ "Мальбрук в поход собрался" - популярная французская песня.

L___________________________________________________

- Ой, дурочки, дурочки, - повторяла мама. - Неужели вы не можете вести себя поумнее - в ваши-то годы?

Но она сама смеялась, пока говорила, а когда вернулся папа и увидел все наши красивые выигрыши, то сказал, что это надо отметить, и пошел купить пирожных на десерт. Нам с Рике досталось по кофейному эклеру, а Эстелле - пирожное с вишнями, и если б я знала, то лучше бы взяла пирожное, потому что в эклерах почти не оказалось крема. Но все равно было вкусно.

Потом поиграли в домино и сколько папа ни напевал: "Выиграю при каждой попытке..." - он-то всякий раз и проигрывал, а мы из-за этого так смеялись, что мадам Петио (соседка) послала Виолетту узнать, что' это у нас там такое происходит.

Забыла сказать, что уже больше не грущу.

СУББОТА, 14.

Загадка: может ли собака стать цветком?

Отгадка: да, но только не за будкой.

Хорошая, да? Это мне Тьенетта Жако загадала, на природоведении.

СУББОТА, ПОСЛЕ ОБЕДА.

Не смогла сегодня днем пойти в школу - все из-за Рике. Сколько папа ему ни запрещал резать хлеб самому - а ему вот загорелось испробовать свой новенький ножик. И вот, пока папа читал газету, а мама разливала кофе, он пробрался на кухню - отрезать себе кусочек на бутерброд. Ох, как он порезался: кровь от самых штанишек - и до самого полу! Мама ему обвязала палец носовым платком, но тот пропитался, а он так сильно вопил, что мы с Эстеллой заплакали, а мама вся побледнела.

- Ох, - сказала она, - мне ни за что не справиться: сильно кровоточит - лучше сводить его к аптекарю! Но я-то не могу: нужно успеть до двух отнести на почту пуловер для тети Лотты... а папа и так уже опаздывает... Может, ты, Эстелла?

Эстелла уперлась: у ней как раз контрольная по естествознанию, где она всегда первая. Так что пришлось мне. Меня это немного раздосадовало - не столько из-за урока (арифметика), сколько потому что на переменке мы играем в поездку, и была как раз моя очередь быть мамашей, которая раздает оплеухи. Но ничего не поделаешь. Потащила Рике к аптекарю - он сильно боялся, но в конце концов, все обошлось хорошо. Аптекарь промыл ему большой палец перекисью, а потом помазал розовой мазью, а потом положил марли, а потом - большую-большую повязку, а в утешение еще дал ему пять шариков жевательной резинки. Это обошлось в сорок франков, и когда уже уходили, Рике сильно загордился; он держал перед собой забинтованный палец, словно свечку, и надо признать, что вышло эффектно: с перевязкой да с запачканными кровью штанишками; можно подумать - целая драма! Дома консьержка мадам Беда вышла из своей будки, воздевая руки к небесам:

- Это что еще такое? Ох, беда - бедный ребенок поранился!

Я ей все подробно рассказала, и она нам дала по конфетке с дегтем - от катара бронхов: это страшно невкусно, но отказаться не посмеешь; единственно, как только мы оказались на лестнице, то поскорее ее выплюнули и положили в рот по шарику резинки, чтоб перебить вкус.

Но нас все услышали; на третьем этаже отворились двери и я узнала тихий, взволнованный голос бабушки Плюш и еще мадемуазель Ноэми, которая ей отвечала:

- Это меня не удивляет: с воспитанными подобным образом детьми чего только не приключится!

Однако, это ей не помешало, как только она нас увидела, зазвать к себе, чтобы мы всё ей рассказали.

- Пошли, - шепнул Рике, - может, чем-нибудь угостит!

И правда, нам досталось смородины, а пока я все рассказывала, пришла бабушка Плюш с двумя баночками шоколадного крема, который она только что приготовила Габриэлю (это ее внук). Крем был еще совсем горячий - а какой вкусный!

- Кушайте, кушайте, - приговаривала она, - от таких переживаний разыгрывается аппетит! Представляю, если б такое стряслось с моим неженкой Габриэлем!

А когда поели, мадемуазель Ноэми дала вылизать донышки баночек своему песику Митену. Но мне это уже стало наскучивать, и я сказала, что нам пора домой - Рике надо переодеть штанишки.

- Ну, - сказал Рике, как только мы вышли, - и это все, что ли? Так здо'рово весело было поболеть! А Фанту, а мамаша Петио? Их не получится разжалобить?

- Похнычь погромче, - говорю, - может, услышат.

И только он попробовал, как вот и мамаша Петио впопыхах поднимается от Фанту, где только что стирала. Она берет Рике на свои большие, еще мокрые руки, ласкает, нежит.

- Ну, такое дело, наверно, заслуживает карамельки - а, ягненочек?

Рике чуть заметно мне подмигивает:

- Если вам так угодно, мадам Петио.

И нам досталось по четыре карамельки, да еще и по кусочку рисовой запеканки величиной с мой кулак! Под конец уже в горло не лезло - тем более, что нужно же было еще обо всем рассказывать.

- Твоей матери надо было сходить к Фанту за мной, - сказала мадам Петио, - я бы сама сделала эту перевязку!

Но в это мгновение раскричался Ноно (у него режутся зубки); мы пошли, а мамаша Петио сказала, что в четыре часа Виолетта мне принесет задания и уроки на понедельник.

Пока ждала, я поскорее прибралась в столовой, где все осталось в беспорядке, и когда подметала, то нашла на полу ножик. Рике его схватил, а потом посмотрел на перевязку:

- А хорошо все-таки режет мой ножичек! - сказал он в полном восхищении.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 15.

Вот наш дом с именами жильцов. Хотела нарисовать его в цвете, да что-то карандашей никак не найду, а Эстелла свои давать не хочет.

1 - консьержка мадам Беда. Это папа ее так прозвал, потому что она вечно стонет: "Ох, беда! Ох, беда!" Вообще-то, у нее утонул муж, а сама она считает, что болеет. Но мама говорит, что ничего у нее нет.

2 - сдается.

3 - бакалейщики Фанту. Занимают целый этаж, но им-то это просто необходимо: они до того толстые, что никак не поместятся все втроем в одной комнате! Их дочка Кармен в одном классе со мной, но я ее не люблю: она подглядывает на контрольных, а когда кто-нибудь подсказывает, она всё докладывает учительнице.

4 - бабушка Плюш с толстым Габриэлем - он очень плохо бегает и все время ест.

5 - мадемуазель Ноэми. Она портниха. Это она нам сшила синие платья.

6 - мсье и мадам Петио - с Виолеттой, Арманом и Ноно. Арман - просто несносный, Виолетта - моя близкая подруга.

7 - мы. Первое окошко слева - это столовая; второе - мамина с папой спальня. А мы с Эстеллой - сзади, вместе с кухней.

8 - старые ящики и мыши.

Лестницу под новый год перекрасили в светло-зеленый цвет, с темно-зеленой полоской по низу - очень красиво.

ВТОРНИК, 17.

Эстелла опять первая по естествознанию; так хорошо - правда! А у меня завтра контрольная по истории: вся Столетняя война - а уж она-то длинная! Больше всего меня эти даты донимают; мама пообещала послушать вечером, как я их запомнила, если время будет, но у меня все перепутывается, особенно на том месте, где Жанна д'Арк выгоняет англичан после целой кучи битв - и хоть бы одна с одинаковой датой. Ах, как они надоедают, эти войны, и хоть бы мне хоть этого не досталось.

У нас новые тапочки - красные, с хорошенькими помпончиками. Мои чуть великоваты и я подложила в пальцы ваты.

В обед картошка вышла твердая-претвердая. Это мы с Эстеллой виноваты. Мама нам сказала последить, как она жарится, пока она сходит в магазин за салатом, а мы играли в загадки и забыли.

Сегодня на ужин - суп из тыквы.

Быстро - за мои даты!

СРЕДА, 18.

Мне попалась Жанна д'Арк!.. Вот не повезло-то, как подумаю, что про Карла V я знала всё как свои пять пальцев! Я ошибок 9 наделала, не меньше, а может даже и 10 - написала, что Орлеан - к югу от Луары, а сейчас думаю, что нет. А эта балда Кармен Фанту все закатывала от восторга глаза и повторяла: "Нет, ну до чего же просто, до чего просто!..." Виолетта, впрочем, тоже... Ох, наплачусь я!

СРЕДА, ВЕЧЕР.

1 леденец..................... 10 франков

1 красный карандаш.... 10 франков

2 карамельки......... 2х2   4 франка

            Итого................ 24 франка

А у меня только 20. Что же делать? Может, отнять хоть одну карамельку? Или лучше нет - что если я попрошу папу заплатить за красный карандаш? В конце концов, это же для школы!...

И тогда я смогла бы купить:

1 леденец..................... 10 франков

2 карамельки.................. 4 франка

4 лакрицы....................... 6 франков

                                        ---------------

                                       20 франков

Отлично! Карамельки и лакрицы мы разделим пополам с Эстеллой - вечером, перед сном.

ЧЕТВЕРГ, 19.

Сегодня утром погода стояла хорошая и мы все вместе играли во дворе. Не на нашем дворе - он слишком маленький, да к тому же мадам Беда боится, чтоб его не замусорили; нет - во дворе угольщика напротив. Сперва мы не решались туда соваться, но однажды Арману пришло в голову бросить на пробу мячик за забор, и он спросил у угольщика: можно пойти его поискать? Угольщик разрешил, а когда мы улучили случай и зашли с Арманом все вместе, делая вид, будто мячика никак не найдем - чтобы остаться подольше, - то он нам крикнул, улыбаясь из-под больших усов:

- Эй, дети! Оставайтесь, раз уж вы здесь! Тут вам удобнее будет играть, чем на этой теснющей да грязнющей улице - и мне развлечение: вас слушать!

С тех пор мы и ходим сюда играть всякий раз, как выпадет время: особенно в четверг - только не в воскресенье, потому что тогда мы одеваемся красиво, а двор - черный. В одном углу стоит старая тележка, на которую мы все вскарабкиваемся - и девчонки, и мальчишки. У Армана развлечение ее раскачивать - чтобы все кричали; Эстелла кричит, Виолетта тоже, а я нет - специально, ему назло.

Сегодня играли в бумажки - это новая игра, меня вчера в школе научила Тьенетта Жако: пишешь уйму слов на кусочках бумаги, отрываешь по три слова - и они тебе скажут, кем ты станешь в будущем.

Каждому хотелось начать первым; тогда посчитались, как в прятки, и вышла Эстелла. Она оторвала:

- "Клоун, катер, булка". Скажи вот, Арман - предположим, это я за тебя выйду замуж, а?... Ты сделаешься клоуном, жить станем на катере, а есть будем булку. Вот забавно-то получится!

Но Арман уперся. Клоун - это еще куда ни шло, но булки он не любит, а сто'ит ему только ступить ногой на лодку, как его тошнит.

- Нет уж, милая, - добавил он, - либо оторви что-нибудь еще, либо выходи за Габриэля!

- За Габриэля? - отвечает Эстелла раздраженно. - Ну уж нет - вот еще. С таким аппетитом, как у него, он столько съест этих булочек, что станет настоящим толстопузом, а мне лично не нужен муж с огромным брюхом!

Ну и смеху тут было - мы с Виолеттой даже чуть с тележки не свалились! Габриэль явно хотел рассердиться, но у него был полный рот жвачки и он решил лучше посмеяться с нами - так меньше хлопот!

- Мне отрывать, - крикнула Виолетта. - "Ферма, сад, птичка..." Какое счастье - я так люблю природу!

Рике попалось: "Охотник, необитаемый остров, воздушный шар" - а мне: "Танцовщица, пальма, конфеты" - как в сказке про маленькую фею, которая ходит на пуантах¹ по верхушке дерева, а на нее смотрят лягушки.

г---------------------------------------------------

¹ пуанты - специальные балетные туфельки.

L___________________________________________________

- Моя очередь, - объявил Арман, - и щас вы глазам своим не поверите! "Принц, ракетка, рыба..." Блес-тя-ще, друзья! Не знаю точно, к чему там ракетка, но какую же рыбу я стану ловить на своей королевской яхте! Ну, держитесь тогда, акулы!

Эстелла мне подмигнула:

- Ну, особо-то им бояться нечего... да же, Алина?

Я не поняла, но все равно напустила на себя хитрый вид.

- Чего еще? - проворчал Арман. - Что значит "да же, Алина"?

- Да ничего, - сказала я. - Так, пустяки.

- Ну и черт с ним, плевать... И потом, что это такое? Выдумки, конечно!

Эстелла так и подскочила.

- Выдумки? О!... Может это неправда, что в прошлый вторник на естествознании ты сказал учителю, будто лангустов¹ ловят на червяка? Да? Неправда?

г---------------------------------------------------

¹ лангуст - крупный морской рак.

L___________________________________________________

И это правда: брат Жаклины Муш в одном классе с Арманом, и он об этом сказал Жаклине, а та рассказала мне. Арман весь покраснел от злости.

- Надоели вы мне! Во - такие вы, девчонки, и есть: лишь бы ерунду всякую молоть!

Эстелла прыснула со смеху:

- О, о... пресветлый принц - посмотрите, как он разъярился!

Она спрыгивает с тележки, утягивая за собой и меня с Виолеттой, и раскланивается Арману до земли.

- Ваше величество, принц червяков, позвольте вашим скромным подданным...

- Замолчи, - крикнул Арман - замолчи, а то... а то...

Но чем громче он кричал, тем больше мы смеялись, и в конце концов ушли втроем рука об руку, делая вид, будто рассказываем друг дружке о нем; но на самом деле мы ничего не говорили - это только чтобы его позлить. Тут Арман заскочил на тележку.

- В общем, больше вы сюда не залезете!

- Прекрасно, - сказала я, - вот и карета принцу под стать!

И мы принялись скакать вокруг и петь на мотив "Короля Дагобера"¹:

Вот наш бравый принц Червяк

На свою карету - бряк!

Карету деревянную,

Смешную и забавную!

На рыбалку во всю прыть -

Своим носом рыб ловить!

г---------------------------------------------------

¹ "Король Дагобер" - (фр. "Roi Dagobert") французская народная шуточная песня, высмеивающая дворянство.

L___________________________________________________

- У-у-у-у-у! - завопил Арман, сжимая кулаки. - Не будь вы девчонки - вот бы схлопотали, а! А ты, Габриэль - нет чтоб мне на выручку прийти - толстобрюх такой.

Но у Габриэля вмешиваться нет никакой охоты. Рике же опустил голову с непонятным видом. И вот - бац! бац! - Арман отвешивает обоим по порядочному тумаку - и тут всему и пришел конец: Рике так расплакался, что никак не утешить. Арману стало немножко стыдно и он предложил ему шарик, но Рике не захотел и тихонечко мне признался:

- Я не из-за того плачу - он мне не сильно больно; это все.... это все потому, что я не хочу быть охотником!.. Если бы мне повстречался лев, то что бы я делал на необитаемом острове - где нету мамы?

- Бедный Рике, - сказала я, - да это же все просто в шутку!

- Ага, а почему же вы тогда так спорите, как будто все по правде?

- Он прав! - крикнул Арман. - Давайте, друзья, сыграем в другое: кошки-мышки!

И о бумажках больше и речи не заходило.

Орлеан на Луаре - я спросила у Виолетты. Это будет у меня 10-ая ошибка.

ПЯТНИЦА, 20.

По истории я 19-я - получила 7-ку. Ох, как я плакала, когда учительница раздала нам места! Я же ведь как-никак все повторила и мама так тщательно меня погоняла по всем датам!... Вообще-то, мадемуазель Делис была очень добра. Она велела мне подойти после урока и сказала, что не надо плакать, что она очень мной довольна, потому что прекрасно видела: я сделала все, что могла; что контрольные вообще не считаются, что не по ним судят об учениках; в конце концов она столько-столько об этом говорила, что грусти у меня больше совсем не осталось. Я смотрела ей на блузку - какая красивенькая! Издалека можно подумать, что она розовая, но когда посмотришь близко, то видно, что на самом деле она белая в тоненькую розовую полосочку - часто-часто.

- Ты на что это смотришь? - спросила учительница.

- На вашу блузку, мадемуазель, она такая красивая!

И рассказала ей про узенькие полоски. Тут она засмеялась и подарила мне красный карандаш - немного похож на тот, который мне купил папа, но, конечно, намного красивее. А еще она спросила, так же ли хорошо успевает Эстелла и хочет ли она еще стать учительницей младших классов (она у ней преподавала в прошлом году). Я сказала, что да и что она только что стала первой по естествознанию. "Поздравь ее от меня," - сказала мадемуазель Делис. Какая она все-таки добрая! Понимаю, почему Эстелла ее обожает.

Виолетта по истории - 9-я, Люлю Топен - 30-я, Тьенетта Жако - 12-я - одинаково с Мари Коллине; Кармен Фанту - 3-я, а она списала у Виолетты. Виолетта призналась, что все видела, но она такая глупая при всем при том, что у ней никак не хватает духу ей запретить.

СУББОТА, 21.

Вчера вечером, как только мы легли спать, я передала Эстелле слова учительницы, и она мне допоздна рассказывала про то, как станет учительницей: что она будет очень, очень строгой, и все ученики, которые не будут слушаться, получат у нее по три плохих балла. А себе она накупит блестящих блузок, как у мадемуазель Делис.

- Ох, - вздохнула она, - как мне хочется уже стать взрослой!

А мне так нет; у меня нет совершенно никакого желания взрослеть, и мне было бы куда больше по душе остаться, как сейчас: нас трое и папа с мамой. Когда станешь большой, то уже не сможешь поиграть в классики, не будет переменок, не поплачешь, когда упадешь. Ясно, что будут и выгоды: сможешь читать газету, ложиться спать, когда захочется, не будут заставлять есть что не любишь. Но зато придется экономить газ да все такое да все такое. К счастью, этому не бывать еще долго-долго! Меня только немного огорчает, что Эстелла так торопится.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 22.

Ну и погода! Всю ночь шел дождь, а ветер дул так сильно, что окошко у нас в комнате - оно плохо закрывается - расходилось вовсю. Мы с Эстеллой зовем это "Ти-тум", потому что оно так делает: "Ти-тум, ти-тум", - и со временем-то привыкаешь это слышать, но сегодня ночью все же было чересчур. А тут еще как назло погасла печка в столовой - пришлось маме разжигать ее по новой - а она не разжигалась! Я-то ей предложила помочь, но она ответила, как всякий раз: "Успокойся, Лилина¹!", - и принесла нам завтрак в постель, чтобы мы не простудились. Это я люблю - поваляться в постели по утрам! К нам пришел Рике со своей подушкой и альбомом с Микки-Маусом; устроился в ногах кровати, но Эстелла специально вытянула ноги, чтобы он не смог сесть. Она на него злится - и вот почему: вчера папа повстречал мсье Перродена - учителя Рике - и мсье Перроден сказал ему, как Рике его рассмешил. Он его спросил на арифметике (они сейчас проходят деление):

- У тебя восемь вишенок и ты делишься с сестрой. Сколько у тебя останется?

г---------------------------------------------------

¹ Лилина - (франц.) уменьшительно-ласкательная форма имени "Алина".

L___________________________________________________

Рике задумался.

- Это смотря с какой: если с Алиной, то скорее всего удастся оставить себе шесть; а вот если с Эстеллой - то она-то мне точно больше двух не оставит!

Папа рассказал об этом за ужином маме, и мы все посмеялись - кроме Эстеллы, которая пришла в ярость!

- Я понимаю, что тебе досадно, - сказала мама, - но это тебя научит быть добрее к брату, доченька.

Эстелла ничего не ответила, но с тех самых пор дуется и сегодня утром была в скверном настроении - сидела все время уткнувшись носом в свои "Сказки братьев Гримм", и всякий раз, как я ей что-нибудь говорила, она только бурчала в ответ. Сама я читала "Дэвида Копперфильда" и только перелистнула страницу 39, как мама крикнула идти мыться, потому что скоро уже десять.

- Иди ты, - сказала я Эстелле, - вчера же я первой была.

Эстелла передернула плечами.

- Ничего подобного, сударыня, - я!

- Как это?! Как? Вот наглость! Я, я.

- Нет, я!

- Вы скоро там прекратите? - крикнула мама из столовой. - Ну-ка, Эстелла, твоя очередь - Лилина права; подымайся, и давай побыстрее!

Пришлось-таки Эстелле подчиниться, но в отместку она намочила полотенце и оставила на нем уйму мыла, чтобы мне щипало. Ох, ну и вредина же она, когда на нее найдет! Мне так жгло глаза, что ничего не было видно, и пока я наощупь искала губку их протереть, то опрокинула ту знаменитую цветочную вазу: еще бы чуть-чуть - и она бы вдребезги!

- Вредина! - завопила Эстелла. - Я все видела - ты это нарочно!

Я сказала, что нет, она сказала: "да" - и под конец мы так раскричались, что прибежала мама и - шлеп, шлеп! - обеим досталось по оплеухе. И вот Эстелла надулась в своем углу, а я, как только была готова, побежала греться к печке, говоря себе, что мама все же слишком строго с нами обошлась, потому что в конце-то концов я тут вообще ни при чем! И что же я вижу? Мама сидит на полу перед погасшей печкой, посреди кучи старого угля и грязных газет; лицо и руки перепачканы сажей, а сама она молча плачет горючими слезами.

- Мама, мама - что с тобой?

Она подняла голову.

- Да ... вот, огонь никак не разжигается!

- Подожди, я сейчас посмотрю!

- Правда? Какая ты славная! Не запачкайся только.

Она отодвигается, я шарю в печке и достаю оттуда бумаги, бумаги...

- Да ты их слишком много положила, бедная мамочка!

- Ты думаешь? Я же... так старалась на этот раз!

Я не ответила, но с этим всегда одно и то же: она все забивает бумагой, и сколько я ей ни говорю, она опять за старое. Наконец, я все убрала - верней, почти все - и через пять минут все полыхало - просто загляденье! Мама громко высморкалась.

- Спасибо, Лилиночка... Только - ох, какая грязь от этого гадкого угля!.. А убраться... Боже мой, сколько времени потеряла!

- Ничего, мы поможем!

Я зову Эстеллу с Рике - они уже кончили умываться - и мы все вчетвером принялись за уборку: мама подметает, Рике начищает медь, Эстелла смахивает пыль (она больше не дуется), а я натираю паркет. Через полчаса мы раскраснелись, как раки, но зато все прибрано, и как раз когда я поджаривала сосиски с картошкой, мама прошептала:

- Это папа! Я слышу его шаги на лестнице!

И скорее побежала немножко припудриться, прося не рассказывать, что она плакала: боялась, что он будет ее дразнить.

И вот, сосиски вышли очень вкусные, а после обеда, так как дождь уже кончился, мы ходили на площадь Сен-Пьер... Ой, а две задачки на завтра - забыла сделать. Хорошо, что они очень легкие!

ПОНЕДЕЛЬНИК, 23.

Квартира на первом этаже сдана, только что сказала маме мадам Беда. Нового жильца зовут мсье Коперник - или как-то так. Он приедет на следующей неделе. О, я все знаю: он скрипач, играет в одном кино на улице Рю-де-Дам. Раньше жил у Люксембургского сада¹, но ему стало слишком дорого из-за автобусов - и поэтому он переехал. Он старый.

г---------------------------------------------------

¹ Люксембургский сад - название большого парка в Париже.

L___________________________________________________

Получила 5 за задачки, которые посчитала такими простыми, и 10 по шитью - за мою бутоньерку. Мадемуазель Делис сказала, что она само совершенство.

СРЕДА, 25.

За столом я сижу между мамой и Эстеллой, потом Рике, а потом папа. Клеенка у нас новая: белая в синий и зеленый горошек. Тарелки, стаканы - как у всех, но у нас есть одна очень забавная солонка: желтый цыпленочек - у него соль сыплется прямо из клювика. Рике отломал ему хвостик.

Перед собой, когда я ем, то вижу камин - на нем стоит  шкатулка из ракушек с надписью "Гавр",¹ синяя ваза, часы, фотография мамы маленькой, еще одна - тети Лотты и дяди Эмиля со всеми детьми - те забрались на скамейку. Часы - уже не вспомнить, с каких пор - показывают без десяти шесть. Папа время от времени говорит: "Надо бы как-то собраться да сносить эти часы в ремонт, Минетта." Мама отвечает: "Да, Фернан, разумеется." И на том все остается. И хорошо: потому что лично я их люблю - эти "без десяти шесть", и хочу, чтобы никогда-никогда в доме ничего не менялось - даже то, что не совсем хорошо. Так приятно находить все, как было!

г---------------------------------------------------

¹ Гавр - город-порт на северо-западе Франции, в устье реки Сена

L___________________________________________________

ЧЕТВЕРГ, 26.

Ух, эта женщина... вот воровка! А Виолетта - стоит и ничего не говорит! Но сейчас все расскажу по порядку.

Я пошла за салатом на проспект и встретила там Виолетту с красным кошельком мамаши Петио в руке - она шла купить капусты. Мы отправились вместе и я сразу вспомнила, что у меня в сумке "Заяц и черепаха", которых она просила ей переписать к завтрашнему уроку. Я отдала, а так как кармана у ней не было, то она положила бумажку в кошелек вместе с деньгами.

В это время дошли до тележек: там была толпа народу, и я уже собиралась встать в очередь за салатом, как вдруг Виолетта, уже выбрав себе капусту, вся побледнела.

- Ко... кошелек!

- Что? Где он?

- Я... я его положила на тележку - на секундочку, чтобы пощупать капусту, а... его уже нет!

Ищу в свой черед и я, но тоже впустую.

- Додумалась тоже - совать его сюда, бедняжечка! - воскликнула продавщица. - Украли, конечно... Много там денег-то было?

- Бумажка в пятьсот франков! - стонет Виолетта и разражается слезами.

- Ну, ну, - говорю, - потом будешь плакать. Далеко он уйти не мог, твой вор - и если кошелек все еще у него в руке, то его легко заметить: красных кошельков не так-то много!

Мы бегаем туда-сюда, расталкиваем людей, они ворчат; но как в такой толпе кого-то найдешь? Да и потом, кошелек ведь так легко спрятать!

- Ох, - рыдает Виолетта, - что же скажет мама? Ни за что не посмею вернуться домой!

Своим нытьем она меня разозлила! Я ее тормошу:

- Слушай, я вот что придумала: быстро пошли заявим в участок¹ на Рю-Бюфо; так делают, когда что-нибудь потеряют.

г---------------------------------------------------

¹ участок - здесь: полицейский участок, отделение полиции

L___________________________________________________

И вот мы пошли по проспекту - Виолетта плачет, я ее тяну - как вдруг она резко вскрикнула:

- Та дама... вон... только что сунула наш кошелек себе в карман. Я видела!

Она показывает пальцем на небольшую даму в серой блузке, которая как бы прогуливается с сеткой в руке.

- Ты уверена?

- Да, да - я узнала красную кожу!... Ох, что же делать?

- Так догони, скажи, что это твой!... Беги быстрей, а то она уже на ту сторону собралась переходить!

Виолетта кидает на меня растерянный взгляд, колеблется... и семенит за дамой, тянет ее боязливо за рукав.

- Что такое? - спрашивает женщина.

- Э... извините, мадам, а вы... вы уверены, что... кошелек у вас в кармане... ваш?

Дама пожимает плечами.

- Разумеется, глупышка... а тебе что за дело?

И удаляется с возмущенным видом, а Виолетта тем временем возвращается ко мне совсем сконфуженная.

- Ты слышала?

Но я, ничего не отвечая, отталкиваю ее и бегу за дамой.

- Мадам!

- Что еще? Вы прекратите или нет?

Но я повторяю: "Мадам, мадам!" - причем кричу так громко, что вокруг начинают собираться люди, а я добавляю звонким голосом:

- Отдайте кошелек, который украли у моей подруги!

- Ук... рала! - вопит дама. - Ох, как тебе не стыдно врать! Может, оставите меня в покое, нахалки!

Она толкает меня, чтобы уйти, но натыкается на кольцо окруживших нас людей; в первый ряд пробилась продавщица салата и уперлась кулаками в бедра.

- Девочка не обманывает, - ответила она. - Это правда - у них только что свистнули кошелек!... И чтоб все утряслось, покажите-ка нам ваш, мадам - вот и увидим!

- Да вот он! - кричит женщина, доставая из правого кармана маленький черный бумажник.

Но я наскакиваю:

- Нет-нет, он в левом кармане!

Дама смотрит на меня так, словно убила бы на месте, и яростным движением достает наконец красный кошелек.

- Мой кошелек! - вопит Виолетта.

- Как это? - кричит в ответ та. - Это мой! Так что это вы воровка!

Вот наглость! Люди качают головами.

- В общем-то, - бормочет один господин, - кошелек, наверно, и правда ее собственный: как доказать обратное?

Виолетта испускает стон, но я бросаюсь в атаку.

- Как доказать? Сейчас увидите! Если этот кошелек ваш, мадам, то скажите-ка нам хотя бы, что в нем лежит?

- Ну... - лепечет женщина, покраснев как рак, - деньги... несколько монеток!

- Правда? А что еще?

Она фыркнула:

- Это вас не касается!

- А вот я сейчас скажу, что там лежит: там не несколько монеток, а бумажка в пятьсот франков, а еще там басня про "Зайца и черепаху", которую я переписала утром для подруги!... Ну, давайте, откройте кошелек - пусть все увидят!

Дама кричит, спорит, хочет уйти, но теперь ее уже удерживают люди; хочешь-не хочешь, приходится покориться, и что же мы обнаруживаем в кошельке? Те самые пятьсот франков и басню!

- Воровка! - вопит толпа. - Быстрей позовем полицейского!

Но Виолетта уже вернула свое добро и я тяну ее за собой.

- Да ладно, - говорю, - отпустите - кошелек-то теперь у нас!

Вот так вот. Когда про эту историю узнала мамаша Петио, ну и крику было!

- Во всяком случае, - объявила она, - ты-то, Лилина, куда расторопней моей бедной разини!

- Может быть, - сказала я, - но Виолетта по истории 9-я, а я 19-я - так что мы в расчете!

Но все равно я очень загордилась.

ЧЕТВЕРГ, ВЕЧЕР.

Когда я все рассказала Эстелле, она пожала плечами.

- Твоя Виолетта и правда очень глупа! - объявила она каким-то странным тоном.

Кажется, в глубине души она немножко ревнует. Это как на днях, когда я хотела узнать, хорошо у меня расчесан пробор или нет.

- Иди спроси у своей миленькой, - ответила она.

"Миленькой"! Я, что ли, виновата, что у самой у ней нет близкой подруги? Ну, если и переживает, то хоть мою-то бы оставила в покое!... Вспоминаю впрочем, что Виолетта такая паинька, что временами действует на нервы; но зато она и очень добрая. И потом, если честно, то дома ей ни за что не научиться быть расторопней: только она притронется к кастрюле, как тут же примчится мать: "Ну, растяпа, как ты ее берешь? Дай-ка я сама сделаю - так быстрее будет!" А когда она хотела научить ее вязать, то Виолетта еще десяти петель не сделала, как она уже вырвала у ней работу из рук - до того разозлилась, видя, как неумело Виолетта вяжет. И вот хочешь-не хочешь, а Виолетта такая неумеха! Зато с Ноно, например - как она умело его переодевает, чтобы уложить спать; и какое у нее терпение к Арману, который постоянно ее донимает!... Нет, по-моему, мамаша Петио к ней несправедлива - потому-то я никогда и не упускаю случая за нее заступиться. Впрочем, она ведь мне подруга.

СУББОТА, 28.

Сегодня вечером, после домашней работы, мы написали тете Мими поздравление с именинами (день Святой Маргариты). Вот незадача-то, надо признаться - потому что мы ее почти никогда и не видим, эту тетю Мими; так что даже не знаем, о чем писать. Живет она в Гавре, где ее муж, дядя Анри - он три года назад умер - работал в Газовой компании, причем тетя Мими этим очень гордится. Мы четыре раза ездили в Гавр к ним в гости; было весело, мы себе рыли на пляже ямки, плюхались в волнах. Море - это прекрасно, это здо'рово; единственная досада была - что у него такой дурной вкус; и мне купаться не понравилось из-за этого. Спали мы в чудно'й комнатушке, где пахло рыбой и было полно сетей, а иногда дядя Анри брал нас ловить креветок.

Дядя Анри был мамин старший брат, и она его сильно любила, потому что он к ней относился очень по-доброму, когда она была маленькая. Ой, это целая история - прямо почти как в кино! В общем, маме было семь лет, а дяде Анри - четырнадцать, когда у их родителей вдруг кончились деньги. И вот они решили уехать в Пернамбуко - это в Бразилии, в Южной Америке, - где у них был приятель, мсье Калюме - сборщик кофе. И поехали. Маме очень хорошо помнится эта поездка - особенно один огромный матрос с рыжей бородой, у которого была собачка по кличке Ножик - и вот этот Ножик схватил мамину куклу и, пока с ней играл, она у него укатилась в море. Мама сильно плакала, и вот, как приехали - новая напасть: отец с матерью у них заболели и вдруг умерли. Тогда дядя Анри сходил в одно посольство, где этим должны заниматься, и спросил, где живет мсье Калюме. "Зайдите завтра," - сказал ему мелкий служащий. Мама помнит, как они вышли из посольства: дядя Анри держал ее за руку и они ходили в кондитерскую есть пирожные; потом - так как у них остался только один су¹ - они провели ночь под открытым небом - в порту, среди больших мешков, от которых пахло ванилью; было тепло, а звезды сияли так, что не уснуть. Но назавтра, когда они вернулись в посольство, никто еще так ничего и не успел разузнать про мсье Калюме. Тогда дядя Анри все рассказал, и служащий объявил, что их будут "репатриировать".² До отъезда они остались жить у жены служащего - огромной и усатой дамы: они ели мороженое, уйму фруктов в сахаре, а дама их сфотографировала (эта-то карточка и стоит у нас на камине в столовой). А потом все кончилось - они опять поплыли по морю назад, до Гавра, где и остались - потому что не было денег ехать дальше. Дядя Анри тут же поступил в Газовую компанию, а мама пошла в школу. Жили они в маленькой двухкомнатной квартирке окнами на сквер, а хлопотал на кухне и проверял у мамы уроки дядя Анри. А на свою первую зарплату - угадайте, что он ей купил? Куклу - взамен той, что упала за борт: вот мило-то!... Потом он женился на тете Мими, а мама вышла замуж за папу; и вот хочешь-не хочешь, а они стали видеться реже, потому что мама уехала в Париж. Вообще-то, честно говоря, с тетей Мими не так приятно было, как с дядей Анри. О, она нас очень вкусно кормила, когда мы к ней приезжали - особенно суфле из сливок; но она сердилась, когда съедали не всё, и у ней была такая манера сказать маме: "Погляди только, Минетта, у Алины на носке дырка с утра", - что мама вся краснела, как будто в чем-то провинилась.

г---------------------------------------------------

¹ су - старая французская монета; 1 су = 5 сантимов.

² репатриировать - возвращать на родину.

L___________________________________________________

В конце концов, написали. Эстелла перечислила все места, какие занимала на контрольных, а мне больше захотелось рассказать про лотерею. Рике же вывел:

"Дарагая тетямими,

Паздра вляю сыми нина ми шлю тибе наилутшыя пажи ланя.

Дюпен Рике."

Эстелла подняла его на смех, но мама посчитала, что вышло хорошо.

Вообще-то, кроме тети Мими, у нас еще есть тетя Шарлотта. Она была маме близкой подругой в Гавре, а замуж вышла за дядю Эмиля - папиного брата. Дядя Эмиль работает шофером автобуса, который все время ходит из Тулона¹ в разные стороны, и у них четверо детей: Ив, Жако, Мари-Клер и Мари-Клод - сплошь одни красивые имена. Мама поставила на камин их фотокарточку, но это и всё - а так я их не знаю: ведь ехать к ним в Ле-Бреш² так дорого, что все равно как если бы они жили в Африке. Вот так и выходит, что свою родню совсем не видишь - настоящими друзьями становятся соседи.

г---------------------------------------------------

¹ Тулон - крупный город-порт на юге Франции.

² Ле-Бреш - (фр. Le Brusc) прибрежный поселок недалеко от Тулона.

L___________________________________________________

ВТОРНИК, 2 МАРТА.

Сегодня утром к нам в дом вселился новый жилец: ну и вещей у него было! Когда мы в полдвенадцатого вернулись с Виолеттой и Арманом из школы, то не знали куда ступить ногой - потому что везде было полно соломы. Рике хотел в ней поваляться, но в вестибюле прибиралась мадам Беда и мигом подняла его крепким ударом метлы:

- Может, лучше уйдешь, шалопай!... И вы тоже, остальные... вам не кажется, что у меня и без вас хлопот хватает? Ох, беда!

Но тут ее как раз позвал почтальон, и мы улучили момент, чтобы пробраться к господину. Шаг, два шага... никого: одни ящики, стулья, книги, кастрюли - нагромождено аж до самого потолка. Прошли еще и вдруг - бам! - Эстелле в лицо прилетело что-то вроде толстой тетрадки, а чей-то жалобный голос в это время простонал из-за мебели:

- О-ё-ё-ё-ё!

И мы оказались нос к носу со старым господином, который сидел посреди комнаты один-одинешек. Маленький, худой, одет во все черное, с белой причесанной бородкой, розовыми щеками, и листает, повторяя свое "о-ё-ё!", кучу лежащих перед ним на красном столике тетрадок. Всякий раз, долистав одну, он швыряет ее и та летит над ящиками; страницы разлетаются по всей комнате. А потом ни с того ни с сего он издает громкий крик, от которого мы аж подпрыгнули на месте:

- Вот он, вот он - я же знал, что положил!

И размахивая одной из тетрадок, тихо запел:

- Дзинь-ляли-тра-лала, дзинь-ляли-тра-лала, и ляли-лям, и ляли-ля! Что, дети - послушайте-ка!... (он наклоняется к Виолетте) И ляли-лям, ляли-ля!

- Да, да, мсье - конечно, - растерявшись, лопочет Виолетта.

Господин разразился смехом, прямо как лошадь, только вообще он больше похож на барашка.

- Скажи-ка, девочка, а ты знаешь, кто такой Шуман?

- Шуман? - переспрашивает Виолетта.

И тут она до того перепугалась, что бросилась наутек, а мы все за ней, лопаясь от смеха!

И все-таки он мне кажется хорошим, этот старый господин! Но мадам Беда так не считает, она говорит, что вид у него "несерьезный".

- Наверно, вы правы, - ответила мадемуазель Ноэми, и все остальные тоже так сказали.

Бедный мсье Коперник, мотивчик-то он напевал такой веселый!... И естественно, решено, что никто ни словечка ему не шепнет про именины мамаши Петио - их должны отметить в воскресенье на той неделе (ее зовут Матильда). Вот уж будет настоящий праздник - другого такого во всей округе не увидишь: все соберутся на нашей площадке и гуськом пойдут в квартиру Петио - каждый со своим подарком - кроме Фанту, разумеется, с которыми вообще никто не разговаривает. Виолетта уже начала зелено-желтый шарфик, а Арман нарисует картину - сам еще не знает, какую; мадемуазель Ноэми вышьет кружевной воротничок, а бабушка Плюш испечет торт - наверно, ванильный - так сказал Габриэль.

А мы? Ну, что ж, посмотрим. Пока мама занята нашими нарядами: Рике сможет надеть свой костюмчик из черного бархата, а вот нам с Эстеллой надо бы новые платья - особенно Эстелле: она так выросла, что выходное синее трещит на ней со всех сторон.

- Возьму шерсти, - сказала мама за ужином. - Что-нибудь практичное, коричневое, что они потом каждый день носить смогут.

Папа согласился, все захлопали в ладоши, а мама так обрадовалась, что бросилась ему на шею, как маленькая. Тут папа сказал, чтоб она и себе купила материалу, а не надевала опять старое черное платье. Но она сказала, что нет, ее платье совсем не старое, и что для нее главное удовольствие - увидеть красивыми нас.

Какая она добрая... Ух, да здравствует день Святой Матильды!

СРЕДА, 3.

Из магазинов мама вернулась только в час. Она пришла совсем запыхавшись, очень веселая, и все смеялась, смеялась.

- Сейчас увидите, как красиво! - повторяла она, разрывая шпагат.

Ой, какое чудо! Это вовсе не коричневый, а светло-зеленый в тоненькую белую полоску - немного похож на блузку мадемуазель Делис - и такой мягкий, когда гладишь!... Мама на нас смотрит, а у самой глаза светятся от радости.

- Ну, что скажешь, Фернан? Не красавицами разве будут твои дочки?

- Красавицами, красавицами... - робко ответил папа. - Только мне кажется, что это скорее шелк, а ты вроде бы говорила про практичную шерсть?...

Бедная мама - она вся покраснела и пустилась в объяснения: магазин был красивый - с кружевами, с цветами, с блестящими, как зеркало, шелками! Рядом со всеми этими яркими красками шерстяные ткани показались такими тусклыми. Она целый час пробегала из отдела в отдел, не в силах решить, что выбрать, и в конце концов взяла это: "440 франков метр - наверно, слегка дороговато, но надо же чуть побаловать этих бедняжечек... тем более, что себе-то я ничего не купила!"

Папа засмеялася.

- Уж какие они разнесчастные!... Но ты не оправдывайся, Минетта - так и быть, раз уж тебе так приятно!...

Тут мы все его расцеловали, а когда в четыре часа вернулись, мама уже вовсю кроила платья по фасону наших синих. Даже овощи на суп чистила я, потому что она боялась испачкать руки.

Со всем этим я ничегошеньки не пишу про школу. По географии у меня 7. Тьенетта Жако угостила леденцом из красной смородины - очень вкусно. На переменке Кармен Фанту порвала себе платье, а сказала, что Виолетта, но это неправда - впрочем, хоть оно у ней и шикарное - все из зеленого бархата - Кармен в нем похожа на большую капусту, и я пропела ей в насмешку:

Капусту видно за версту,

Если садила Кармен Фанту!

- Это ты мне говоришь?

- Нет, сударыня, это я тучкам!

Вот тут-то она и побежала ко мне и зацепилась платьем за дерево. Виолетта тут вообще ни при чем, но с этой толстухой всегда вот так!

Что же еще, что же еще... В пятницу контрольная: выучить одиннадцать стихотворений - да, одиннадцать - и как раз в тот момент, когда и новые платья, и именины, и весь этот переполох дома! А Жаклина Муш заболела, у ней коклюш - перед самой, между прочим, контрольной!... У ней вроде ничего и не болит - только кашляет да сидит дома. Мать купила Жаклине головоломку и коробку красок, которые мы раньше всё разглядывали в канцелярском магазине на проспекте. Везет же некоторым все-таки!...

В полдень, когда я спускалась за кофе, то встретила мсье Коперника. Он меня поприветствовал крохотным веселым жестом, а я сказала: "Здрасьте!"

Ладно, сажусь за свои басни.

СРЕДА, ВЕЧЕР.

У нас появилась еще одна маленькая двоюродная сестренка - в Ле-Бреше у тети Лотты; она родилась 1 марта и зовут ее Анетта - красивое имя, но мне бы больше пришлось по душе "Женевьева". Говорят, она похожа на папу.

ЧЕТВЕРГ, 4.

Ну и ночь!... В общем, сплю я, как вдруг слышу какие-то громкие звуки. Ой, а это и не "ти-тум", а что-то совсем другое! Я одеваюсь, слушаю: настоящая музыка, как для танцев, и играет очень быстро, и разносится громко! Я соскакиваю с кровати через Эстеллу - она только простонала, не открыв глаз (уж у ней-то сон крепкий!) - и бегу к окошку, но только собралась его открыть, как заходит мама, еще одетая:

- Пожалуйста, вернись в кровать, Лилина!

- Мама, а ты разве не слышишь - там во дворе? Который час?

- Полпервого ночи... я сметывала вам платья... Ой, так ведь это ж - никаких сомнений... это скрипач!... Погоди, я схожу посмотрю!

- Я тоже, мама! - кричит Рике из столовой.

На лестнице мы натыкаемся на мамашу Петио - она закуталась в старое пальто, из-под которого выглядывает ночная рубашка.

- Я шла к вам, - говорит она. - Нет, каково? У вас в голове укладывается подобное нахальство - в такой-то час? Он же всех детей перебудит! Но Виктор сейчас спустится и положит этому конец!

- Гм!... А это удобно? - говорит тихий мсье Петио, надев наконец тапочки.

- Удобно? Трус! Ладно, я пойду с тобой!

И вот мы идем вслед за ним - с Арманом, который меня так смешит, так смешит!... И кого же мы встречаем внизу? Мадемуазель Ноэми с бигудями под кружевной шапочкой и толстого мсье Фанту - они изо всех сил барабанят по двери консьержки под тявканье собаки.

- В жизни такого не видывал, - ворчал бакалейщик, - а тут еще и консьержка эта не просыпается!

- Погодите-ка, - говорит мамаша Петио.

Она стучит так сильно, что наконец-то выходит в ночной рубашке мадам Беда: что ж, ей простительно - она ведь затыкает уши ватой!... Но когда ей объяснили в чем дело, то-то вид она приняла...

- Ну? И что я вам говорила? У меня нюх, и мы с этим человеком - ох, беда - еще не того хлебнем!

- Так что, идем?

- Разумеется!

На первый же стук мсье Коперник настежь распахивает дверь. Признаться, процессия из нас получилась очень смешная: все разодеты как попало, во главе с мадам Бедой, а та в величественной позе и в короткой рубашке.

- Вот посмеется-то сейчас скрипач! - шепчет мне на ухо Арман.

Но ничего подобного - он нас поприветствовал самым радостным жестом.

- Вот так дела - какой приятный сюрприз!... Входите же, входите - вы как раз кстати!

И он засуетился, ища нам стулья.

- Мсье, - заявила строгим голосом мадам Беда, - нам ни к чему ни ваши сюрпризы, ни ваши стулья; вы находитесь в жилом доме ("Превосходно!" - пробормотал мсье Фанту), и я еще раз повторяю вам правила: никакой музыки после десяти часов вечера. Вот и все, что мы хотели вам сказать.

Вид у мсье Коперника сделался такой растерянный, что мне его даже стало жалко; но я ничего не посмела сказать, и мы так его и оставили: со скрипкой в руке, печального, как наказанного ученика.

Потом все сошлись на том, что мадам Беда держала себя "превосходно" и что с бедным скрипачом больше не следует здороваться: "Словно он не больше, чем тень," - сказала, встряхнув бигудями, мадемуазель Ноэми. Ну что ж... посмотрим, что из этого выйдет!...

ПЯТНИЦА, 5.

Кого я терпеть не могу в школе, так это Мари Коллине. Ну, во-первых, она слишком прилежная - так что аж раздражает. А еще у нее такая манера - смотреть исподлобья - мне это совсем не нравится. А про подсказки да все остальное я и не  говорю - она же так боится, что ее накажут! Еще она боится бегать. Еще боится помять тетрадки. Еще боится давать другим свои вещи. В общем, всего она боится, а меня раздражает, когда я вижу, как она хнычет - со своим заостренным личиком и закрученными косичками. И вот сегодня утром на рисовании надо было нарисовать природу; я как раз рисовала птичку, когда Мари вдруг тихонечко попросила у меня цветных карандашей.

- Карандашей? Ну, уж нет, дорогуша: как ты мне давала - так и я тебе!... А твоя-то вообще-то где коробка?

- Кто-то взял...

- Что ж - не повезло!

- Ой, ну Алина!...

И она встряхнула косичками.

- Алины нету - не мешай работать!

- Ну, Ал...

- Хватит!

Но я крикнула так громко, что - трямс! - схлопотала два плохих балла - и Мари то же самое. Я разозлилась, а Мари - вот, пожалуйста: тихонько плачет да все всхлипывает, всхлипывает... - и так до самого конца урока. А потом, когда сдает рисунок учительнице, он у нее черный - совершенно черный.

- Но здесь же ничего не видно! - говорит учительница.

Мари опускает нос:

- Это потому что ночь... ну, и поэтому всюду же темно, а... а...

- А ты забыла свои цветные карандаши и схитрила, да?... Хорошо же, за это тебе еще два плохих балла.

Тут Мари разразилась слезами, а на переменке ушла и спряталась в конец двора, за колонку.

- Это все из-за тебя, - сказала Виолетта. - Надо было дать ей коробку с карандашами!

- А больше ей  ничего не надо? Она же такая "разлюбезная"!

- Алина права! Алина права! - закричали остальные. - А вообще, кто-нибудь знает, что' эта жадина Мари сделала со своими карандашами?

Но тут подходит Ирена Юрпен (такая толстая, рыжая, учится с Эстеллой) и принялась нам рассказывать, что коробку карандашей у Мари и правда кто-то стащил. Она зашла в лавку Фанту за чечевицей и пока мсье Фанту ее обслуживал, у ней их из сумки, наверно, и украли. Это ее брат Огюстен рассказал двоюродному брату Ирены. А когда мадам Коллине все узнала, то задала Мари такую взбучку, что крики было слышно аж на улице. И новых карандашей ей не купили - в наказанье.

- Ой, - сказала я, - какая злая у нее мать!

Ирена пояснила: это не мать - настоящая мать у ней два года назад умерла - тогда Мари жила в Ницце.¹ А потом отец потерял работу; тогда он решил добраться до Парижа и всю дорогу им пришлось идти пешком - потому что не хватало денег. Да-да, и за эти два месяца Мари ни единого разу не спала в кровати, везучая, а под открытым небом, усыпанным звездами - а однажды вечером даже на яблоне!... А когда добралась до Парижа, то такой была худой, что ее прозвали "Спичкой". И вот потом отец нашел работу и женился во второй раз - на вдове с тремя сыновьями: Огюстеном и еще двумя, которых Ирена по имени не знает. И сыновей-то этих мадам Коллине очень любит, а ее вот не настолько, вечно сердится на нее по пустякам; а уж когда и правда есть за что...

г---------------------------------------------------

¹ Ницца - крупный город-порт на юге Франции

L___________________________________________________

- Так значит, - закричали мы, - у Мари злая мачеха - точь-в-точь как у Золушки? Ой, это же так интересно - совсем как в сказках! Бедная Мари! Бедная Мари!

И мы тут же все бежим к колонке и набрасываемся на Мари. Одна теребит справа, другая - слева, а я бросаюсь ей на шею. Она отводит голову назад, я целую ее силком.

- Мари, я же не знала!... Фу, солено - ты все еще плачешь? Скажи, скажи - ты очень несчастна дома?

- Кто это вам рассказал? - с опаской спросила Мари.

- Ирена Юрпен! И ты правда спала на яблоне? И тебя правда поколотила за карандаши мачеха?

Прижатая к стенке Мари, не отвечая, покусывает платочек.

- Ой, - кричит Виолетта, чуть не рыдая, - а чем она тебя бьет? Плеткой?

- Я бы, - говорю, - ей не дала!... Взяла бы щипцы и как только она подойдет - бам!... прямо ей в лицо!

- Браво, - кричат остальные, - отлично! Ты слышишь, бедняжка Мари?

- Оставьте меня, - бормочет Мари, вся побледнев, - дайте же мне уйти, в конце концов. Зачем вы мне всё это говорите?

- Погоди!

Я бегу к сумке за коробкой цветных карандашей. Ах, я была так довольна, чувствовала себя такой хорошей!

- Держи, она твоя, я тебе ее дарю!

- Да, да, - кричит Тьенетта Жако, - а вот тебе еще две лакрицы - остались у меня в пачке!

- И новая резинка от меня! - говорит Люлю Топен.

Секунда - и у Мари уже полны руки. Каждая пошарилась по карманам, а Виолетта ничего не нашла и поэтому бросила ей ленточку из волос. Кармен Фанту же подала один су - достала из красивого зеленого кошелька... Один су!... Какая бестактность!... Но я схитрила и схватила сам кошелек.

- Ты его даришь? Молодец, Кармен!

- Нет-нет, только один су!

Но я уже и кошелек кинула вместе со всем остальным - он попал Мари по носу.

- Ну что, - говорим, - мы же с тобой по-хорошему! Теперь ты нам все расскажешь!

Она смотрит на нас с растерянным видом.

- Ничего я вам не скажу, я не хочу ничего говорить... Это... это вас не касается, и вот вам ваши подарки!

После чего разом швырнула всё на землю и с такой силой бросилась на толстую Кармен, что та отлетела на кран колонки. Спустя мгновение Мари исчезла на площадке, а нам не оставалось ничего делать, как подбирать свои вещи: карандаши у меня все поломались и... и... Вот паршивка!... Буду знать, как поступать по-доброму!

Когда я за полдником рассказала про все Эстелле, та спросила:

- А она по контрольным на каком месте, твоя Мари?

- Э-э... 15-ая, 20-ая...

- Вот видишь! Она совершенно неинтересна.

Ну и манера судить о людях - но на этот раз она права!

После полдника мама примеряла нам платья: шикарные... рукава с оборочками, юбка клеш; с круглым вырезом спереди, с вырезом на спине; и мама опять пошла утром по магазинам подобрать зеленого крепдешину на воротничок и пояс. Ох, как я довольна!... Оно, правда, еще только приметано, но уже все и так понятно, и у Эстеллы в нем вид настоящей девушки: она уже раз десять, не меньше, посмотрелась в зеркало, и честно сказать, ей - с красивыми белокурыми волосами и симпатичным лицом - этот светло-зеленый цвет идет гораздо лучше, чем мне!... Плохо только, что рукава у ней не очень хорошо сидят - тянут. Мама попыталась их подобрать, но стало еще хуже.

- Ох, - сказала она, - я же так старалась! Да вот, я ведь не портниха, а рукава - дело тонкое.

Бедная мама - я ответила, что это ничего, что и так красиво.

- За себя говори! - бросила мне Эстелла.

И давай ворчать, что ей жмет, что из-за этого вырез получается слишком большой, что стало видно ямки над ключицами.

- Да нет у тебя никаких ямок, дурочка!

- Как это нет - посмотри: вот... вот...

И захныкала. В конце концов мама решилась спуститься с нами за советом к мадемуазель Ноэми, портнихе. Мадемуазель Ноэми сперва надулась, давая понять, что она "шьет новое, а не перешивает готовое" - это все от обиды за то, что платья не дали шить ей; но мама столько раз повторяла, что в следующий раз обязательно обратится к ней - она ведь такая мастерица да все такое прочее, - что в конце концов она согласилась подшить рукава.

- Только делаю я это, - сказала она, - исключительно ради вас, мадам Дюпен, во имя нашего добрососедства.

- Спасибо, - ответила мама, - и вы, разумеется, назовете свою цену.

- Шутить изволите - за такую мелочь?

И правда - все в два счета было выправлено. Эстелла пришла в восторг, тем более что мадемуазель Ноэми нахвалиться на нее не могла: какая она красивая, какая изящная, "породистая", так сказать. И пустилась нам рассказывать историю людей по имени Легран-дю-Пен, которые в Революцию¹ уехали в Америку и стали жить там на ферме крестьянами.

г---------------------------------------------------

¹ здесь: Великая Французская революция 1789 года

L___________________________________________________

- Но, - добавила она, - в знак своего высокого рождения они взяли за правило отпечатывать на каждом бруске выпускаемого ими масла герб своей фамилии. Дюпен... Легран-дю-Пен - а? Как знать? Почему бы не могло статься, что и муж ваш происходит из того же самого рода, мадам Дюпен? Эта мысль не дает мне покою с тех самых пор, как я прочла эту историю в "Журнале мод". Да и потом - взглянуть только на вашу Эстеллу!...

Эта дуреха Эстелла зарделась от гордости, но нас с мамой разобрал смех!

- Да ведь у меня, - воскликнула мама, - нет ни малейшего желания вести род от тех людей!... Что бы я, по-вашему, должна была делать с этим их "Леграном"?

- Хорошо, хорошо, - сухо ответила мадемуазель Ноэми, - как вам угодно. Мадам Дюпен, и... и я тут подумала, знаете - за рукава будет двести франков!...

Мама все еще смеялась, рассказывая про это папе. А Эстелла начала задирать нос, но мы с Рике быстро положили этому конец, принявшись называть ее "мадемуазель Легран-дю-Пень-Березовый" и распевать на все лады дразнилку про дворян, так что она уже больше не осмеливалась.

А еще мне на понедельник нужно повторить все реки Европы с притоками и городами, которые на них стоят, а я как назло не знаю ни одного названия у тех, что посредине - Дунай да вся эта компания! Сказать по правде, более-менее хорошо я знаю только реки Италии - они совсем маленькие - притом, что не надо бы меня при этом подгонять.... Нет, все равно, правы те, кто говорят о "перегрузке в школах".

Если б только можно было хоть чуточку заболеть. Только что блеснула надежда: показалось, будто трудно глотать. Но Эстелла посмотрела мне в горло и ничего не увидала.

- Досадно, да? - спросила она.

Я сказала "нет", но конечно же - да.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 7.

Так и есть - болею!

Когда я утром проснулась и почувствовала, что мне и правда больно глотать, то-то я обрадовалась! Правда, с вечера я уже рукой на это махнула - а тут на' тебе! Я растормошила Эстеллу.

- Скажи-ка побыстрее: бело или не бело?

Но она, как всегда, только что-то проворчала и опять натянула себе на голову одеяло. Тогда я еще раз глотнула - чтобы точно убедиться - и точно убедилась. Я тут же сочинила песенку:

Горло у меня болит -

Белое-белое, белое-пребелое,

Горло у меня болит -

Я останусь дома - дома, дома, дома!

Я останусь дома!

Прибежала мама:

- Опять ты! Еще же только семь. Замолчи - что это еще такое!

- Мама, милая моя мамулечка, это правда - то, что я пою: у меня болит горло - все белое-пребелое, наверно! И ты будешь за мной ухаживать, а я перелягу к тебе в спальню... я же лягу к тебе в спальню, да?... И не придется учить.... (тут я смолкла - не сильно решалась сказать, что радуюсь из-за рек Европы).

- Послушай, - прошептала мама, - ты это говоришь, чтобы меня подразнить?

- Ты мне не веришь? Иди посмотри у окна столовой!

Тогда мама посмотрела - и у меня правда огромное белое пятно, а потом я смерила температуру - и оказалось 38°.

- А к вечеру будут все 39°, - вздохнула мама, - Боже мой, Боже мой - этого мне только не хватало!

Я прыгнула ей на шею.

- Я так рада! Ой, ты увидишь, как я буду слушаться, совсем не буду мешать за собой ухаживать!... Так я пойду к тебе на кровать?

- Ну да, конечно; не к чему и сестру заражать. Прекрасно - она еще и смеется! Совсем голову потеряла, бедняжечка!

И вот меня, в белой ночнушке (той, что с ленточкой), уложили в мамину постель под ее красивое розовое одеяло. Конечно, у меня немножко болит голова, горло распухло, я вся горю, но как говорится: "за удовольствия надо платить". А еще, когда мне делается скучновато, то стоит лишь вспомнить про притоки Дуная - и скуку как рукой снимает. Мама приготовила мне липового отвару, а в 11 часов по поручению своей матери принесла большую банку лимонаду Виолетта.

- А еще, - сказала она радостно, - хорошая новость, Лилина: по контрольной на стихи ты - вторая, у тебя 18!

Вторая и получила 18! Я позвала маму, Эстеллу, Рике, папу, который только что вернулся, - и все давай меня поздравлять. ("Ну и ну, - сказал папа, - да ты уже сестру догоняешь!"). А еще мадемуазель Делис сказала Виолетте: "Я очень ей довольна". Ох, какое счастье, какой прекрасный день! От радости я готова была всех расцеловать; но никто не захотел - из-за ангины, - кроме мамы, естественно.

После обеда бабушка Плюш принесла мне книжку "Злоключения Фина"¹ - я ее начала, но читать дальше не смогла: буквы плясали перед глазами, а голова горела; так что мама поскорее закончила мыть посуду, чтобы почитать мне вслух, а когда устала, то улеглась ко мне в кровать. Мы с ней беседовали, совсем как взрослые, и мама мне рассказала про то, как она маленькой болела в Гавре. Однажды она подхватила бронхит и врач сказал, что нужно положить ее в больницу, но она так расплакалась, что дядя Анри отказался и нанял за ней ухаживать одну крупную чернявую женщину по имени мадам Планк, у которой среди прочих причуд было повторять по всякому поводу: "Да помолчите!", - так что мама вообще уже рот раскрыть боялась. В шесть часов дядя Анри возвращался из Газовой компании и до ужина играл с мамой то в лото, то в морской бой, то в загадки; он даже придумал одну игру - "Бим-бам-бум", но мама уже совершенно не помнит, в чем она состояла - только, что если скажешь "бум", то проигрываешь. Еще временами дядя Анри читал ей вслух, но его так клонило в сон, что он тут же засыпал, а книжка валилась на пол.

г---------------------------------------------------

¹ "Злоключения Фина" - (фр. "les malheurs de Fine") ????????

L___________________________________________________

- Все шло хорошо, но знаешь, Лилина, бывали все же и часы, когда я чувствовала себя совсем одиноко и тихонько плакала под подушкой - особенно однажды днем, когда услыхала, как консьержка сказала мадам Планк: "Бедный малый, вот обуза-то ему на плечи свалилась - девчонка эта, - когда сам видит, как другие-то в его годы развлекаются!" Когда вечером вернулся Анри, глаза у меня были совсем красные, и он меня спросил: что со мной? Я сказала, будто ушиблась, - но всю ночь потом промучилась - и еще много дней после, и никто не мог меня утешить... Бедный Анри - я ведь и правда была ему в тягость...

- Ой, мама! - сказала я. - Да ты же такая маленькая - совсем легонькая!

Мама улыбнулась и нежно погладила меня по голове:

- Знаешь, Лилиночка, люди считают, что я вас слишком балую, и это правда... наверное... только... известно ли кому, что' вам готовит жизнь, а это ведь должно стать такой подпорой, когда станешь большим - то, что у тебя было счастливое детство...

Глаза у ней заблестели, наполнились слезами; я взяла ее за руку, крепко сжала и мы так и остались лежать, больше ничего не говоря.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 8.

Я плохо спала, меня лихорадило. Ох, это был ужас! Дом превратился в большой корабль и я видела, как он с бешеной скоростью катится под откос в море. На крыше стояли Рике с Эстеллой, папа держался за штурвал, а мама в очень мрачном платье прощалась со мной у окошка и плакала. Я так громко крикнула: "Мама, мама!", - что проснулась - а она уже стоит у постели в ночном халате с чашкой липового отвара в руке, который приготовила мне попить. Я вцепилась в нее.

- Ты здесь... Это неправда!... Ой, мама, а остальные?

- Да спят! И ты давай, как они, милая - ты же видишь: я тебя не бросила!

Я ее видела, но всякий раз, как закрывались глаза, мне делалось так страшно: вдруг она уйдет? - что я поскорей снова их открывала - и она оказывалась рядом. Потом я все же уснула, держа ее за руку, а наутро мне уже стало намного лучше: в горле уже меньше белизны, а температура только 37,7°. В полдень я поела овощного бульону, печеное яблоко, и глотать было уже не так трудно.

Папа подарил мне подарок: коробочку красок - славную-преславную. Это за мое второе место? Или из-за ангины? Ума не приложу, но Эстелла считает, что за место, и ей досадно, потому что она столько за каждую контрольную не получала, а Рике считает, что это из-за моей ангины, и ему завидно.

Сегодня после обеда мама стирала; я слышала, как она ходит туда-сюда по кухне, и по звукам отгадывала, что' она делает. Временами она спрашивала:

- Все в порядке, Лилиночка?

- Да, мама, все хорошо.

И это правда: в спальне так славно. Из окна, которое выходит на улицу, я вижу навес угольщика, оглоблю тележки и только что разглядела Габриэля с Арманом - они играли на дворе в шарики; чудно' как-то видеть, что они одеты и на улице, а я в ночной рубашке. Но мне так хорошо; руки размякли и побледнели, а вчера мама намазала меня одеколоном. Я развлекаюсь, разглядывая все ее вещи: шкатулку для рукоделья с нитками для штопки и маленькими ножничками, которые подарили ей на именины мы с Эстеллой; круглое зеркало на стене, которое Рике называл "большой глаз"; дверь, на которой черточками отмечен наш рост - с нашими инициалами: "Э. А. Р.". Сбоку мама повесила наши снимки, где мы еще маленькие, а под ними - подарки, которые мы ей делали сами: картинка - ее вырезал Рике, мой красивый рисунок шторма, а от Эстеллы - она рисует плохо - канва, где крестиком вышито: "С днем ангела". Я предложила нарисовать маме новый рисунок: пожар с уймой красного пламени, - но ей больше по душе цветы.

В четыре пришла Виолетта, принесла два апельсина; она все еще вся румяная была после контрольной по рекам Европы - так старалась ответить хорошо; все немецкие речки пришлось ей перечислить, да еще и бельгийские, и Дунай! Мари Коллине не ошиблась ни единого разу - это меня и не удивляет; Виолетта говорит, что после той истории в пятницу она на всех дуется и отворачивается, когда с ней заговаривают. Ну и пусть сидит в своем углу!

Надо сказать, что Эстелла очень обо мне заботится. Сегодня вечером она купила мне на свои деньги большую вишню в красном сахаре, но мама не разрешила мне ее попробовать - из-за горла - и Эстелла съела ее сама.

ВТОРНИК, 9.

Сегодня - 37,1°. Завтра уже встану, и очень хорошо - а то мне уже стало надоедать, как все остальные у меня на глазах играют во дворе, на солнышке, а я все лежу да лежу в постели!...

Сегодня после обеда я развлекалась тем, что рисовала маме цветы, но свою красивую коробку красок взять не смогла: мама боялась, что я вымажу простыни, - а карандашами, конечно, вид совсем не тот. Не рисую ничего, кроме маков - из-за нового красного карандаша.

Рике так хотелось поиграть со мной в домино, но ему еще делать уроки, поэтому ничего не вышло. Он посмотрел на мои краски, апельсины, банку лимонада и тихонько спросил:

- Как ты это сделала, скажи - чтоб ангиной заболеть?

- Чтоб заболеть?... Да ты что, решил, что я нарочно, дурачок?! А почему ты спрашиваешь?

- Ни почему!...

И ушел, сказав, что пойдет пять минут поиграет на дворе. Но прошла четверть часа, полчаса, и мама пошла позвать его из окошка, как вдруг в дверь постучали: это оказался угольщик, он за руку держал Рике - а с того ручьем лилась вода.

- Привел вам вашего мальчика, мадам Дюпен - и вы в жизни не догадаетесь, где я его обнаружил: на корточках в одних трусах под краном моей колонки - открыл ее на всю мощь, шалопай! Зубы у него стучали - вы бы только видели... К счастью, сейчас не холодно! Я тут как мог одел ему снова фуфайку да штанишки... Но вы хоть что-нибудь в этом понимаете?

Рике же ревел во все горло: боялся, что будут ругать. Мама, ничего не говоря, отвела его в спальню и так сильно растерла одеколоном, что аж сама вспотела. А потом, когда он, уже в сухих трусах, вполне отогрелся, шлепнула его:

- Вот тебе! Ты что, с ума сошел? Мне что, одной больной дома мало! А если б ты простыл? (Она его встряхнула.) А ну-ка, отвечай: зачем ты так сделал?

Рике попытался что-то сказать, но так плакал, что никто ничего не понял. А потом в конце концов мы услышали:

- Это я хотел заболеть ангиной, как... как Алина, и... и чтобы мне подарили хорошие подарки!..

Мама опешила; больше всего ей хотелось рассмеяться, и по-моему, если б не угольщик, она бы вообще Рике не наказала; но при нем она не решилась.

- Хорошо же, - сурово объявила она, - раз тебе так хочется поболеть - пожалуйста, мальчик мой - сейчас ты увидишь, насколько это забавно!

И бедняжка Рике, несмотря на свои крики, в мгновение ока был опять раздет и уложен в постель. (Он сейчас спит в маленькой спальне с папой, а Эстелла - в столовой.) Сперва он немножко поплакал, а потом перестал: уснул.

То-то папа посмеялся, узнав обо всем.

- Этот мальчишка становится несносным, - сказал он, - и надо бы нам его приструнить, Минетта! Но все же нужно признать: своеобразности у него не отнять!

- И сообразительности - в данном случае, - вздохнула мама. - Бедняжечка.... может, схожу посмотрю: не проголодался ли?

Они пошли вдвоем, но Рике так сладко спал, что они не решились его будить, а когда мама вернулась, то чуть не плакала.

ЧЕТВЕРГ, 11.

Всё прошло; у меня больше ничего нет! Пора бы уж - а то мне уже невмоготу стало!... Вчера я ненадолго вставала, а сегодня утром немного прогулялась с Эстеллой... ой, не так далеко - только до сквера, и все-таки на обратном пути у меня начали подкашиваться ноги. Но как же за эти несколько дней всё переменилось: пришла весна! Миндаль за сквером уже весь в маленьких цветочках, на каштанах набухли почки, а проходя мимо железной дороги, я увидала первую ласточку. Какое счастье! Мы посидели перед лужайкой у пруда; солнце сверкало, и все было зеленое, а я насчитала двадцать три маргаритки. Я подумала о настоящих лугах и мне вдруг так захотелось там оказаться, что хоть плачь. Может, папа свозит нас скоро в Кламарский лес¹, как в прошлом году. Мы там ели картошку фри, а я нарвала столько гиацинтов, что уже в руки не влазили; вообще-то, мама принесла бечевки, но пока я составляла букет, Рике с Эстеллой разрезали ее пополам, чтобы сделать из нее одна - качели, другой - лассо, а мне на цветы ничего не осталось.

г---------------------------------------------------

¹ Кламарский (или Медонский) лес - крупный лесной массив юго-западнее Парижа

L___________________________________________________

- На этот раз, - объявила я, - мне оставят бечевки!

Эстелла посмотрела на меня с тревогой:

- Какой бечевки? Ты о чем это?

А когда я все объяснила, она прыснула со смеху:

- Понятно, ты уже заранее собираешься в свой Кламар¹! А я уж подумала, что у тебя жар, Лилина! Только надо уже возвращаться: ты устала, а мне еще работу дописывать.

г---------------------------------------------------

¹ Кламар - (фр. Clamart) французская коммуна, где расположен Кламарский лес.

L___________________________________________________

Мы вернулись; ну и проголодалась же я! Когда я ела четвертый бутерброд, мама сказала, что мне явно можно скоро вернуться в школу - в субботу, например.

- В субботу? Нет, в пятницу, в пятницу, в пятницу!

В общем, иду завтра после обеда. Я в восторге.

Мне кажется, я уже с ума сойти сколько времени не видала подружек, и потом, это же до того занятно - прийти вот так: на тебя сразу всё внимание, ученицы здороваются, учительница подзывает к столу - узнать, что с тобой было. К тому же, надо сказать, мне и поработать хочется; ей-Богу, это так подбодряет - второе место! Мама мне еще раз напомнила утром:

- Вот видишь, Лилина, когда ты захочешь, то можешь получать отличные отметки; постарайся об этом не забывать, будь поприлежней!...

- Да я всегда прилежная!

Мама засмеялась:

- Ну, ладно - тогда будь еще прилежней!

Я ей пообещала - о, она еще увидит! Проще говоря - с завтрашнего дня:

1. Я учу все уроки превосходно.

2. Делаю всю домашнюю работу превосходно.

3. Никому больше не подсказываю.

4. Не передаю больше записок Виолетте.

5. Больше не болтаю на физкультуре и даже если Тьенетта Жако будет меня щекотать - не засмеюсь.

6. Стану образцовой девочкой.

Всё, решено: начиная с завтра, обязательно! О, я уже хочу, чтобы оно наступило!... А пока, для тренировки, я сегодня образцовая девочка дома. Я помогла маме сшивать наши платья и положила все пуговки на свое. Еще я послушала, как Рике рассказал сказку, которую им задали на дом, и урок французского (глагол "быть"). А еще я почистила на суп овощи. А еще вязала. Потом - так как уже не знала, чем заняться - решила устроить генеральную уборку в столовой: поставила все стулья на стол (Рике с Эстеллой разъярились, а Эстелла ушла и закрылась у себя в спальне) и начала натирать паркет, как вдруг пришла мама и громко раскричалась - сказала, что я совсем уже голову потеряла. И вот, не найдя ничего лучше, я почистила на завтра всю обувь и до блеска оттерла кастрюли: совсем умоталась! Да, утомительно быть образцовой!

СУББОТА, 13.

Отличная считалка для пряток:

Чем скучней, тем ехать дольше;

Дашь другим - получишь больше,

А не дашь - исчезнешь враз

В темной чаще в тот же час.

Вышла я - и никого не поймала: это, наверно, из-за ангины, потому что раньше-то я очень хорошо бегала. А с образцовостью... эх, что говорить: я получила пять плохих баллов. Это все из-за солнца; в классе его было до того полно, и на улице полно, что можно было решить, будто ты и сам на солнце! Со своего места я видела липу у нас во дворе, небо, летящую вниз птичку, и мне так стало хорошо, что, пока Виолетта отвечала историю, я тихонечко запела "Рядом с моей белокурой"¹. А потом сама не заметила и запела громко - как раз когда дошла до:

Перепелка, горлица

Свили там гнездо...

г---------------------------------------------------

¹ "Рядом с моей белокурой" - (фр. "Auprès de ma blonde") военный марш 18 в., ставший народной песней.

L___________________________________________________

Ученицы обернулись, я покраснела, а учительница сказала:

- Алина, раз уж тебе так хочется поработать языком, то скажи-ка мне тогда: осада Алезии Юлием Цезарем состоялась до или после Иисуса Христа?

г---------------------------------------------------

¹ Алезия - древняя галльская крепость на территории нынешней Франции, которую в 52 г. до н.э. осаждал римский император Гай Юлий Цезарь.

L___________________________________________________

До? После? Я совсем потеряла голову и ответила:

- Во время!

Вот за это и пять плохих баллов! Я уж пыталась объяснить маме про солнышко, но она меня не поняла.

- Это вот это ты и называешь "быть образцовой"? - спросила она со вздохом.

Но я ей стану, я ей стану - в понедельник, это уж точно!... А вообще у меня сегодня голова кругом идет - из-за завтрашних именин. У Виолетты тоже: ей поставили 3 по истории, но зато она наденет свое красивое платье из тафты и лакированные туфельки, и ее немного берет досада из-за туфлей, потому что правая чуть жмет. Шарфик у ней уже готов. Арман нарисовал грандиозную картину: дикари пожирают белого человека посреди леса, полного тигров; она говорит: аж почти глядеть страшно. А Ноно сам подарит красный автоматический карандаш - как это выйдет славно!... Ой, а во всем доме по этому поводу кутерьма! Мадам Беда натирает лестницу и после обеда всем приходилось ходить по газетной бумаге; если так не сделать - она кричала.

- Что означает вся эта суматоха? - спросил, отворив дверь, мсье Коперник.

Только я хотела ответить, как меня зовет мадам Беда - будто бы случайно: помочь снять циновку. "Это завтра день Святой Матильды - именины мамаши Петио, мсье Коперник!" - крикнула я во весь голос. Консьержка пригрозила мне тряпкой, но я была уже далеко...

В это мгновение меня осенила одна мысль; я скорей бегу наверх.

- Мама, мама! А ты что подаришь мадам Петио?

И вот тебе на': мама еще ничего не купила - до того забила себе голову нашими платьями! Тогда мы поскорей спустились и обошли весь проспект, но ничего не нашли; нет, было там, конечно, одно очень красивое колье в "Юнипри"¹, но дорого: пятьсот франков - с ума сойти!...

г---------------------------------------------------

¹ "Юнипри" - (фр. l'Uniprix) название сети популярных в 1930-е гг. во Франции магазинов, где товары продавались по пониженным ценам.

L___________________________________________________

- Ну что же подарить, что подарить? - повторяла мама. - Ах, определенно - я вечно все забываю, девочка моя бедная!

В конце концов мне вспомнился продавец птиц из тупика Жанвье, и мы купили очаровательную канареечку в крохотной клеточке: все вместе за двести франков. Рике пришел в восторг; ему захотелось оставить птичку у нас, но Эстелле - нет: из-за шума, каторый та поднимает.

Сейчас нужно заново примерять платья; а у меня еще потом задачка!

На лестнице пахнет ванилью, когда проходишь мимо двери бабушки Плюш. Наверно, стряпает то...

ВОСКРЕСЕНЬЕ, ВЕЧЕР, 14.

Это мне вчера мама помешала - чтоб я за задачку принялась. Но именины, именины... Какой прекрасный день, как мы повеселились! Уже вечер и рубашка у меня промокла, а ноги так болят, что не знаю, как доберусь до кровати (я еще на кухне). Но сейчас все быстренько расскажу!

Начать с того, что мы были такими красавицами. Эстелла пошла с кудрями, с зеленой ленточкой, которую подобрали ей к платью, а у меня не было ни кудрей, ни ленточки - зато роскошная золотая заколка, которую дала мне по этому случаю мама. Рике были слегка маловаты штаны; зато новые носочки сидят прекрасно; но ему это до лампочки.

За обедом мы все надели салфетки, чтоб ничего не запачкать, но я почти не ела - оставляла место под торты; к тому же был лук.

- Идем? Идем? - повторяли мы через каждую минуту.

В конце концов мама сказала: "Да, идем," - и мы вышли с птичкой во главе как раз в тот момент, когда на лестничную площадку пришла мадам Беда с мадемуазель Ноэми, бабушкой Плюш и Габриэлем. Ах, вот это процессия у нас получилась! Петио уже перекусывали сыром.

- С днем ангела; с днем ангела, мамаша Петио! - закричали мы все вместе.

Мамаша Петио тут же подскочила:

- Какой сюрприз! Ну, надо же - никак не ожидала!

Мы по очереди подарили ей подарки; она все восклицала, благодарила и всех расцеловала - даже папу! А вообще, самый большой успех был у канарейки: Ноно, как только ее увидел, показал на нее своим маленьким пальчиком и крикнул: "Зо! Зо!" - и Арман сказал, что так ее и назовут: "Зозо". Кружевной воротничок вышел очень красивый, а торт - вкусный, хотя, по мне - маловатый. Мадам Беда принесла конфет, которые пошли по кругу; но это оказались все те же с дегтем, и мне пришлось выплюнуть свою украдкой, а то я боялась, что из-за нее меня затошнит на все остальное - к счастью, нет.

- Какие глупости! Не нужно было! - повторяла мадам Петио. - Меня и так уже сегодня избаловали!

И показала шарфик, автоматический карандаш и особенно рисунок Армана - он и впрямь впечатляет, "реалистичный", - объявила мадемуазель Ноэми, которая в этом разбирается, и добавила, что у Армана, вне всякого сомнения, есть все задатки великого художника.

- Да что вы! Что вы! - отвечала мамаша Петио.

Но тем временем смотрела на Армана, и отлично было видно, что она и сама так считает.

Стульев на всех не хватало, и папа сбегал к нам принести еще, а потом все расселись вокруг стола: родители - с одного краю, дети - с другого. И как раз в это время пришел свояк Петио - мсье Пируэт (смешное имечко) с сыном Кристианом, коробкой шоколадных конфет, но без жены, потому что она простыла. Мы поели конфет, а Кристиан сел между Эстеллой и Виолеттой; вид у него был очень шикарный - в бриджах - ни дать ни взять, сошел прямо с витрины!

- Ох, и пижон этот Крикри - вырядился тут! - прошептал мне Арман, который терпеть его не может.

В это время мамаша Петио взяла с буфета огромный пирог с яблоками, две тарелки печенья, три бутылки белого вина и бокалы.

- Ну-ну - значит, говорите, никак не ожидали? - со смехом сказал ей папа.

Мамаша Петио подмигнула.

- Я всегда всего ожидаю, мсье Дюпен... А теперь - чокнемся, друзья!

- Да, да - за день Святой Матильды!

Каждому досталось по большому куску пирога, маленькому кусочку торта бабушки Плюш, пять печений (Габриэль взял девять!) и по полному бокалу белого вина... Ах, как всем было весело!.. Арман так вертелся на месте, что опрокинул свой бокал и облил мое красивое платье; я отпрянула... и пролила свой бокал на ногу Виолетте!

- Вы меня не удивляете! - заявила Эстелла со своим самым "дамским" видом - это все, чтобы пустить пыль в глаза Крикри, который в это время ей рассказывал, как катался по льду на коньках.

- А я - по луне, - бросил ему Арман. - Ты даже представить себе не можешь, Крикри, как там здорово!

- Я уже говорил тебе не называть меня Крикри¹.

г---------------------------------------------------

¹ Крикри - (фр. Cricri) сверчок

L___________________________________________________

- Хорошо, Крикри.

- Да нет же - Кристиан.

- Да-да, Крикри.

Тот пришел в ярость, а Эстелла пожала плечами с таким жеманством, с таким жеманством... Ах, как она меня злит, когда такая; она ведь мне не мать, в конце концов, а мама мне ничего не сказала про пятно: нет, правда - ей было так весело - от этого вина! Она даже спела "Оборотня"¹, которого так хорошо знает, и все ей хлопали; то-то мы с папой загордились! Потом мадемуазель Ноэми рассказала стихотворение - очень нудное, про осень, но было забавно, потому что она такие вздохи испускала, как будто вот-вот в обморок упадет. Мсье Петио спел "То'ску"², а мадам Беда - "Пемполянку"³ таким печальным голосом, что когда дошла до "...течет в бездонном океане..." - Габриэль расплакался горючими слезами. Мадам Беда была очень польщена.

г---------------------------------------------------

¹ "Оборотень" - (фр. "Le loup-garou") французская народная песня.

² "То'ска" - известная опера итальянского композитора Дж.Пуччини.

³ "Пемполянка" - (фр. "La Paimpolaise") популярная французская песня (пемполянка - жительница бретонской коммуны Пемполь на западном побережье Франции).

L___________________________________________________

- Этот мальчик не чужд сентиментальности, - объявила она бабушке Плюш.

Мы исподтишка смеялись - кроме Эстеллы с Кристианом: те говорили про свои контрольные да свои первые места.

- Алина была второй по стихотвореньям! - крикнула Виолетта.

Кристиан обернулся ко мне.

- Что ж, может быть, она нам что-нибудь почитает!

Я не хотела, но мама стала делать мне знаки, и пришлось послушаться... Ах, как я мямлила! Мне было страшно, я никак не могла разделаться со своей лисой и журавлем; все повторяла одну и ту же строчку:

"Журавль своим длинным носом не мог ухватить ни крошки...

Журавль своим длинным носом не мог ухватить ни крошки..."

А дальше - ни в какую. И в то же время я видела, как Кристиан потихоньку наговаривает про меня что-то Эстелле, а Эстелла - да, Эстелла, глядя на меня, смеется... Мне сделалось так обидно! Одним махом не стало вдруг ни праздника, ни тортов; хотелось только уйти куда-нибудь и поплакать одной. Виолетта прекрасно все заметила, потому что когда я опять села на место, она просунула свою руку под мою и украдкой меня поцеловала. Хорошая она; почему, хоть она и такая хорошая, мне все же обязательно надо больше любить эту Эстеллу, которая нагоняет на меня тоску? Ах, как все плохо устроено!

Но тут в дверь постучали: это оказался угольщик в выходном костюме, с большим горшком левкоев. Ноно до того перепугался его усов, что заревел, как одержимый; Виолетта поспешила взять его на руки, и тут мы все обнаруживаем, что пока за столом пели, он сосал красный карандаш, который подарил матери; теперь он у него повсюду - даже в волосах!

- Я ведь тебе говорила за ним присматривать! - крикнула Виолетте мадам Петио.

Возможно, но Виолетта не слышала, и я уже хотела за нее заступиться, когда мсье Петио, увидев, что дело оборачивается худо, предложил потанцевать.

- Хорошая мысль! - сказал угольщик. - Только давайте спустимся ко мне во двор - там нам будет лучше.

И мы спускаемся по лестнице с патефоном Петио. Какая погода стояла: тепло, небо синее, ясное - настоящая праздничная погода! Мы принялись кружиться: Кристиан с Эстеллой, я с Арманом, Виолетта - с Рике, который встал на цыпочки, чтоб казаться взрослее (Габриэль решил лучше посидеть). Но вдруг патефону конец: этот идиот Арман на него свалился и все поломал; он схлопотал оплеуху, но делу-то этим не поможешь, и никто ума не мог приложить: что же теперь делать без музыки? - как вдруг прямо перед нами раздается веселая танцевальная мелодия - легкая, быстрая - так что даже мурашки по ногам забегали. И кого же мы видим? Мсье Коперника - он стоял на тележке и вовсю играл на скрипке, подпрыгивая на месте, словно марионетка. Как он тут оказался? Тайна! Но он был тут и так хорошо нам подыгрывал, что под конец мы отдышаться не могли.

- Да это же сарабанда¹ - что тогда ночью была! - воскликнул мсье Петио, с которого градом катился пот. - Но на этот раз, сосед, она как нельзя кстати!

г---------------------------------------------------

¹ сарабанда - испанский народный танец, популярный во Франции

L___________________________________________________

И все захлопали.

После этой еще одна мелодия, а потом - еще! Волосы на голове мсье Коперника развевались во все стороны, тележка шаталась, он приплясывал на месте, а мы - мы кружились волчком, смеялись, отдувались, пели и под все мелодии танцевали польку. Вдруг угольщик меня хватает и подбросывает в воздух, да так, что кажется, будто я вообще уже больше на землю не вернусь! Чем сильнее я кричу, тем выше он меня подкидывает, и один раз на лету я заметила толстую Кармен - она подглядывала за нами из окошка. "Иди сюда, иди!" - крикнула я, но она задернула занавески. Ага, то-то бы вышла она танцевать со своими увальнями!

- Вы умеете танцевать би-боп? - спросил меня Кристиан.

г---------------------------------------------------

¹ би-боп - танец, популярный в середине XX в.

L___________________________________________________

Би-боп? Нет! Но я сказала, что да - и мне же хуже, потому что я все время ошибалась - еще чаще, чем с басней - и беспрестанно пинала ему ноги.

- Еще помедленней, пожалуйста, - говорил он, поджав губы, - налево, направо.

"Ах, нет, - подумала я, - мы же не в школе!"

И громко сказала:

- Да ну его на фиг, этот би-боп!

Он меня тут же бросил и ушел обратно к Эстелле. А она-то как хорошо держится! Стройная, головка чуть склонена, рука на плече кавалера - прямо как на больших балах... нет, правда, можно подумать, что это фея - в зеленом платье и с прекрасными волосами! Я вспомнила, как она купила мне вишню в красном сахаре, когда я болела ангиной, и мне вдруг стало не так обидно: в общем-то, она ведь меня все же любит, Эстелла, и потом что - если бы Крикри был так же любезен со мной, как с Эстеллой, разве можно узнать, что бы тогда получилось у меня? Проходя рядом с ними, я крикнула: "Ты красавица!" - и она мне ласково улыбнулась... Милая Эстелла.

Под конец нас уже совсем не держали ноги и мы повалились на скамейки, которые вынес угольщик.

- Мне тут ногу больно - из-за туфельки! - шепчет мне Виолетта и украдкой ее снимает, чтобы дать отдохнуть ноге. Но этот дурак Арман отбирает у нее туфельку, нахлобучивает на палку, и скачет по всему двору, горланя:

- Как плясать не знала -

Туфлю потеряла!

Виолетта покраснела от злости, но мы так смеялись, что под конец и она засмеялась вместе с нами.

Потом всем захотелось пить; папа с мсье Петио пошли за лимонадом в кафе на улице Рю-Лемерсье, мы еще пили за здоровье мадам Петио; но на этот раз с нами чокался и мсье Коперник; всем хотелось с ним поговорить и даже мадам Беда признала, что тут он и правда поступил очень хорошо. У него же вид был очень довольный, а один раз он весело мне подмигнул, словно хотел сказать: "Ну всё - пошли дела!" Потом мы опять танцевали - и так до самого вечера - люди уже даже из окошек повысовывались - посмотреть, что' там такое происходит.

И вот праздник кончился... Кроме пятна, я еще порвала об колесо тележки платье, а Рике замарал шорты. К счастью, мама вообще ничего не говорит: по-моему, она сильно много навеселилась. На ужин никто так и не набрался смелости накрыть на стол и мы ели паштет и сыр на коленках, наперебой говоря про этот день - кроме Рике, который уснул, уткнувшись носом в бутерброд. Эстелла уже легла, я жду, пока она заснет, чтобы сделать то же самое, потому что у меня нет желания слушать, как она мне будет рассказывать про Кристиана. Но хочется спать... Ох, ладно, кончаю.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 15.

Ничего. Болят ноги. Мама видела мое платье, но ругать уже было поздно.

ВТОРНИК, 16.

У меня 8 по географии; у Виолетты 6; у Тьенетты Жако 8; у Мари Коллине - 10, и я с ней еще повздорила, потому что хотела взять у ней беретку, чтобы сделать кастрюлю (мы играли в ресторан), а она не дала. Я ее обозвала "жадиной" и она убежала, теребя косички!

Эстелла первая по французскому и обходится со мной очаровательно.

ПЯТНИЦА, 19.

Ужас, ужас что: погиб дядя Эмиль - разбился на автобусе, который упал на дно ущелья! Это тетя Лотта нам прислала телеграмму: "Погиб Эмиль, похороны утром понедельник, Шарлотта."

И тут же папа прочитал про это в газете, где все рассказывалось и была напечатана фамилия дяди Эмиля. Вот что там говорилось:

Тулон, четверг.

"По неизвестной причине, которую стремится выяснить проводящееся в настоящий момент расследование, сегодня в 9 часов 30 минут утра в местности под названием Ле-Мурийон упал в ущелье автобус №108, обслуживавший маршрут "Тулон - Ле-Бреш", под управлением 34-летнего водителя из Ле-Бреша Эмиля Дюпена. По словам единственного очевидца катастрофы мсье Марселя Рува, транспортное средство внезапно отклонилось вправо, переехало через площадку, окаймляющую в данном месте дорогу, повалило фонарный столб и после такого виража рухнуло с шестиметрового обрыва под полные ужаса крики пассажиров - к счастью, немногочисленных.

Находившиеся неподалеку рыбаки, которых поднял на ноги мсье Рув, вытащили из-под обломков пострадавших: мадам Блонде (г. Тулон, ул. Ригоден, д. 3), ее сына Алена 14 лет и мадам Годюс (пос. Санари, ул. Паш, д. 2), - все трое после перевязки смогли вернуться домой. Сам же шофер погиб от удара при падении. Это уже третья за полгода авария на той же самой дороге и остается лишь сожалеть о частоте подобных катастроф."

Ах! Мама убита горем и ужасно много плачет, и папа тоже. Телеграмма пришла, когда ели цветную капусту, и никому даже в голову не пришло ее доесть, кроме Рике. Надо сказать, что для меня это, конечно, не так ужасно, как для мамы, потому что я дядю Эмиля почти не знала; но видя, как они с папой плачут, я тоже заплакала, особенно оттого, что вообще-то папа не плачет никогда. Да и потом, мне кажется, им, пожалуй, было бы приятней оттого, что я плачу; так что всякий раз, как желание у меня пропадало, я заставляла себя вспомнить дядю - как он лежит, разбившийся, под огромным автобусом, - и оно появлялось опять.

Мама повторяла:

- Бедная моя Лотта - ведь еще же и месяца не прошло, как у ней появилась дочурка - в каком же она должна быть сейчас состоянии! Нужно ехать, Фернан - и немедленно; но дети - как же их оставить?

Я сказала, что мы вполне справимся с Эстеллой сами за эти несколько дней, а мамаша Петио, которая зашла минутой раньше, потому что мадам Беда рассказала ей про телеграмму, пообещала приглядеть за нами. И вот папа поскорей спустился в кафе на углу узнать расписание поездов; но оказалось, что ничего не выйдет - из-за цены билетов: 6 200 франков на одного человека, 12 400 - на двух... это же целое состояние!

- Но это невозможно, - воскликнула мама, - у нас едва ли наберется и 10 000 франков; ох, что же делать?

- Ну, ладно, - ответил папа, - другого выхода нет: придется ехать кому-то одному. До Тулона есть поезд на 20 часов 40 минут - на нем я сегодня и поеду.

- Нет, нет, - взмолилась мама. - Давай к Лотте поеду я!

Папа сказал, что это невозможно: там понадобится мужчина, чтобы обсудить с Автобусной компанией насчет выплаты компенсации, - но чем больше он говорил, тем сильнее плакала мама:

- Шарлотта мне подруга - почти сестра - она меня ждет, я уверена. Я останусь с ней до конца действия обратного билета и вернусь... скажем, в четверг!

Папа уступил - поедет мама. Она попросила меня пропустить занятия, чтобы помочь ей приготовить черную траурную одежду, и Эстелла пошла с Рике одна. Она надулась, потому что считает, что мама не должна нас бросать. Рике же топал ногами от нетерпения:

- Что-то скажут одноклассники, когда я расскажу, что это напечатали в газете! - прошептал он мне на ухо.

СУББОТА, 20.

Мама уехала. Ох, как же мы плакали все втроем; мадам Петио никак не могла нас утешить! Если б хоть можно было съездить до вокзала, но метро на пятерых стоит дорого и папа сказал "нет". Мама тоже плакала и все возвращалась с лестницы нас поцеловать, и ужасно было видеть ее такой - всю в черном, если не считать старого коричневого пальто, которое она накинула сверху, чтобы не запачкать в поезде свой траур. Она мне, наверно, раз двадцать повторила все, что надо делать на обед до четверга, и как приготовить на завтра рагу.

- А еще, - добавила она, - смотри проследи, чтобы Рике не промочил ноги, а во вторник ты поменяй у всех белье... а самое главное, Лилина, позаботься о папе...

Но тут вскинулась Эстелла:

- Ты почему говоришь это Алине, а не мне? - крикнула она, топнув ногой.

- О, - ответила я, - вот это да, ничего себе: то обычно ты никогда ничем не хочешь заниматься, а тут вдруг захотела?

- Конечно, - сказала она. - Это же так забавно будет - всем управлять, как взрослая... И потом как же - старшая-то ведь я!

- А об этом, дочка, - заметила с грустью мама, - тебе бы нужно вспоминать чуть почаще... Но раз тебе это так "забавно", как ты говоришь, то не хочу поступать несправедливо: Алина меня заменит в воскресенье и понедельник, а ты - во вторник и среду; утром в четверг я уже буду здесь.

Мы бросились ей на шею и я так обрадовалась, что пришлось вспомнить, как вечером она уедет, чтобы опять стать грустной. Но кончаю - пора уже ложиться, а то у меня завтра, в воскресенье, столько работы!... Ох, хоть бы оно уже наступило!

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 21.

Столовая убрана, спальни убраны, все умыты, все позавтракали. Быстро, иду на рынок:

полтора фунта¹ баранины на рагу;

кило картошки;

салат;

четверть фунта сыру;

фунт яблок;

пачку лапши.

г---------------------------------------------------

¹ фунт - мера веса: 1 фунт = 454 грамма.

L___________________________________________________

Вина - еще осталось, хлеба тоже. Но как же хочется спать! Мы же вчера вечером с Эстеллой никак не могли уснуть: так переживали. Говорили про маму, а Эстелла - она сейчас проходит Францию - сказала, что в это время она уже должна быть в Дижоне - столице Кот-д'Ора¹ (сегодня утром она в Марселе - главном порту Франции, население - 500 000 жителей). А еще мы всё придумывали, что бы такого сделать вкусненького на десерт, чтобы хоть как-то утешить папу после смерти брата.

г---------------------------------------------------

¹ Кот-д'Ор - (фр. Côte-d’Or) департамент на востоке Франции

L___________________________________________________

- Что если во вторник мне ему состряпать торт с кремом? - предложила Эстелла.

Но она не умеет ни стряпать торт, ни готовить крем, а учиться будет очень долго, тем более что во вторник у нас занятия. В общем, она нажарит блинов - она их обожает, а я на обед напеку яблок (три четверти часа в духовке). Полакомится папа!... Он сидел у печки, глядя перед собой с мрачным видом; я подбежала его обнять.

- Что? Что такое? - вздрогнул он. - Чего тебе? И почему ты смеешься? Да уж, нашла время смеяться!

- Я... я не смеялась: это сюрприз!

И убежала, чтобы не поддаться искушению и не проговориться раньше времени.

ДЕСЯТЬ ЧАСОВ.

В общем, только сообралась я идти с корзинкой, как приходит мамаша Петио.

- Это я, мсье Дюпен, вы не беспокойтесь: я пришла позвать вас обедать сегодня к нам... Это немного разгрузит девочек!

- Ни за что, - крикнула я. - Я не хочу!

Но папа уже поднял голову.

- Договорились, мамаша Петио, и большое вам спасибо! А ты, Алина, - ты где это набралась таких манер? Как ты разговариваешь с мадам Петио?

- Но, папа, я же...

- Хватит!

- Да полноте, - сказала мамаша Петио, - не нервничайте так, бедный мсье Дюпен; в эти годы-то язычок малость поспешный... Ну, ладно, я убегаю - до скорого.

Ох! А мои печеные яблоки, а мое вкусное рагу, а Эстелла - ей ведь придется готовить на один обед больше, чем мне! Я поставила корзинку на пол и так и осталась стоять, теребя кошелек - в таком разочаровании, что даже дух перехватило. Папа взглянул на меня искоса:

- Ты что, насупиться решила? Этого еще не хватало!

- Но папа - это же из-за рагу - вкусное рагу, я хотела тебе приготовить... а на десерт - представь...

- Что... что такое... оставь меня в покое со своим рагу, своим десертом... Слушай, вместо того, чтобы злиться, как ведьма, ты бы лучше с сестры своей пример брала: она, умница, учит уроки, пока ты тут время теряешь! У тебя что, нет домашней работы на завтра?

- Да нет - я же не ходила в школу вчера после обеда!

- А ты что, не могла узнать уроки у Виолетты? Ну и ну - вот красота - то-то мать была бы довольна, если б тебя сейчас увидела... Ну, давай же - марш к Виолетте, лентяйка!

Лентяйка!... Я бросилась на лестничную площадку и как расплакалась-расплакалась! Лентяйка - это я-то: убралась во всей квартире да еще хотела рагу приготовить и яблоки! Ну почему уехала мама? Я и не думала, что будет так - я думала, что папа будет грустить и надо будет его утешать; а он - на' тебе - сердится. Я так сильно рыдала, что вышла Виолетта:

- Это ты? Ты что, о своем дяде плачешь?

- Н-нет, это из-за папы.

И я ей всё рассказала.

- Послушай, - говорит она, улыбаясь своей доброй улыбкой, - иди ко мне, я помогу тебе с историей и спишешь у меня решение задачки - это быстро!... И еще знаешь, на обед у нас будет шоколадный крем!

Это меня немножко успокоило, тем более что она дала мне отличный вишневый леденец. Но только я дошла до третьей строчки задачи, как кто-то забарабанил в дверь, и появляется папа - весь вне себя, волосы во все стороны.

- Что тут у тебя еще за выдумки?

- Папа, но ты же сам мне сказал сюда идти - ты же прекрасно знаешь!

- Знаю... знаю... Будь-ка добра идти за мной да побыстрее!... Эти дети с ума меня сведут! Этот Рике ничего не может сообразить в своей задачке, а плутовка Эстелла вместо того, чтобы помочь, орет ему в уши, что он осел!... И потом... мои синие шерстяные носки - а, Алина? Куда они подевались - синие шерстяные носки?... Невозможно нигде их разыскать - и у меня это уже вот, вот, вот где сидит!

- Хорошо, - ответила я холодно и с большим достоинством пошла с ним.

Но дома - что я застаю? В столовой все вверх дном, в шкафу все перевернуто, во всех углах - носки, а посреди всего этого тарарама Эстелла, покраснев от злости, тормошит Рике, а тот заливается горючими слезами.

- Ты кончишь меня выводить? - вопила она. - Мне еще самой к контрольной готовиться!

- Замолчи, - рявкнул папа, - замолчи, а то я...

И - тресь! - по оплеухе и ей и Рике! Рике бросился ко мне на руки.

- Ты остаешься, скажи, скажи - ты не уйдешь больше? Эстелла - злая, папа - тоже; я хочу маму или хотя бы тебя!

Я попыталась растолковать ему, что у папы горе, поэтому он нервничает.

- Представь себе, что ты это он, и у тебя бы разбился родной брат.

- Так у меня же нету брата!

- Ну, ладно - сестра...

- Так здесь же брат!

Я невольно засмеялась и, расцеловав, засадила его за тетрадку, пообещав, что объясню задачку (по арифметике у него таланту не больше, чем у меня - бедняжка Рике!). Но первым делом я собрала все носки: их было три пары под столом, и еще одна - за печкой. Папа смотрел, как я все делаю, с немного виноватым видом.

- Ты понимаешь, Лилина, это я пока искал синие носки - и так и не смог их найти!

Не говоря ни слова, я иду к шкафу и с первого же взгляда их вижу: лежат аккуратно сложенные на своем месте, рядом с рубашками.

- Вот они!

Папа почесал голову.

- Ну и ну, вот те на'! Могу поклясться, что их там только что не было: я же не слепой как-никак и если бы они там лежали, я бы их увидал!

Бедный папа! Я его обняла; он прижал мою щеку к своей.

- Вот глупо-то, а, Лилина, но когда мамы нет, я совсем пропадаю... Счастье, что ты у меня хорошая дочка!

Тут в сердце у меня словно что-то набухло и я сказала ему почти радостно:

- А все-таки напеку я тебе этих яблок!

ВТОРНИК, 23, 5 часов утра.

Потихоньку встала, потому что больше не спалось, и пришла на кухню. Ну и устала же я! Я думала, мне понравится хлопотать по дому, а вышло, что совсем нет - я уже сыта по горло, тем более что папа такой привередливый! Ругает за всякую ерунду; потом сам же жалеет, но все равно ведь уже наругал. Время от времени я пытаюсь его спросить, как мама:

- Ну, что там нового у мсье Мартине?

Но он лишь пожимает плечами, и я догадываюсь, что ему нет совершенно никакого дела до мсье Мартине. К тому же, со мной-то он еще терпелив, но не может вынести Эстеллу, которая расхаживает повсюду, уткнув нос в учебник географии, и готова тут же на меня накинуться, когда я о чем-нибудь попрошу.

- Эстелла, ты не могла бы расставить на стол стаканы, пока я за бифштексом слежу?

- Нор¹ - главный город Лилль... Расставляй давай сама и оставь меня в покое!

г---------------------------------------------------

¹ Нор - (фр. Nord) департамент (район) на самом севере Франции

L___________________________________________________

И вот так весь день! Контрольная только завтра, но ей вот обязательно приспичило передвинуть все наперед, потому что сегодня ее очередь командовать по дому. В глубине души я думаю, что у ней уже нет никакого желания; я предложила ее заменить, но она наотрез отказалась: ясное дело, после такой сцены, какую она устроила матери, ей теперь не хочется отступать - и это-то ее больше всего и злит!

Рике же после обеда пришел и сел мне на коленки - как он всегда садится к маме, когда огорчится - и точно: получил два плохих балла, потому что порвал свой атлас.

- А это и не я - это Бурри специально меня за руку тянул, чтоб страница порвалась, потому что утром я не хотел давать ему свою пилотку!

И пошла-поехала долгая история про пилотку отобранную и украденную, в которой я ничегошеньки не поняла. Бедный Рике, он что-то лопотал - до того был возмущен - а на душе у него явно накипело.

- Да ладно, - сказала я, - починю я тебе твой атлас!

Но он остался грустным и я тоже; всякий миг хочется расплакаться, а я даже этого не могу, потому что стоит мне издать хоть самый малюсенький вздох, как папа смотрит на меня с беспокойством:

- Что с тобой? Уж не собираешься ли ты заплакать - это ты-то, моя Лилина, которая всегда в таком хорошем настроении?

И я уже догадываюсь, что он чуточку сердится на меня. Ладно, договорились - буду в хорошем настроении! Только время от времени я бегаю к Виолетте и все ей рассказываю, чтобы излить душу; она не очень-то знает, что ответить, но хотя бы слушает - а это уже кое-что.

А еще вчера было вот что: мы с папой возвращались домой, как вдруг приоткрыл дверь мсье Коперник и сделал нам знак зайти к нему. Папа заколебался, но я его подтолкнула сзади и мы втроем расселись вокруг красного стола. Мсье Коперник улыбнулся нам, он ерзал на стуле, покашливал от смущения.

- Я тут узнал, - сказал он наконец, - что на вас свалилось большое горе, мсье Дюпен. Я знаю, что' это такое - я уже больше тридцати лет, как потерял жену; и вот, знаете ли - до сих пор всякий раз, как в дверь позвонят - звонят, вообще-то, редко - да, всякий раз я себе говорю: "Это она". Так что я понимаю...

Голос у него задрожал. Вообще-то я не люблю, когда взрослые разволнуются, мне делается за них неловко, и я почти сержусь на них. Но тут - нет; наверно, это потому что мсье Коперник так мало походит на взрослого; такое чувство всегда, что он мог бы делать уйму того, что делал маленьким, - к примеру, скакать в классики или жульничать в "желтого карлика". Но как раз в тот момент, когда я посчитала его грустным, он вдруг ни с того ни с сего засмеялся.

- К счастью, есть еще дети... музыка... Послушайте, а хотите, я вам что-нибудь сыграю?

Папа сперва отказался: ему было бы в тягость, в большую тягость слушать музыку в день, когда погребают родного брата. Мсье Коперник вскочил со стула.

- Но ведь музыка музыке рознь!... Есть такая, от какой вы пустились в пляс на именинах мамаши Петио, а бывает ведь и совсем другая!... Вот, послушайте!

Он взял скрипку, заиграл. И тут - сама не знаю, что на меня нашло - правда не знаю. Это были звуки совсем не такие, как обычно, а как-то дольше, глубже. Я положила руку на папину, думала о маме, о Рике, о тете Лотте и вдруг почувствовала себя такой сильной, такой смелой, что чуть из-за этого не расплакалась. Бывали бы такие же вот вещи, которые могли бы тебе приносить столько добра, просто потому что они красивые - эх, правда! Она поднималась, опять опускалась, и я вместе с ней - так что когда скрипка смолкла, чувство было, словно я свалилась с неба на землю, и ну и лицо у меня, наверно, было - потому что папа посмотрел на меня с беспокойством.

- Что с тобой? Ты вся побледнела!... Уж не плохо ли тебе?

Я только покачала головой - говорить я не могла. Мсье Коперник ничего не сказал, но в глазах у него светилось счастье и когда я к нему повернулась, совершенно ясно было, что он меня понял. Странно так мало кого-то знать, и вдруг почувствовать его таким близким.

Ночью мне приснился сон: мы с Эстеллой находимся в департаменте Приморские Альпы, и вся земля вокруг розовая, как на картах. Вдали один город, похожий на большую черную точку, и из него шла длинная вереница людей, молча проходящих мимо нас. Эстелла громко считала:

- 180 000 жителей, 180 001... 180 002... Но мы же так никогда не дойдем до 214 416... Все ясно: я ошиблась, мне поставят нолик!

Голос у ней делался все пронзительнее и пронзительнее, он заполнил весь департамент и у меня от него чуть уши не лопались. И вдруг люди запели так громко, да таким красивым голосом, что вся боль прошла.

- Замолчи, - сказала я Эстелле, - дай послушать!

Но она повторяла:

- Мне поставят нолик... нолик... нолик...

И столько-престолько раз, что я наконец проснулась. И оказалось, что так и есть: Эстелла и правда все это говорила, размахивая руками в разные стороны; я ее расторомошила, она испустила вздох.

- А! Так это только сон... Но нет, нет, я и правда забыла Приморские Альпы... супрефектуры¹ - я их не помню... я ничего не помню!

г---------------------------------------------------

¹ супрефектура - административный центр округа (мелкая административная единица Франции)

L___________________________________________________

- Помнишь-помнишь, - сказала я, - сейчас увидишь!

Я побежала посмотреть свою географию, и это оказались Грасс и Пюже-Тенье. Тогда она опять уснула, а я - нет. Я лежала не двигаясь, с открытыми глазами, и наблюдала, как за ставнями, которые ти-тумкали, занимается день, и слышала пение людей; так что под конец мне уже надоело и... Вот тебе на' - будильник звенит! Бегу умываться, а то еще Эстелла опередит!

ВТОРНИК, ВЕЧЕР.

В три часа пришло письмо от мамы. Мне его отдала мадам Беда, когда я вернулась из школы, и я побежала отнести его папе, к мсье Мартине. Всего несколько строчек - мама написала их в воскресенье:

"Доехала хорошо. Бедная Лотта сильно болеет. Скучаю по вам всем..."

"Скучаю по вам всем." Мама, милая мама.

- Ну что, как оно там? - спросил мсье Мартине.

- Да так, - ответил папа, - как и ожидалось!

И дальше стал строгать доску, уложив сперва - очень бережно - письмо к себе в бумажник. Я же вернулась как можно быстрее и хорошо сделала, потому что на лестнице меня поджидал Рике - один-одинешенек, грустный-прегрустный:

- А, вот ты где - я хочу полдник, Лилина!

- А как же Эстелла? Она что, не могла тебя покормить? Это же ее день!

Он показал пальцем на дверь спальни:

- Тс-с!... Она сказала, что ей нельзя мешать!

Я поняла: контрольная! Ах, эта Эстелла - она в ярости из-за нее ... Тем более, что делу не сильно-то помогла история с блинами в обед! Я так вообще думаю, что ей и не надо было за них браться - за эти блины; мама про них не говорила, на сегодня она назначила:

бифштекс

жареную картошку

салат из эндивия.¹

г---------------------------------------------------

¹ эндивий - (тж. цикорий салатный) съедобное растение, листья которого употребляют в пищу, обычно в составе салатов. Популярен в средиземноморских странах.

L___________________________________________________

Но у нашей Эстеллы засели в голове эти блины, и как только она вернулась из школы, то сразу же опять побежала на рынок с 300 франками, которые утром дал папа. Только она вернулась - сразу закрылась на кухне. Я стучусь к ней:

- Тебе помочь?

- Нет, нет!

- Может, на стол накрыть?

- Ничего не надо - сегодня мой день!

И так до самого обеда. Тут возвращается папа:

- Что же это, Лилина - стол еще не накрыт?

Пришлось ему все объяснить. Папа бросился на кухню, и мне стало видно, как посреди тучи дыма трясет сковородку раскрасневшаяся Эстелла.

- Фу, что за запах! Так что там с обедом-то?

- Иду, иду!

Она накрывает на стол с таким торжественным видом, что мы с Рике исподтишка посмеиваемся! Но папа занервничал.

- Ну, что - готово? Уже без десяти час!

Эстелла, не отвечая, делает нам знак рассаживаться, приносит большую тарелку с разложенной на ней редиской, опять уходит на кухню и тут же возвращается со следующим блюдом: блинами!... Рике хлопает в ладоши, папа широко раскрывает глаза:

- Но это же десерт! А мясо? А овощи?

- Как же, - отвечает Эстелла пронзительным голосом, - на сто франков сразу всё не получишь!

И тут же поясняет:

Пять яиц по 20 франков......................... 100

Фунт муки.................................................. 35

Литр молока.............................................. 42

                                                               --------

            Итого........................................... 177

Плюс редиска - 30 фр., и хлеб - 52 фр. Под конец у нее остается 41 фр., а она еще ничего не купила на ужин.

- Только, - добавила она, - вы наедитесь на славу: каждому по четыре блина!

Папа так громко шарахнул кулаком по столу, что мы подскочили на месте:

- Четыре блина! Четыре блина! Да у меня желание на потолок закинуть эти твои четыре блина! Нет, слыхал кто-нибудь про такой обед: несколько редисок да десерт!

- Но он очень вкусный!

- Очень вкусный! (он передразнил Эстеллу). А что тебе мать говорила - что ты из этого сделала?

Эстелла пожала плечами:

- Сегодня распоряжаюсь я!

Хлоп! - ей по щеке. А когда она разразилась слезами, из кухни доносится запах горелого...

- Блины мои! - воскликнула бедная Эстелла.

Поздно! Они уже все почернели и затвердели.

- Да ничего! - говорю я, чтобы все уладить. - Всем вполне хватит и тех, что уже на столе!

Каждый берет по одному, пробует... ужас... блины оказались такие соленые, что у всех рот свело и пришлось их выплюнуть! Папа в ярости, а Эстелла в слезах повторяет:

- Я не знаю, как это делается... Я не знаю, как это делается...

Я тем временем без слов прошла в кухню и на скорую руку нажарила большую тарелку картошки фри. На этот раз папа успокоился, но Эстелла побелела от ярости и когда папа ушел, она ни за что не захотела мыть посуду, а в четыре часа объявила, что вообще больше ничего делать не будет, потому что "вот так". Я стала возражать, она заплакала пуще прежнего, и в конце концов до того меня разжалобила своей контрольной, которую якобы не знает, и тем, сколько усилий она положила, "чтобы потом за это же и схлопотать по щекам", что я уступила: я ее заменю, да еще и пообещала, что проверю, как она рассказывает свои департаменты.

Она бросилась мне на шею:

- Спасибо, спасибо, сестренка моя миленькая!

И давай меня обнимать, так что чуть не задушила, и подарила свою красивую синюю резинку - совсем новую. Все это прекрасно, но у меня теперь работы - с ума сойти: сочинение на завтра, ужин, починка носков, Рике - он не умеет спрягать глаголы, Эстелла со своей контрольной. Между прочим... я тоже сегодня утром писала контрольную - по арифметике, но я ее завалила, завалила... Как можно ждать, чтобы я интересовалась двумя трубами, из которых течет вода, да сложными процентами, когда у меня голова забита столькими делами? Я все написала неправильно - это точно, но, как говорит Эстелла, для меня это не так важно, как для нее: ведь я все равно никогда не бываю первой.

СРЕДА, 24, ПОЛДЕНЬ.

По арифметике я на предпоследнем месте - да, да, тридцать третья из тридцати четырех, - за толстухой Кармен, за Мари Коллине, за всеми остальными, кроме Люлю Топен, которая сдала свой листок чистым.

- У тебя плохая полоса, Алина, - объявила мадемуазель Делис. - Надо бы немного встряхнуться.

Я опустила голову. Как ей объяснить? Жаловаться неудобно!... Когда я папе сказала свое место, он поначалу рассердился:

- Как тебе не стыдно!

Но тут же спохватился:

- А в прошлый раз ты на каком была?

- На четырнадцатом.

- Ну и ничего, в следующей трети будешь второй, вот увидишь... все будет хорошо... мама будет здесь!

Да, да, мама будет здесь, мама вернется завтра утром, поездом на 8 часов 22 минуты! Какое счастье! Папа попросил отгул, специально чтобы пойти встретить ее на вокзале, и даже сказал, что на обратном пути купит нам торт с кремом. От радости мы с Рике пустились в пляс, но Эстелла - нет; она так и осталась мрачной - прямо как туча - а все из-за того, что утром на контрольной по географии забыла упомянуть Канталь. Велика беда - как будто в жизни нет ничего, кроме контрольных! Хотя в ее случае можно сказать и так.

3 ЧАСА.

Написала мама: она не приедет. Ой, но как же - этого не может быть! Папа сидит тут за столом, и все вертит-вертит в руках письмо и обсуждает его с мамашей Петио. А лично я эту тетю Мими вообще не хочу! По-другому тетя Лотта выпутаться никак не могла? А торт? А завтра утром? И в пятницу, субботу, воскресенье? Что делать, ну что же нам делать эти шесть недель?... Потому что вот что пишет мама: она пишет, что с тех пор, как стряслось несчастье, бедная тетя Лотта не может ни есть, ни спать; еще она лежит в постели вся бледная и ослабшая.

"Сегодня утром, - продолжает мама, - у нее случился ужасный кризис: представь себе, Фернан, она хотела пойти вместе с малышами и броситься в море! "Это мне сделать лучше всего," - повторяла она. И она меня колотила, царапала, потому что я ее удерживала. Потеряв голову, я вызвала врача, который поставил ей успокоительное. "Это приступ нервной депрессии, - сказал он, - ничего более, но никак нельзя оставлять ее одну, особенно со всей этой малышней. Нет ли кого, кто бы мог приехать и несколько недель с ней пожить?" "Никого! - воскликнула тетя Лотта. - Я не хочу никого, кроме Минетты, Минетты, Минетты!" Я отвела доктора в сторонку. "Но меня ждут в Париже, доктор - муж, дети... мне бы нужно уехать в четверг и... и... что случится, если я уеду?" "Увы, мадам, я ни за что не поручусь!"

"И вот, - продолжает мама, - ты бы что хотел, бедный мой Фернан? Чтобы я забрала всех шестерых в Париж? Невозможно! Богу известно, что я буду очень несчастна вдали от вас и что это будет тяжело, милые, как для вас, так и для меня, я отлично понимаю, как вам трудно. Но я не имею права бросить Лотту."

Еще она пишет, что речь идет о полутора месяцах и поскольку мы тем временем не можем оставаться одни, то она и предлагает пригласить в гости тетю Мими - с уймой рекомендаций о том, как нужно основательно везде прибраться, "чтобы все было в порядке к приезду Мими, поскольку ты ведь ее повадки знаешь".

Ой как мы заспорили! И мне кажется, что папа был скорее на нашей стороне, но мамино письмо до того выбило его из колеи, что по правде сказать, он сам не очень-то понимал, чего ему нужно, а чего нет. В конце концов, он сходил за мамашей Петио, которая сразу сказала, что нет никакой нужды в тете Мими и ни в какой другой тете, что она станет нам помогать, что я "очень смышленная", - но папа резко поднял голову.

- Нет, мамаша Петио, у вас и самой дома хлопот хватает, а дети с их учебой в школе так дальше жить не могут. Вы на Алину только посмотрите!... Нет, нет, нужно, чтобы приехала Мими, да и жена советует.

Мамаша Петио пожала плечами.

- Что ж, как вам угодно... С какой-то стороны, это, возможно, и впрямь разумнее, бедный мсье Дюпен!

И папа пошел писать письмо. А нам грустно-прегрустно. Не столько из-за тети Мими, сколько из-за мамы - мамы, которая должна была вернуться...

ЧЕТВЕРГ, 25, 2 ЧАСА.

Тетя Мими дала телеграмму: она приедет сегодня вечером.

- Очень великодушно с ее стороны, - объявил папа, - и надеюсь, что в благодарность вы будете ее слушаться. Теперь же - быстро приведите все в порядок, милые мои... Вы ведь знаете, что рекомендовала мама!

Сколько дел! Да, вполне можно сказать, что прибираемся основательно! Все включились в работу: Эстелла, я, мамаша Петио, Виолетта и даже мадам Беда вышла во двор выбить ковер из столовой. И правда вышло так, что все оказалось слегка запущено с воскресенья, тем более что от печки столько сажи!... Пока мы с Виолеттой натирали паркет, так что руки горели, мадам Петио мыла окна, а Эстелла начищала кастрюли, ворча изо всех сил, бедняжка!... И все выгоняли Рике, который с паркета ушел к окнам, а от окон - к кастрюлям, не зная, куда ступить.

- Ты не отойдешь отсюда... отсюда... отсюда... Видела бы тебя тетя Мими!

В конце концов в полдень все было кончено, кроме розовой салфетки с буфета - ее мамаша Петио забрала постирать к вечеру.

Результат: все провоняло мастикой, а когда папа пришел обедать... плюх! - с первого же шага он шлепнулся и сел на пол, до того стало скользко!

- Вижу: паркет вы натерли хорошо! - объявил он с довольным видом.

Ну и рассмеялись мы!... А он добавил:

- А шкаф вы помыли?

- Но шкаф же не моют, папа, - его протирают!

- Ах так... а... а стулья? И посуду?... Это я из-за мамы спрашиваю!

Бедный папа! Он же ведь никогда домашним хозяйством не занимается! Мы со смехом бросились ему на шею и в конце концов он тоже засмеялся вместе с нами, говоря, что все ему кажется чудесным!

На вечер меню готово: луковый суп, яичница и лапша, потому что с ними я точно не оплошаю. А сейчас быстро - посуда, а потом... а потом... ах, бедная мама!

ПЯТНИЦА, ВЕЧЕР, 26.

Ну что ж, эта тетя Мими очень милая! Не успела она вечером приехать, как подарила нам подарок - настоящий подарок всем троим! Похоже на игру в гуся, только это путешествие по Европе: Париж-Мадрид - 60 очков, к примеру, и все, как в игре в гуся, только если упадешь в речку, то теряешь три хода: "Время доплыть до берега," - говорит папа. Эстелла выиграла один раз, я во второй, но Рике все время ошибался в расчетах.

- Думается мне, что ты не очень-то силен в арифметике, - заметила тетя Мими.

- Это да! - ответил тот с ходу.

- Ну и ну - можно подумать, он этим еще и гордится!

Ужин вышел на славу: лапша, может, слегка недосолена, но как говорит тетя Мими: "Лучше недосолить, чем пересолить - легче исправить!" Все это с очень ласковой улыбкой. Единственно, ей все время кажется, что пахнет газом, и она уже раз десять нас отправляла с Эстеллой на кухню - посмотреть, закрыты ли краники. Мы возвращались:

- Да, тетя Мими, закрыты.

- Надо же - чудеса! - Она наморщила нос. - А я бы поклялась, что пахнет... Наверно, из труб... завтра погляжу...

Папа говорил с ней о тете Лотте и прочитал, что написала мама; на нее это явно произвело сильное впечатление, а когда он дошел до места, где тетя Лотта хотела броситься в море, она стала тихо вскрикивать.

- Ох, Фернан, довольно, довольно... Чувствую: сегодня ночью я не усну!... После смерти моего бедного Анри так вот и есть - не могу слышать больше ничего печального: оно полностью выбивает меня из колеи! Уж навидалась я его на своем веку, с лихвой навидалась!

И принялась во всех подробностях рассказывать папе про смерть дяди Анри. Мне было слышно лишь, как папа тихо повторял: "Да... да... да...", - как будто не очень внимательно слушал, а когда я, помыв стаканы, вернулась, он на меня бросил такой жалобный взгляд, что я еле удержалась от улыбки.

- Ну и как, - внезапно спросила тетя Мими, - что вы об этом думаете, Фернан?

- Й-я? - подскочив, спросил папа. - То есть... ничего... вернее, нет... это прекрасно!

Тетя Мими вся так и выпрямилась.

- Прекрасно, что тот тип обозвал меня "болтливой старухой"?... Ну и ну - хорошенькие дела!

Бедный папа залепетал невесть что: он, мол, хотел сказать "ужасно", а вовсе не "прекрасно", - но посреди фразы как раззевался-раззевался...

- Понятно, - поглядела на него тетя Мими, - вы просто-напросто валитесь с ног от усталости, вот и все!... Я тоже, между прочим... Кстати, а где моя постель?

Постель! Ведь никто даже не вспомнил о постели - никто!... Папа пришел в отчаяние.

- Мими, простите их, простите меня, это все из-за того, что надо было основательно прибраться!

- Почему основательно? В мою честь?

- Нет, нет, это... это у нас всегда так по пятницам. Да, так совпало... и... вообще, все так сложно!

- Это я поняла, - веселым голосом объявила тетя Мими, - но вы не переживайте - мы в мгновенье ока все уладим.

И она все устроила: мы с Эстеллой будем спать, как обычно, у себя в спальне; Рике - с папой, а тетя Мими - на кровати Рике.

- Нет, - сказал папа, - расположитесь хотя бы в моей спальне - Минетта рассердится, когда узнает, что вы так плохо устроились.

Но чем больше он настаивал, тем сильнее с ласково-упрямым видом качала головой тетя Мими, и сделали так, как хотела она. На складной кровати только поменяли простыни: на первой была маленькая дырка, но вторая была отличной, и тетя Мими положила ту рядом, чтобы завтра починить. Рике пришел в восторг, и нам из спальни было слышно, как он потихоньку смеется с папой. Больше всех-то повезло как раз ему!

Но конечно же, тетя Мими повела себя очень по-хорошему, выбрав ту кровать, что похуже!

ВТОРНИК, 30.

Эти дни мне некогда было писать - приходилось догонять, в чем я отстала в школе. А еще я, насколько могу, помогаю тете Мими, и это же ужас, сколько может оказаться дел в квартире, когда хочешь, чтобы всё-превсё было в полном порядке; тогда никак не остановиться, а тетя Мими старается вовсю: вощит, натирает, моет, хлопочет - ни на минутку не присядет - разве что поесть.

- Да уж, расходилась ваша тетя! - сказала мне мадемуазель Ноэми, которая живет прямо под нами, и видно было, что ее это слегка раздражает.

Но зато пожалуйста - все блестит, все, как надо; газовый краник заменен, в мебельной стенке - новая бумага, от печи очень сильно пахнет лаком, а всякая вещь лежит на месте: маленькие ложечки рядом с большими, белье Рике - внизу шкафа, а папино - на самой верхней полке, так что мы тратим с ума сойти сколько времени на поиски всякой мелочи, а папа вчера хотел не глядя взять с буфета сахару и чуть не всей ладошкой залез в смородиновое варенье. Но он ничего не говорит - мне кажется, он стесняется. Тетя Мими к тому же старается во всем ему угодить: только он приходит с работы, как она ему придвигает кресло и, не дав времени раскрыть газету, начинает с ним говорить, "чтобы отвлечь".

- Да, да, - говорит папа, - конечно...

И пытается прочесть хоть один заголовок, но тетя Мими берет его за руку:

- Что-то вы так молчаливы, Фернан! Вы устали? У вас болит голова?

- Да нет, Мими.

- Что-то не так у Мартине?

- ...

- Значит, это все еще из-за смерти вашего бедного брата? Что же вы хотите, друг мой, нужно смириться, все мы смертны, и потом ему-то сейчас вполне покойно; тревоги - тем, кто остался, я-то уж на своем опыте это узнала!... Послушайте, а может, примете это тонизирующее средство - вот... леденцы "Уайт"?

Папа уверяет, что все у него хорошо и что ничего ему не нужно; но вечером находит на своем месте за столом коробочку леденцов "Уайт". Это правда мило, очень мило, и за нами хороший уход, так сказать: на каждый обед, к примеру, тетя Мими добавляет блюдо, которое оплачивает из своих денег: то сардины, то яблочные пирожные, а потом опять сардины. Конечно, в какой-то момент это обязательно начнет надоедать - особенно Рике, который сардины не любит и уже пробовал от них отказаться, но тетя Мими подает властно и это ведь так питательно, по ее словам. И вот мы набиваем, набиваем себе живот до того, что когда очередь доходит до сладкого, то мы уже почти не в силах есть.

А еще, кроме того, за стол теперь садятся ровно в четверть первого; тетя Мими придает этому большое значение.

- Если кто-то из вас опоздает - пусть пеняет на себя: ждать не будем! - объявила она с прошлой субботы.

Папа повернулся к нам:

- Вы слышали, дети? Не опаздывайте!... У вашей тети и так хлопот хватает - нечего ей еще все усложнять.

- Да, да, папа - обещаем!

И ровно в четверть первого назавтра мы все втроем сидели за столом, с салфеткой на шее. Входит тетя Мими с омлетом.

- Вот и отлично... Только... а папа ваш? Фернан! Ау, Фернан?

Ответа нет. Мы зовем, ищем повсюду.

- А-а, - говорит Эстелла, - да он, наверно, за газетой пошел; это у него часто так бывало при маме!

Тетя Мими слегка покачала головой, мы поели омлета, и только после бифштекса, безмятежно улыбаясь, явился папа - совершенно спокойный, с раскрытой газетой в руках.

- Ой, вы уже обедаете?

Но тут же все вспомнил и залился краской.

- Ох, Мими - простите меня; я не забыл - вы, наверно, так подумали - но на улице оказалась такая толчея... Это же ужас, какая там бывает толчея!

- Послушайте, - сказала тетя Мими, - лучше будет, если вы приметесь за свой омлет, пока он совсем не остыл!

Папа сел с сильно пристыженным видом, но после сладкого отвел меня в сторонку.

- Будь добра, Лилина, напомни мне завтра про это дело с четвертью первого!

Так я и сделала; теперь он не опаздывает, и надо признать, что так практичнее, когда накрываешь на стол... но... мне вот нравилось больше, как раньше - когда папа говорил:

- Э-э... Минетта, а как там мидии¹? Уже почти час прошел, ты знаешь?

г---------------------------------------------------

¹ мидии - съедобные морские моллюски

L___________________________________________________

А мама отвечала:

- Ой, Фернан - у тебя явно спешат часы!

Или еще когда мама плакала, потому что печка не разжигалась, как в то утро, когда нам всем досталось по оплеухе из-за Эстеллиной вазы. Между прочим, о вазе - вот сцена-то из-за нее разыгралась!

В общем, вернулась Эстелла в субботу вечером со школы - и видит свою вазу на камине в столовой. Она кладет сумку и, ворча, бежит вернуть ее к себе на туалетный столик. Но когда после полдника мы возвращаемся из кухни, ваза опять стоит на камине...

- Ах так, - кричит Эстелла ,- это уже слишком!

И уже взялась было за вазу, когда из комнаты папы с вязаньем в руках вышла тетя Мими.

- Девочка моя, - говорит она своим спокойным голосом, - сделай большое одолжение - верни эту вазу на место.

- На место! - стонет Эстелла. - Так я же как раз это и собираюсь сделать, потому что ее место - на туалетном столике, и эта ваза - моя, я ее выиграла - у Алины спросите!

- Ну, да, - говорю, - и...

Но тетя Мими меня перебивает:

- Понятно, но это тут сейчас совершенно ни при чем, потому что просто неслыханно, чтобы цветочная ваза стояла рядом с тазиком для умывания. И прошу тебя меня слушаться.

- Мне мама разрешила!

- Ты поняла меня, Эстелла?

Ага, как же... Эстелла с вазой в руках бросается к нам в спальню; тетя Мими ее догоняет, хватается за вазу, в которую, побледнев от ярости и сверкая глазами, вцепилась Эстелла. Одна тянет, другая трясет и... трах-та-ра-рах... красивая ваза падает на пол и разлетается вдребезги под звон разбитого стекла.

- Ой! - вскрикивает Эстелла, убегает к себе и закрывается - слышно только, как она все плачет, плачет.

Тетя Мими ничего не сказала - она лишь аккуратно подмела все осколки вазы, а потом куда-то пошла. Вечером, садясь за стол - что же обнаруживает рядом со своей тарелкой Эстелла? Вазу из розового хрусталя, всю в золотых ободках - великолепную!... Она чуть вздрогнула и после мгновения тишины пробормотала совсем тихонько: "Спасибо". Тетя Мими покачала головой:

- Не за что, девочка моя - вот видишь: все образуется... И не будешь ли ты так любезна поставить ее на камин?

Наступила тишина; Эстелла смотрела на тетю Мими, тетя Мими - на Эстеллу; что та, что другая были холодны и напряжены. А потом вдруг Эстелла резко пожала плечами и, не произнеся ни слова, поставила вазу на камин. Но за весь ужин она не проронила ни слова, а вечером в постели раз двадцать мне, наверно, повторила, что терпеть не может эту тетю Мими и от всей души желает ей заболеть "бери-бери"¹ (это такая болезнь - они ее по естествознанию прошли). Ко мне она была сама нежность - поцеловала, прежде чем уснуть. Это потому, что ей не хватает мамы и она нуждается в том, чтобы ее любила хотя бы я; но мне все равно было приятно.

г---------------------------------------------------

¹ бе'ри-бе'ри - болезнь в результате нехватки витамина B₁, приводящая к нервному расстройству

L___________________________________________________

Тетя Мими же наблюдает за Эстеллой с легкой довольной улыбкой - той улыбочкой, которая не сходит у ней с лица, что бы ни происходило, и из-за которой никогда не поймешь, что' она думает, а сама она этого почти никогда не говорит.

ЧЕТВЕРГ, ВЕЧЕР, 1-е АПРЕЛЯ.

Немножко переживаю по поводу Рике. Что делать и с кем поговорить?

Вот что произошло. В общем, тетя Мими уже познакомилась с жильцами дома; ее любимица - мадам Беда, и она добрую четверть часа просиживает у ней в будке, давая кучу советов о том, как натирать лестницу или готовить отличный майонез; зато она терпеть не может семью Петио - считает их шумными и беспардонными.

- Это вы из-за их радио так говорите? - спросил папа после обеда, пока Рике ходил в магазин за содой. - Но пока оно нам не мешает!... Да и потом, у мамаши Петио - что правда, то правда - эмоции порой хлещут через край, но зато сердце у нее золотое.

- А у Виолетты-то! - порывисто добавила я.

Тетя Мими покачала головой.

- Возможно, Фернан, вполне возможно, но вы согласитесь, что в доме, кроме них, никого не слышно, а что касается их Армана, так это же ведь отпетый хулиган, судя по тому, что мне рассказала мадам Беда.

- Она права! - воскликнула Эстелла. - И я тоже всегда так считала!

Я дала ей хорошего пинка под столом, чтоб она замолчала. Вот врунья, она же всегда наоборот говорит, что это с Арманом приятнее водиться, чем с Виолеттой! Но вот - ей же надо изобразить из себя взрослую даму, и как красиво - ругать друзей за их спиной! Да и папа заткнул ей рот.

- Ты давай-ка яблоко свое доедай, а? Тебя никто не спрашивает, что' ты там себе считаешь.

Эстелла приняла вид мученицы, бросив на меня взгляд исподлобья, а папа опять повернулся к тете Мими.

- У мадам Беды не всегда добрый язык - не сто'ит слишком на нее полагаться, Мими, а что до мальчика, то у него есть и хорошие качества: во-первых, он умный - да и нисколько не жадный...

В этот самый момент раздаются крики, папа бежит открыть, и появляется консьержка - вне себя от злости, в растрепанном шиньоне, размахивает вокруг старой желтой тряпкой, - а следом за ней - Виолетта с загадочным выражением лица.

- Идите посмотрите - нет, ну вы только идите посмотрите, мадам Мими, что мне тут устроил этот разбойник Арман!

Мы все бросаемся на лестницу и видим, что вся стена покрыта нарисованными синим карандашом человечками! Их тут на любой вкус: высокие, худые, один маленький толстячок кувыркается вверх тормашками, еще один показывает язык, и такой хоровод они водят сверху до самого низу лестницы.

- Так, так, - холодно замечает тетя Мими, - так что вы там говорили, Фернан, по поводу его высоких качеств?...

- Э-э, - ответил папа слегка смущенно, - ну, тут-то он явно перегибает палку... А куда он, вообще-то, испарился?

Мадам Беда показывает на Виолетту.

- А вы вот у нее спросите, у этой тетери - она тут клянется на чем свет стоит, что ничегошеньки про это не знает.

- И это правда, - стонет Виолетта, - папа с мамой понесли в ремонт радио, а Арман, Арман... я его вообще не видела!

Она шмыгает носом, но в то же время бросает на меня взгляд искоса и тихонечко показывает мизинцем в дальний конец - туда, куда ставят метлы. И что же я там вижу? Галошу и торчащую щиколотку... Арман. Я толкаю под локоть Эстеллу.

- Да... да... - шепчет та. - Он вполне заслуживает, чтоб его выдать!

Ее перебивает звонкое "апчхи!". Кто это чихнул? Явно никто из нас! Взгляд тети Мими останавливается в глубине площадки.

- Это оттуда, мне кажется!

- И правда, - восклицает мадам Беда, - не метла же это какая-нибудь!... Однако! Однако!

Она бросается туда и почти тут же возвращается, таща покрытого пылью и травинками Армана - он отбрыкивается руками и ногами,  - а в это время у них за спиной с громким шумом обрушиваются на пол метлы.

- Ну, погоди - негодяй, разбойник, хулиган!

На каждом слове она изо всех сил его встряхивает, а на "хулигане" тянет за уши.

- Ох, мадам Беда, - тихим голосом умоляет Виолетта, - отпустите его, отпустите, я вас прошу; он больше никогда так не будет делать!

Вдруг я вижу, как по лестнице вприпрыжку поднимается Рике с пачкой соды подмышкой.

- Рике - ох, знал бы ты!..

- А, - шепчет он, - да я уже в курсе. Спустись только немножко, Лилина.

И, лопаясь от смеха, рассказывает мне, как только что застукал Армана за рисованием человечков.

- И ты ничего ему не сказал?

- Нет, сказал: "Смешные", - а потом своим черным карандашом тоже одного подрисовал - красавчика! Хочешь посмотреть? Это Габриэль. Ну и вид у него!

- Нет, - строго говорю я, - ничего я смотреть не буду, а ты его сейчас же сотрешь, слышишь? Это очень плохо, Рике - тебе не стыдно? А если бы об этом узнала мама, а?

- Но Арман же так делал!

- Арман не прав. Да и он дорого сейчас расплачивается за свои рисунки. Тебе, может, тоже хочется?

Наверху он перестал смеяться и умолял меня ничего не говорить, уверяя, что больше так делать не будет... и покрыл меня поцелуями.

- Эй, - крикнул папа, - ты где там, Лилина?

Я привожу Рике, но нас кто-то догоняет: мамаша Петио - красная оттого, что слишком быстро поднялась. При виде консьержки, которая все еще тормошит Армана, она в негодовании останавливается.

- Это что еще такое - вы, может, отпустите моего мальчика?

- Отпустить, - визжит мадам Беда. - Конечно, отпущу - ох, беда! А вы разве не видите, чего он там навытворял - вон... вон... на совсем еще свежей зеленой покраске?

Но мамаша Петио даже не соизволила посмотреть.

- Сейчас речь о том, что я запрещаю вам трогать мальчика. Что это еще за манеры!

Она тянет к себе Армана, в которого вцепилась мадам Беда. Виолетта разражается слезами, папа изнуренно пожимает плечами, тетя Мими с улыбкой повторяет: "Прелестно!" - Эстелла же наблюдает всю сцену с этаким безразличным видом, а Рике, гримасничая от возбуждения, бросает на меня  заговорщические взгляды. Арман же - герой представления - благоразумно позволяет болтать себя из стороны в сторону, как мешок картошки, и лишь прячет руками лицо, защищаясь от оплеух.

В конце концов мадам Беда спотыкается об одну из метел и чуть не падает - этим тут же воспользовалась мадам Петио и завладела своим Арманом, а тот, не долго думая, прошмыгивает за ее широкую спину. Они все до того запыхались, что одно мгновение не слышно ничего, кроме громкого сбивчивого дыхания. Мамаша Петио вытирает блузкой мокрое от пота лицо.

- Итак - что же тут произошло?

- Что... прои... зошло? - стонет мадам Беда и, не в силах больше говорить, изнуренным жестом показывает на стену.

- Ой! - восклицает мамаша Петио. - Так это он?... Вот паршивец!

И сделав внезапный разворот на месте, хватает Армана, отвешивает ему здоровенную затрещину, и вот, затрещина за затрещиной, он получает такую трепку, какой в жизни еще не получал, наверно. Как он ни плакал, ни кричал - ничего не помогало, да и, честно сказать, он сам заработал.

На этот раз мадам Беда объявила, что удовлетворена, и мы помогли ей вычистить стены щетками и тряпками. Но с тех пор папа больше не заговаривает о Петио, а тетя Мими объявила - и он не возразил - чтобы мы не играли больше с Арманом.

- Все равно, - признался мне Рике, - не могу же я повернуться к нему спиной, когда увижу! Он хороший, Арман - дает мне конфеты, и ты же признаешь, что рисунки у него и впрямь  были забавные!

Я его поругала, прочитала нотацию, но он слушает вполуха и обнимает, не дав договорить. С кем посоветоваться? Папа и так уже нервничает - не могу же я его еще донимать, мама далеко, а тетя Мими... Эх, у меня нет никакого желания говорить об этом с тетей Мими. В общем... Рике мне все же пообещал сторониться Армана и не слишком-то им восторгаться. Но мне досадно: не лучше ли бы я поступила, если б дала его наказать за рисунок Габриэля? Как узнать? Странно чувствовать себя такой одинокой, когда вокруг столько людей, которые тебя в общем-то любят.

ПЯТНИЦА, 2.

Ничего, ничего.

СУББОТА, 3.

Выхожу вчера из школы, а меня, понурив голову, поджидает Эстелла:

- Я по географии - седьмая!

- Ну и что? - говорю. - То-то бы я была довольна стать седьмой!

Но ее это нисколько не утешило и за обедом она ничего не могла есть - до того расстроилась.

- Эта девочка слишком переживает по пустякам, - объявила тетя Мими. - Подумать только: приходить в такое состояние из-за места, которое, в конце концов, не так уж и плохо!

- Так ведь, - сказал папа, гладя по голове Эстеллу, - это потому что обычно-то она в классе первая!

- О, да! Всегда, - крикнула я.

И мы стали перечислять успехи Эстеллы. Тетя Мими слушала с интересом, доедая свою сардину.

- А остальные? - спросила она, расправившись с рыбой. - Алина?... Она тоже хорошо успевает?

Папа одно мгновение поколебался:

- Она очень старается.

Он перевел на меня взгляд - в глазах у него была нежность. Но я не захотела ничего скрывать, рассказала про свои места и что по арифметике недавно была тридцать третьей.

- А для меня так это было бы вообще все равно, - добавил Рике, - особенно, по арифметике. О! В общем, я всякий раз воображаю, что выучил хорошо, а выходит, что нет, не выучил. Вот на днях учитель...

- Хорошо, хорошо, - говорит тетя Мими, - так значит, в итоге, это Эстелла у вас держит на высоте имя Дюпенов?

- Да, да, - сказали мы с Рике, хотя при мысли, как Эстелла держит на вытянутых руках имя Дюпенов, мне сильно захотелось смеяться!

Наконец бедная Эстелла перестала хныкать и, громко высморкавшись, жалобно проговорила:

- Думаю, я все-таки поем немножко мяса!

После этого она стала поприветливее с тетей Мими, не сильно, но чуть-чуть - как раз столько, чтобы показать, что она больше не сердится за вазу.

- В общем-то, твоя сестра была бы милой девочкой, если б не ее ослиное упрямство! - сказала мне тетя Мими, пока я чистила морковку, но я что-то не решаюсь повторять это Эстелле.

Вечером за столом мы как раз ели эту морковку и Рике вовсю мусолил ее вилкой. Тетя Мими треплет его по щеке:

- Рике, Рике - ты плохо себя ведешь; собери-ка все это в уголок тарелки.

- Но у моей тарелки нет угла! - с лукавым видом ответил Рике.

Все рассмеялись.

- Ну и ну, - сказала тетя Мими, - в арифметике-то ты, может, и не силен, мальчик мой, но в геометрии явно разбираешься!

Мне вообще-то кажется, что Рике даже слова-то такого ни разу не слыхал, но его настолько обрадовала похвала, что он бросился тете Мими на шею.

- Ну-ну, - растроганно сказала та, - не может быть, чтобы такой хитрец, как ты, да не сумел отхватить хорошую отметку!... У тебя завтра есть урок арифметики?

- О, да! Таблица на 8 и на 9.

- Хорошо же, послушай меня, мальчик мой: если ты придешь с 10-кой, тебе будет от меня награда!

Рике бросился к ней в таком порыве, что опрокинул стул.

- Спасибо, спасибо, тетенька - вот увидишь, как я завтра получу свою 10-ку!

Даже не доев сладкого, он с головой нырнул в учебник. Я скоро легла, потому что заболела голова, и он пришел и присел у моей кровати:

- Ты не послушаешь, как я рассказываю, Лилина?

И рассказал все без единой ошибки. От радости он разрумянился.

- Как ты думаешь, какой подарок мне подарят, а? Вот бы поезд красный - как у Габриэля, только еще с товарным вагоном и с туннелем? Я его покажу товарищам, но играть - только с моего разрешения!... О, Лилина - а может мне сейчас же пойти да освободить место под него в ящике для игрушек?!

Я засмеялась, но он уже ушел, и я видела в открытую дверь, как он вытащил из-под буфета свой ящик и прибирается в нем, причем сильно трет глаза, потому что хочется спать.

Бедный Рике! В обед он является подпрыгивая, приплясывая, вопя.

- Получил 10-ку! Получил 10-ку!

- Очень хорошо, - говорит тетя Мими, - и ты знаешь, я заранее это предвидела: награду тебе я уже купила!

Она подает ему очень красивый сверток с красным бантом... для поезда, правда, маловатый.

- Это наверняка коробка красок, - шепчет мне Рике, - ну или может, шоколадных конфет!

От нетерпения он не может ничего развязать; я ему помогаю и достаю из бумаги... серую книжицу: "Арифметика без слез", - с картинкой на обложке: у покрытой числами доски плачет маленький мальчик. А внутри... внутри полно задачек!

Рике берет книжку и смотрит на нее, повесив нос.

- Ну, что ж ты, - говорит папа. - Подыми голову-то! ... И потом ты что, язык проглотил? Это все, что ты можешь сказать своей доброй тете?

- Э-э... - ответил Рике, громко шмыгнув носом, - да нет, это же, конечно, еще не все, но... я не решаюсь!

Наступила тишина. Мы избегали смотреть друг на дружку.

- Ну-ну, - в конце концов сказала тетя Мими, - превосходно!

И ушла на кухню.

Тут папа заругал Рике, сказал, что стыдно отвечать вот так. Бедный Рике расплакался.

- Но я же ответил не "вот так" - я же просто сказал, что не решаюсь!

Не было никакого средства ему втолковать; но я уговорила его пойти обнять тетю Мими, которая суховато ему улыбнулась, а потом - ведь на душе у него было тяжело - я взяла его себе на коленки.

- Лилина, - сказал он совсем тихонько, - расскажи мне сказку... сказку про трех медведей - о, да... ты же расскажешь?

- Да я же тебе позавчера ее рассказывала - мне что-то уже надоело, знаешь!

- Ну, ладно - тогда я сам тебе расскажу!

И так он и сделал - и очень славно. К нам подошла Эстелла с рисунком, который ей нужно дорисовать, а ей хотелось сначала посоветоваться со мной. Мы все чувствовали себя очень близкими друг другу, и я сказала себе, что когда стану взрослой, то буду вспоминать об этом дне.

ВТОРНИК, 6.

Исчез "ти-тум" - да-да, вчера тетя Мими вызвала мастера наладить окно.

- Так больше оставаться не могло! - сказала она.

Из-за этого я плакала в постели, а ночью мы с Эстеллой не могли уснуть - так нас угнетала тишина. Мы караулили, прислушивались. Этот звук всех наших ночей, еще когда мы были маленькими - этот звук примешивался к нашим снам. Временами я вдруг просыпалась: "Я же его слышу..." - но потом: нет, ничего. В конце концов, это уже слишком - по какому праву тетя Мими отменила "ти-тум", по какому праву? Она не из нашего дома - ей нужно это понять, я не хочу, чтобы она хоть что-то здесь меняла.

И это еще не все: идут часы - часы "без десяти шесть"; идут они точно, звонят! Когда я сижу за столом, меня прямо завораживает вид поворачивающихся стрелок, а Рике тоже, как и я, смотрит на них враждебно.

- Можно я их остановлю - а, Лилина?

Я сказала: нет. За всю эту починку тетя Мими заплатила, она ей обходится дорого, надо еще ее и отблагодарить, а папа и сам не знает, что сказать. Сто'ит ему только прийти с работы, как  тетя Мими с улыбкой объявляет:

- Еще один сюрпризик!

И то его кресло перекрыто гранатовым бархатом - "практичного оттенка". То солонку-цыпленка заменила другая - вся белая.

- А где старая, тетя Мими?

- А? Да в мусорном ящике - что еще-то я могла сделать со сломанной вещью, по-твоему?

Когда вернется мама, она ничего не узнает; вот так, мало-помалу, чужое присутствие стирает мамино, то, что было дома ее. Маленький столик, за которым она работала у себя в комнате, ее ножницы, шкатулку для рукоделья - все это тетя Мими перенесла в столовую; фотографии на камине уже не на своем месте; тетя Мими выбросила мой красивый рисунок шторма, у которого оторвался уголок, да еще и хотела перекрасить дверь, где отмечен наш рост! Но тут уж папа, к счастью, отказал!

- Вот повезло-то вам с такой доброй тетей! - сказала мне мадам Беда, увидев кресло - это все, чтобы угодить тете Мими, которой она сильно восхищается.

Я ничего не ответила, я не в силах ничего ответить, и тетя Мими правда нас балует - разве она не сделала только что каждому еще по подарку: Эстелле - кружевной воротничок, Рике - зеленый шарик, а мне - красные бусы - великолепные?

Ну-ну, разнюнилась тоже. Может, лучше о чем-нибудь другом? Ну-ка - о школе!

Я тружусь, очень стараюсь; по истории у меня всего лишь 5, по грамматике - 4 с половиной, по естествознанию - 6, но зато за сочинение у меня 8 - да, 8; оно было по какой-нибудь из улиц Парижа, и я описала проспект с рынком и цветочными магазинчиками. Я была довольна - ведь у меня лучшая после Жаклины Муш оценка, и я бы даже и ее опередила, если б не наделала столько ошибок по французскому. Учительница, отдавая тетрадку, сказала, что у меня много оригинальности. Быть оригинальной хорошо? Конечно, да - раз она так сказала! А потом надо было выбрать свой самый любимый цветок. Я подняла руку:

- У меня - хризантема!

- Хорошо, Алина - а как бы ты ее написала? Через "и" или через "е"?

- Вообще-то, мадемуазель, - заявила я, - мне еще больше нравится роза, и она пишется: "Эр-О-Зэ-А"!

Мадемуазель Делис засмеялась веселым смехом, от которого у ней слегка морщатся щеки в уголках рта. На ней был новый шарфик - розовый с черными цветами, а на концах - мелкая-мелкая бахрома, а когда подойдешь поближе, то так приятно пахнет! Первой это заметила Тьенетта Жако, когда шла к доске на арифметике; тут же об этом узнали все - и пошло-поехало: кто какой найдет предлог подойти к столу и понюхать. Виолетта показала свою задачку, Жаклина Муш попросилась выйти, Люлю Топен сделала вид, что решила, будто спрашивают ее, я же сказала, что мне плохо видно доску. И каждая, возвращаясь, объявляла остальным:

- Это жасмин... сирень... фиалка...

Пока мы не забили себе этим всю голову, а учительница никак не могла взять в толк, почему мы так плохо слушаем.

- Жаль-жаль, - сказала она под конец, - я ведь как раз намеревалась кое-чем вас вознаградить!

- Ой, мадемуазель - а чем? Что это будет?

А вот что: на Пасхальные каникулы - они начнутся через неделю, в среду - она нас всех приглашает к себе на чай - да, к себе домой!... Нас тридцать человек и мы сходим за три раза по десять учениц. На переменке мы до того одурели от радости, что болтали без передышки - даже Мари Коллине, которая вообще-то рта не раскрывает.

- А где живет мадемуазель Делис? - спрашивали мы все хором. - На какой улице? На каком этаже?

И Жаклина Муш знала: улица Жуфруа, дом 28/2, четвертый этаж, а занавески на окошках - желтые. Желтые! Это, наверно, великолепно!... Только почему занавески? Как-то не верится, что они нужны мадемуазель Делис; не верится, что она живет, как все люди - что она ест, пьет, спит! Когда я пытаюсь представить ее в ночной рубашке, к примеру, или даже как она чистит зубы и гримасничает из-за щетки, - мне это кажется абсолютно невозможным. Мне кажется, она всегда должна оставаться такой, как сейчас: в своем розовом шарфике, светлой блузке, с приятным смехом. После школы мы тоже пробовали смеяться, как она, но ни у кого не вышло, а Кармен Фанту до того раздувала свои толстые щеки, что можно было принять их за два красных шара.

Когда я сообщила про приглашение к мадемуазель Делис Эстелле, ну и надулась же она, ну и надулась...

- А ей не могло это прийти в голову, когда у ней в классе училась я? - заметила она сухо.

А потом, всякий раз, как я хочу с ней об этом поговорить, она уходит. Завидует. Ну что ж, ничего не поделаешь, замолкаю!

СРЕДА, 7.

Ну и история вышла с Мари Коллине! С субботы она, правда, вела себя поприветливей, несмотря на такой слегка замкнутый вид, который с нее не сходит, но вот, сегодня утром она заходит в класс, повесив нос, в застегнутом по самое горло пальто, и, не снимая, пробирается к себе на место. Учительница смотрит на нее:

- Что же это, Мари - ты разве не знаешь, что у нас есть вешалка?

- Ой, знаю, мадемуазель - только я... я... мне холодно!

- Холодно? В такую-то теплую погоду!

- Я простыла! - кричит Мари таким плаксивым голосом, что мы все рассмеялись.

Мадемуазель Делис нахмурила брови:

- Хватит глупостей - прошу тебя слушаться!

Мари бросает вокруг совершенно растерянный взгляд, в котором столько страдания, что у меня отпала всякая охота смеяться. На одеревенелых ногах она направляется вглубь класса к вешалке, медленно расстегивает пальто, снимает... и что же мы видим? А то, что вместо ее бежевого школьного платья на ней другое - до смешного мало'е, из ярко-желтого полотна, такое короткое, что  еле закрывает ноги, да еще и с буфами на рукавах и с красным кружевным воротничком, из которого торчит ее чернявая головка. И она так и осталась стоять там, не двигаясь, глядя в пол.

- На ум приходит карнавал! - шепчет мне Тьенетта Жако.

- Тьенетта, два плохих балла! - кричит учительница. - А ты, Маришечка, - и голос ее стал нежнее, - возвращайся на свое место, я сейчас начну диктовать задачу.

На переменке я утаскиваю Виолетту и еще нескольких девочек в уголок двора:

- Вы видели? Вы видели? Это еще один номер ее мачеха выкинула!

- Ой, не могу, - стонет Кармен Фанту, уже плача от смеха. - И этот номер очень удался! Она на канарейку в таком виде похожа, эта Коллине!

- Ага, а ты, - говорю, - в такой одежде, пожалуй, походила бы на тыкву; вкусы у всех разные, но лично мне больше по душе канарейка!

- И нам, и нам, - кричат остальные, а Кармен покраснела от злости. - Но что же могло произойти?

- Ну, - говорит Ирена Юрпен, - опять все та же история: разжигая печку, Мари опалила себе школьное платье, и вот на нее надели вот это, которое она носила еще совсем маленькой; впрочем мама говорит, что мачеха у ней сама не соображает, насколько это платье смешно, но, смешно или нет, а Мари пришлось подчиниться, и это ей теперь, бедной, надолго!

Мы потрясенно переглядываемся.

- Вообще-то, - замечает Виолетта, - она могла бы и сама нам обо всем рассказать, а не коситься исподлобья, словно укусить хочет!

- Что ты, - говорю, - я ее понимаю, для нее это так унизительно. Ох... что бы нам можно было такое сделать ей в помощь?

- В помощь? - кричит Люлю Топен. - Да ни за что, миленькая! Ты же вроде сама видела, как она нас отблагодарила в тот раз - швырнула нам все в лицо!

- В тот раз мы сами были идиотками, что так себя повели.

- Но ты же сама говорила!

- Ну и что?.. А теперь передумала и всё!

И я правда передумала! Почему? Потому что у меня самой теперь нет мамы, и я лучше стала ее понимать? Или из-за того, каким нежным голосом с ней только что говорила учительница? Не знаю, но раньше я недолюбливала Мари; теперь же я так ее люблю, что аж задыхаюсь, и еле удерживаюсь, чтобы не броситься к ней и не предложить все, что у меня есть!... Но что же делать, что делать? Мой энтузиазм заражает остальных; все начинают ломать голову; Виолетта предлагает скинуться и купить новое платье. Но нет: Мари тут же поймет, что' произошло - так не надо, да и к тому же она слишком уж деликатна, чтобы принять подарок.

- И что? - говорит Тьенетта Жако. - Не может же она это платье в лотерею выиграть, а?

Я хлопаю себя по лбу.

- Выиграть?... Какая хорошая мысль!... Мы устроим лотерею, да... да... один билетик дадим Мари... и так все обставим, чтобы она выиграла себе платье!

- Да, да, лотерею, лотерею! - кричат все ученицы в восторге. - О, вот забавно-то будет устраивать все тайком, тянуть номера!... А другие выигрыши будут - кроме платья?

- Конечно, - говорю, - а то Мари же не поверит!... Только тс-с-с! Не орите так громко, а то она нас услышит!... Давайте пойдем на площадку.

На площадке они все меня окружают и ждут, когда я заговорю.

- Ну, Алина, объясни нам давай все поскорей!

Я так гордилась, чувствовала себя почти героиней!... И вот что мы решили:

ПРАВИЛА ЛОТЕРЕИ

1. Каждая из нас сдаст по 100 франков.

2. Так как в заговоре нас 9, то это будет: 100 х 9 = 900 франков, на которые мы купим выигрыши.

3. В классе 30 учениц, значит придется купить 30 выигрышей.

4. Главным призом станет платье. Остальные выигрыши будут леденцы, шарики, альбомы и т.п.

5. Лотерея будет разыгрываться в пятницу, на утренней переменке.

После обеда я принялась собирать деньги; к сожалению, пока всего лишь 700 франков, потому что Жаклина Муш и Тьенетта смогли дать только по 75 франков, Люлю Топен - 50 франков, а толстая Кармен - вообще ничего, естественно!... Но мне ведь надо будет добавить еще 200 франков, а у меня их нет. Где же их взять? Я попробовала было поговорить с тетей Мими, которая в общем-то довольно щедра, но эта история с платьем пришлась ей совсем не по нраву.

- Нет, нет, - сказала она, - раз мадам Коллине наказала девочку, значит та заслужила; я не из тех женщин, что суют нос в чужие дела, и тебе бы следовало поступить так же.

Рике предложил мне два франка - все, что у него осталось, а Эстелла не захотела дать ничего под предлогом, что тоже разделяет мнение тети Мими. В общем... что же делать? Может, с папой поговорить?

ЧЕТВЕРГ, УТРО, 8.

Да, папа дал мне эти 200 франков и поцеловал, сказав, что я очень славная девчушка. Хорошо, хоть он все понимает! Но вот только, когда мы с Виолеттой пошли купить школьное платье в "Юнипри", то ничего не нашли - ничего. Дальше по проспекту, в "Галери модерн"¹, было одно на витрине - светло-серое, из красивого блестящего материала, оно нам страшно понравилась, но цена оказалась сумасшедшая: 575 франков! Отошли мы от него, как вдруг на глаза нам попался лоток под открытым небом - очаровательный лоток, где все распродавалось по двадцать франков: зеркальца, картинки, конфеты, золотые перстни, розовые бусы - все перемешано в кучах опилок, и можно там рыться, сколько хочешь.

г---------------------------------------------------

¹ "Галери модерн" - (фр. "Galeries modernes") название крупного магазина

L___________________________________________________

- Смотри-ка, - кричит Виолетта, - может, заодно и все мелкие выигрыши купим? Другого такого случая нам ни за что не выпадет, а тут все такое красивое!

- Да, да - говорю, - ты, пожалуй, права!

И мы давай рыться в опилках - выбираем то, отбрасываем это - и поминутно зовем друг дружку, чтобы показать находки. Ох, до чего было весело! Мы раскраснелись, разволновались - больше ни о чем другом не думали! Продавец - толстый господин с бородой - поначалу смотрел на нас безучастно, но увидав, что мы набрали несколько предметов, стал сама приветливость!...

- А сколько предметов вам нужно всего, барышни?

- 29, мсье!

- 29!... Я вижу, у вас есть вкус. Слушайте-ка, между нами говоря, мне тут попалась одна особая вещица, которую я приберегаю для истинных ценителей... таких, как вы!

И достает из своей палатки серебряный браслет, украшенный зелеными камушками, - просто чудо!

- Ой, - кричит Виолетта, - а может, предложим Мари Коллине вместо платья его? Ей же это явно намного больше радости доставит!

Но я сказала: нет, это же глупо бы было, мы ведь ради школьного платья всю кутерьму затеяли, - и мы взяли браслет на еще один выигрыш, а еще три перстня, а еще синий карандаш; ах, мы уже из сил выбились, когда столько всего на выбор, и добравшись до двадцать девятого предмета - круглого зеркальца - вздохнули с облегчением!... Продавец подсчитал:

- Итак, барышни, с вас 860 франков!

- 860 франков, - говорю я, - но, мсье... как же так? Вы, наверно, ошиблись; 29 предметов по 20 франков - это будет 580 франков!

- Возможно, - отвечает он, теребя бороду, - но по 20 франков только 28 предметов: браслет же стоит 300 франков!

Виолетта вскрикнула, а я рассердилась.

- Надо было нам сказать - это же слишком дорого!

- Что такое, что такое? - насмехается продавец, - Этим барышням, небось, еще и полкоролевства в придачу подавай? Ну-ка, ну-ка - расплачивайтесь живее - меня тут другие покупатели ждут!

Мне надо было поспорить или хотя бы вернуть браслет, но эта трусиха Виолетта потянула меня за рукав, умоляя ничего не говорить, да и потом, не знаю, может, это торговец меня немного отпугивал своей бородой. Я заплатила, мы вышли...

- Знаешь что, - сказала я, - у меня такое желание швырнуть этот сверток в канаву!... Что мы теперь будем делать? На оставшиеся сорок франков купить школьное платье невозможно. Так что же... отменять лотерею? А Мари в желтом платье!... Нет... я вот что придумала: может, нам побродить по улицам и попеть, чтобы вернуть утраченные деньги?

- Попеть? Но... где... на улице? - ошеломленно залепетала Виолетта.

- Ну да, на улице - как другие люди - они же то и дело попадаются - и похоже, у них все прекрасно получается!

- Но я ни за что, ни за что не смогу... ни...

- Естественно! Ах, какая же ты балда - пришло же мне в голову взять тебя с собой!... Потому что это же ты во всем виновата, а! Если б ты мне не показала этот ларек по 20 франков, мы бы у него не задержались, а если б не задержались, то у нас все еще были бы наши 900 франков вместо этой вот дряни!

И я с силой шарахнула по свертку. Я была в ярости: чем больше я про это говорила, тем сильнее мне хотелось говорить, а тут еще Виолетта меня раздражала - смотрела на меня с печальным лицом; и потом - нет, правда: что бы я ей ни сделала, она никогда не сердится; под конец это уже становится нестерпимым!

Я кричала, кричала, как вдруг мне на плечо опускается чья-то ладонь:

- Ну и ну... ну и ну... что за маленькая мегера!

Это оказалась мадемуазель Делис - она смотрела на меня изумленно и чуть строго.

- Что тут такое стряслось, Алина?

- Я... я...

Но слова застревали у меня в горле, я задыхалась, мне хотелось умереть. Она ведь меня увидела такой - она, она, которую я мечтала встретить однажды случайно, просто чтобы она мне сказала: "Здравствуй, Алиночка!" И вот, встретила...

- Мадемуазель, - пролепетала я, - это все из-за продавца!

И объяснила все сквозь слезы: про лотерею, про ларек по двадцать франков, браслет, красивое блестящее платье!

- И вот я решила пойти петь по улицам, чтобы за него заплатить, а Виолетта не хочет!

- Ну что ж, я вполне ее понимаю! - воскликнула учительница и с улыбкой перевела глаза на Виолетту, которая робко пробормотала:

- Алина это не по правде рассердилась, вы знаете - это в шутку!

- Нет, нет, - говорю я, - ни в какую не в шутку!

- Да нет же, Лилина!

- Нет, нет и нет, и нет! - крикнула я во все горло.

Мадемуазель Делис встряхнула меня за плечо:

- Ну же, ну же, как тебе не стыдно... и прекрати мне сейчас же все эти глупости, а!... Впрочем, у меня тут кое-что есть и по-моему, этим все будет улажено!

И она подала Виолетте белую коробку, которую держала в руках.

- Что это, мадемуазель?

- Угадайте!

Виолетта приподымает крышку, а там - школьное платье, то самое, красивое и блестящее!

- Ой, мадемуазель - так вы, значит, знали?

- Да вот!.. Ну, а теперь быстро возвращайтесь домой. До завтра, Алина; до завтра, Виолетточка!

Я, конечно, заметила эту небольшую разницу между нами двумя, но я ведь ее заслужила, да и потом на меня такое нашло воодушевление, что я даже обидеться не смогла. Завтра, впрочем, завтра я получу 10, чтобы учительница тоже назвала меня "Алиночкой", и все остальные дни я тоже получу 10, пусть мне даже придется просиживать за уроками ночи напролет!... Я раз двадцать поцеловала Виолетту, не меньше - чуть не задушила, и говорила ей, что она идеальна, что у ней нет ни единого недостатка, но я все равно ее люблю, и мы вернулись рука об руку. Виолетта недоумевала: как мадемуазель Делис могла догадаться про лотерею? Но мне вспомнилось, каким ласковым голосом она говорила с Мари, и я прекрасно поняла, что она купила платье ей в подарок. Никогда-никогда не видала я другого такого человека, как она!

До самого вечера мы заворачивали выигрыши; пока я их нумеровала с 1 по 30, Виолетта писала те же самые номерки на бумажках, складывала вчетверо, и нам надо было отложить ту, что под номером 19. Арман играл в футбол, все было тихо-мирно, и к нам подошел помочь Рике - Рике, но не Эстелла - она вязала с тетей Мими.

Ох, как бы мне хотелось, чтобы завтра уже наступило!

ПЯТНИЦА, ВЕЧЕР, 9.

Скорее написать, как все прошло: очень хорошо - пречудесно, и вообще полный успех! Когда Виолетта на переменке объявила про лотерею ученицам, которые не участвовали в заговоре, и принялась раздавать билетики, все набросились на нее, как сумасшедшие - кому первому достанется номерок. Люлю Топен от волнения никак не могла прочитать свой.

- В детский сад возвращайся! - крикнула ей Тьенетта Жако и все как давай смеяться, кроме Мари Коллине: она смотрела на нас издалека с насупленным видом, теребя свое желтое платье. Я подбежала к ней:

- Иди же, Мари, тут и тебе тоже есть номерок... держи, вот - это 19!

- И мне? - говорит она неуверенно, а потом со слабой улыбкой решается взять.

- Запомни хорошенько! - кричит ей эта дурочка Тьенетта. - 19, 19...

Мари обернулась с подозрительным видом.

- А почему это его надо запомнить?

- Ни почему, ни почему - но если б ты только знала, какую красивую...

Я зажимаю Тьенетте рот ладошкой:

- Не слушай ее, Мари, она идиотка!

Но Мари Коллине уже отошла с замкнутым лицом в сторону, раздраженно запихивая билетик себе в карман.

- Эх, - говорю я Тьенетте, - плохо дело; она же подумает, что мы над ней издеваемся! Давай хоть тогда побыстрее выигрыши вытаскивать начнем!

Я все хорошенько приготовила в одной большой коробке, и вышло эффектно: вокруг теснились все ученицы - да и другие, из других классов, тоже толкались посмотреть! Я вытаскиваю бумажку наугад:

- 27!

- Мне! - восклицает Жаклина Муш.

Это оказалось зеркальце; она вскрикивает от радости.

- Мне как раз такое и хотелось!

- Вот и хорошо, следующий: 14!

Выигрыши один за другим уходят из коробки: Тьенетта выигрывает автоматический карандаш, Виолетта - позолоченное колечко, толстая Кармен - альбом переводок, Люлю Топен - тот красивый браслет из серебра. Только и слышно треск разрываемой бумаги, восклицания, смех. А я все следила за Мари: она, прячась за спинами остальных, с беспокойством смотрела на мало-помалу пустеющую коробку.

- Номер 19!

- 19?... Это... это мне! - бормочет она, смутившись до того, что даже и не думает сдвинуться с места.

Я подаю ей сверток.

- Раскрывай, раскрывай!

Она раскрывает. Ах! Мне не позабыть ее лица: оно вдруг все сразу посветлело, а реснички задрожали так, что даже не поймешь - от радости или от огорчения. Она долго рассматривала платье, а потом принялась робко гладить его пальцем, словно пыталась удостовериться, что все это не сон.

- Тебе нравится? - спросила Виолетта.

Мари хотела ответить, но видно было, что она не осмеливается говорить из страха расплакаться, и лишь кивнула головой: "да". Ах! Какой она мне вдруг показалась другой! Я порывисто просунула свою руку под ее, и на этот раз она меня не отталкивала.

- Ну, - воскликнула Тьенетта, - можешь теперь выбросить свое страшное желтое платье!... Здорово это Алина придумала - чтобы...

- Тьенетта! - крикнула я.

Но поздно - Мари все поняла; ее рука съежилась на платье, она опустила глаза. Как она поступит? Мы все на нее смотрели в молчании, а потом вдруг - в тот самый момент, когда я думала, что она сейчас бросится наутек - она опять тихо подняла голову и улыбнулась мне со спокойным видом, словно ни о чем не догадалась.

- Ура нашей Мари! - закричали мы.

И даже не спрашивая, с радостью помогли ей снять желтое платье, чтобы надеть красивое новое, блестящее.

- Какая ты красивая! - говорили мы.

А Жаклина дала ей свое карманное зеркальце полюбоваться на себя, а Виолетта застегнула пуговки! Мари не мешала, серьезная, немного скованная, она чуть улыбалась счастливой улыбкой, которую напрасно пыталась подавить.

Вот только потом, когда переменка уже окончилась и надо было возвращаться в класс, она засеменила следом за мной и задержала за рукав:

- Алина, знаешь, я ведь все поняла... и ты сделала это нарочно... правда... чтобы сделать приятное мне, да?

- Да, чтобы сделать приятное тебе!

- Ах... - пролепетала она.

И добавила очень тихо, очень быстро:

- Это что - потому что... тебе бы хотелось... немножко со мной подружиться?

- Ох, Мари! - сказала я. - Ну, да - хотелось бы!

Мы одно мгновение смотрели друг на дружку, ничего не говоря, а потом пошли держась за руки. После урока Мари мне объяснила, как ей всегда хотелось со мной заговорить, поиграть и всё, что угодно; но она не смела по уйме причин. Она говорила, говорила... а я-то считала ее молчуньей!

- Вот увидишь, Алина, я буду подсказывать тебе все даты по истории, давать свои вещи, и будем делиться тайнами... в общем, станем близкими подругами, да?

Ее мачеха про платье только и сказала потом:

- Это тебе в школе дали?... Ну, хоть на этот раз его побереги!

И все, больше ничего. Мари говорит, что она не такая злая, а просто очень нервная, потому что у нее много хлопот, особенно с Огюстеном: он несносный мальчишка, вечно рвет штаны и стягивает у нее мелочь. Мари гораздо больше хотелось бы остаться в Ницце, с двоюродными братьями по фамилии Бюкет - они держат фруктовую лавку у входа в Старую гавань; они просили посторожить ее, когда умерла мать; отец отказался, но она, как только вырастет, поедет к ним и станет сидеть у них за кассой: потому-то она так и старается по арифметике. Я рассказывала про Ле-Бреш, про открытки, которые мне посылает мама, и мы с головой погрузились в сосны, пальмы, солнце, когда меня позвала домой Эстелла. Но я довольна, не думаю ни о чем, кроме Мари, мне бы хотелось никогда с ней не расставаться!... Может, уехать с ней потом вместе в Ниццу? Я бы могла устроиться портнихой и шить дамам белые платья! Виолетта... ну что ж, не повезло Виолетте - я люблю ее чуть меньше, чем Мари!... А Эстелла...

Из-за Эстеллы у меня было расстройство - да, в полдень я как раз пошла за хлебом и, наклонившись над перилами, увидала тетю Мими - она беседовала с мадемуазель Ноэми; это был конец фразы - слышу, та говорит: "... в самом деле, очень статная, и такие роскошные белокурые волосы!" А потом слова, которые резанули мне по сердцу:

- Алина намного зауряднее...

Я опрометью поднялась назад; дома был папа, он меня окликнул, но я сделала вид, будто не слышу, а побежала и закрылась на кухне, где старательно принялась чистить картошку, изо всех сил стараясь не думать ни о чем другом! Но наперекор воле, на ножик капали слезы.

- Да ладно, - говорила я себе, - это же так глупо, в конце-то концов!

И заставила себя посмотреться в зеркало, которое там висит: ну что ж - да, это правда! Лицо у меня слишком круглое, нос - слишком крупный, волосы слишком жесткие, и я знаю, что совсем не так красива, как Эстелла. Но что же я могу тут поделать? Папе нравится мое "заурядное лицо", и если б я вдруг вышла из кухни красавицей, как Золушка на балу у принца, с большими кудрями и малюсеньким носиком - то-то бы он, наверно, опешил!... Нет, нет, ничего не поделаешь - есть ведь другие дела: на меня расчитывает мама, у меня Рике со своими задачками, Мари Коллине... и картошка, картошка, про которую я забыла!... Я громко высморкалась и дочистила ее.

За столом тетя Мими все время со странным выражением смотрела на Эстеллу.

- Поднимись-ка на минутку... так... повернись... тихонько! А? Ну, скажите же, Фернан, это ведь правда, что у нее есть стать, у вашей девочки. Посмотрите только на эту талию, на эту осанку!... Мадемуазель Ноэми права.

- А, да, - задорно воскликнул Рике, - Легран-дю-Пень-Березовый!

Эстелла в ярости набросилась на него.

- А ну, замолчи! Папа, папа, он надо мной насмехается!

- Успокойся, Рике, - сказал папа. - Но послушайте, Мими, я был бы рад, если бы вы не перехваливали внешность Эстеллы. На этом настаивает Минетта, тем более что девочка...

- Хорошо, хорошо, - ворчливо перебила тетя Мими. - Ладно, больше об этом не говорим, друг мой!

Но после обеда она все время, не переставая, наблюдала за Эстеллой, а той это очень льстит и она не отходит от нее ни на шаг, а со мной, наоборот, стала намного неприветливей...

Ну, ладно, может, лучше подумать о чаепитии у учительницы или даже о Мари Коллине? Вот что я придумала: напишу маме, пусть она отправит ей оттуда открытку - это ей будет так приятно!

ПОНЕДЕЛЬНИК, 12.

Сегодня утром, перед самым обедом, я повторяла грамматику, Рике собирал головоломку, Эстелла помогала тете Мими накрывать на стол (с пятницы она само послушание!), когда с букетом нарциссов в руке входит мсье Коперник

- Здравствуйте, мадам Мими, здравствуйте, дети - надеюсь, я не опоздал?

Не успели мы ответить, как вперед выступила тетя Мими.

- Мсье...?

- Ах, да, мадам! Извините - мы ведь и впрямь еще друг с другом не знакомы... Меня зовут мсье Коперник, я живу на первом этаже. Дети вам, наверно, про меня рассказывали?

- Да, действительно. И что вам угодно?

Мсье Коперник смотрит на нее слегка смущенно.

- Что мне угодно? Но, мадам, извините меня: просто мсье Дюпен - ваш зять - только что пригласил меня на обед!

- При-гла-сил!

- Да, мадам, буквально сию минуту... но... но... знаете, если я помешал...! - лепечет бедный мсье Коперник, который уже не знает, что сказать.

Но Рике делает кувырок.

- О, как повезло - вот повеселимся!

- Прекрати, - говорит тетя Мими, - а вы, мсье, присаживайтесь... раз пришли!

Все это таким надменным тоном, что мсье Коперник, совсем растерявшись, садится, опять встает, кладет букет на стол, потом запихивает в шляпу, то и дело кидая на меня беспокойный взгляд, на который я невольно отвечаю улыбкой. А потом я вдруг решаюсь:

- Я принесу еще один прибор, тетя?

- Повторяй-ка урок!... Я дожидаюсь твоего отца. А вот и он, кажется!

Входит папа, протягивая руки мсье Копернику.

- Простите, меня задержал Петио... Как я рад, что вы здесь!... Как там, Мими, дела с обедом? Что у нас на сегодня?

- Кролик.

- Ну что ж, чем богаты, тем и рады, Коперник!... Эстелла, принеси еще один прибор!

Эстелла упрямо насупилась и не двигается с места.

- Шевелись, - говорю я тихо, - ты что, не слышала?

- Слышала, но пропустила мимо ушей. Кролика я и сама люблю - а что тогда нам достанется?... Когда люди начинают теперь приходить вот так - без предупреждения!

Она поджала губы; тут я не выдержала.

- Ах, ах, ах - скажите, какой конфуз! А мама никогда никого не приглашала неожиданно, а? И какое тебе-то до этого дело? Ты сама не понимаешь, бедняжечка, что уже выглядишь смешно, ко-мич-но, когда поступаешь так - лишь бы угодить тете Мими?

- Ой!... Ах!... - запинаясь от замешательства, начала Эстелла.

А я смутилась еще больше - оттого, что посмела ей такого наговорить!

Папа возвращается.

- Что... что это - вы ругаетесь? Вот так славно! А где прибор, Эстелла?

- Это все Алина, - стонет Эстелла, - она говорит, что я... что я...

- Ты будешь слушатья?! - кричит папа таким громким голосом, что даже багровеет в лице.

Мсье Коперник рассмеялся.

- Ох, уж эти девочки! Но оставьте их - вас послушаюсь я!

И бежит за тарелкой, а за ним следом - Рике: он скачет вокруг, заранее смеясь над всеми его жестами. Смешно было то, что он не знал, где что лежит, и потому искал вилку в ящике с игрушками, а стаканы - в шкафу для белья. Ему кричали: "Горячо!" - и от этого он так смеялся, что под конец рухнул на кресло - прямо на свой букет нарциссов! Но значения это большого не имело, потому что когда он их потом подарил тете Мими, та сунула их под раковину на кухне, и с тех пор их никто больше не видел. Но об этом мы не думали - нам было так весело! За столом мсье Коперник затеял с нами новую игру: каждый называет шесть вещей, которые он больше всего терпеть не может.

Рике сказал:

1. Лук.

2. Чистить зубы.

3. Здороваться.

4. Арифметику.

5. Надевать новый костюм.

6. Градусник.

А я:

1. Суп из щавеля.

2. Рассказывать перед всеми стихи.

3. Контрольную по истории.

4. Ложиться спать раньше остальных.

5. Припарки.

6. Шерстяные перчатки - они царапаются.

Эстелла ничего отвечать не захотела. Папа рассердился, она насупилась, а когда я потом хотела ее поцеловать и сказала, что мне самой жалко, что я так на нее разозлилась, она меня очень сильно оттолкнула: и правда - лучше б я придержала язык за зубами!... Но потом еще смеху было: мсье Коперник так увлекся своей игрой, что совершенно не обращал внимания на то, что' ест, и чуть не поперхнулся кроличьей косточкой; потом опрокинул солонку; потом стал есть банан вместе с кожурой; и все это время такой радостный, такой довольный тем, что нас развеселил! Тетя Мими смотрела на него строго, и чем больше разгорячался он, тем чопорнее делалась она. Рта она не раскрывала - только отругала Рике, когда тот после сладкого взобрался к мсье Копернику на колени и попросил рассказать сказку; Рике слез, но через две минуты опять залез, и мсье Коперник спел ему очень веселую песенку про слоненка, который не хотел мыть уши, а потом еще одну - про грамматику, как ее учат в стране грез. Она была на мотив "Доброго табака"¹:

Все глаголы там сами спрягаются

Со своими же местоименьями;

Прошлое не спутаешь с будущим,

А причастия с деепричастьями;

Слова сложные и составные

На простые даже не смотрят!

г---------------------------------------------------

¹ "Добрый табак" - (фр. "Bon tabac") популярная детская песенка

L___________________________________________________

Ну как, повезло ведь, да же, школьникам этой страны!

Потом пришел Габриэль с Виолеттой и Арманом - тетя Мими не посмела выставить его за дверь. Мы еще раз сыграли в игру в шесть вещей и мсье Коперник составил нам и свой список. Он терпеть не может:

1. Чистить правый ботинок.

2. Стричь ноготь указательного пальца.

3. Прописную "М".

4. Простое прошедшее время сослагательного наклонения.

5. Будильники.

6. Каштаны в сахаре.

- Как, - сказали мы, - каштаны в сахаре? А вам их разве дают, мсье Коперник?

- Да уж полагаю - целыми мешками: мне их Санта-Клаус приносит! (Он снизил голос). Вообще-то, он знает, что я их не люблю, но нарочно это делает, потому что однажды на рождественском ужине мы столкнулись с ним нос к носу, а мне как раз хотелось немного повеселиться, поэтому я дернул его за бороду и сказал: "Ну что, бородатик!" В ярости он крупной рысью ускакал на своем ослике, и вот после этого-то в отместку и приносит мне каждый год столько каштанов в сахаре! Но не спускает по трубе, а со всей силы швыряет в окошко, даже не утруждая себя вылезти из саней: Бим! Бам! Бум!... И вот нате вам! В прошлом году он мне таким манером разбил одно из стекол, а последний мешок, самый большой из всех, посадил мне на лбу такую шишку, что я десять дней не мог надеть шляпу... Ох, и вредный же он, этот Санта-Клаус!... А ты так не считаешь, Рике?

Рике надолго замолчал.

- А, ну да, - сказал он наконец, - и мне тут вот что пришло в голову, бедный мсье Коперник: вы не для того ли и съехали с квартиры - чтобы Санта-Клаус вас в будущем году не нашел и шишек больше не насажал?

- Разумеется, - воскликнул мсье Коперник, - от тебя ничего не укроешь, мальчик мой!... Но скажи-ка, не пора ли уже давно идти в школу?

И правда, давно уже было пора, и мы скатились по ступенькам, смеясь как сумасшедшие. Как же это полезно - повеселиться! Но вот у папы вид был недовольный и я прекрасно поняла: он обижен на тетю Мими за то, что она так плохо приняла мсье Коперника.

ВТОРНИК, 13.

Я получила 10 по французскому, 8 по истории, и я 3-я по рисованию; неплохо для конца трети. А еще впридачу в четверг, послезавтра, я иду пить чай к учительнице: да, я попала в первую группу! Из-за этого я приплясываю от радости!

Дома толстяк Габриэль вывихнул себе ногу на лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Арман перед этим перемахнул через семь, а я через пять.

- Подумаешь, - хмыкнул Габриэль, - не так уж это и трудно!

- Да что ты - а ну-ка, попробуй, толстяк!

Тот поднимается на седьмую ступеньку, собирается с силами, передумывает, спускается на шестую... и так - до второй; и вот тут-то он каким-то образом и умудрился вывихнуть себе ногу, увалень. Мы его подняли - он расхныкался вовсю; теперь ему десять дней лежать плашмя, а мамаша Петио будет делать массаж, потому что бабушка Плюш не очень это умеет. Он так плакал, что Арман сбегал купить ему книжку комиксов, а Рике предложил свой альбом с Микки-Маусом, вопреки протестам тети Мими: она считает, что давать вещи другим - "антисанитарно".

- Но Габриэль же не "антисанитарный"!

- Тебе-то откуда знать? Он такой жирный, такой опухший!...

Я сделала Рике знак не отвечать и, ничего не сказав, отнесла альбом - вот до чего доходишь: делать все украдкой, когда я чувствую, что тетя Мими неправа.

Это то же самое, что с Мари Коллине: я ее сегодня спрашиваю утром, какое она в четверг наденет платье.

- Как какое? - отвечает она. - Да то, что на мне!

А на ней серое, совсем блеклое, да еще и с заплаткой на воротничке.

- Слушай, - предложила я, - у меня есть красивые красные бусы - хочешь, я тебе их дам на день, чтоб немножко скрасить эту серость?

Сначала она отказывалась, но потом согласилась, и я ей их все-таки принесла после обеда: просто превосходно - бусинки спереди почти закрывают заплатку! Но и тут я ничего не посмела сказать тете Мими из страха ее расстроить; при том, что знаю: мама-то бы меня за это похвалила!

А сама я надену свое зеленое платье с именин мамаши Петио, и еще новую комбинацию с кружевами. И еще не забыть.

Помыть голову.

Постричь ногти.

Хорошо почистить уши...

Ах, какая же я буду красивая!... Эстелла огорчена, что ее не пригласили, плачет - но тетя Мими пообещала в утешение взять ее с собой, когда пойдет по магазинам.

ПЯТНИЦА, УТРО, 16.

День я провела хорошо, очень хорошо; набега'ли, конечно, и тучки, но в целом день выдался хороший.

А начну с того, что в среду вечером, только я кончила мыть голову и стала натирать себе волосы, чтобы блестели, как ко мне с расческой подходит тетя Мими:

- Брось это, Алина - я накручу тебе бигуди.

- Би-гу-ди? Ой... а зачем?

- Да чтоб завить тебе волосы! Я, конечно, понимаю, что волосы у тебя слишком жесткие - но попытка не пытка.

Но я не хотела даже пытаться. Это мама выбрала мне такую прическу - совсем простенькую, аккуратненькую - "как и сама Лилина," - сказала она; то, что сделала мама, не меняют, да и терпеть я не могу этих бигудей!.. Я повторяла, повторяла это тете Мими, она терпеливо слушала.

- Хорошо, - объявила она своим спокойным голосом, когда я смолкла, - а теперь, прошу тебя, не шевели больше головой, пожалуйста. У меня как раз есть время до ужина!

Ох, как мне хотелось швырнуть расческу в воздух и убежать к Петио!... Я даже привстала... но вспомнила про папу, который вот-вот должен вернуться и еще в дверях, как и каждый вечер, будет искать глазами мою улыбку, чтобы поднять себе настроение... Я опять села, но с таким усилием, что у меня даже кровь прилила к щекам.

И как же долго это тянулось! Я двумя руками держалась за спинку стула, чтобы не дать себе удрать, и больше чувствовала, чем видела, как тетя Мими суетится вокруг, укладывая, расчесывая, завивая мне кудри на бигуди, которые потом защелкивает. На шестой щелчок вернулся папа с Рике, и тетя Мими с бигудишкой во рту объяснила ему, что она делает.

- С вашей стороны очень мило, Мими! - сказал папа.

Мне хотелось плакать, а еще больше захотелось, когда все закончилось и я подняла голову - потому что Рике с Эстеллой закатились безудержным смехом, как сумасшедшие...

- Не слушай их - завтра ты будешь красавицей! - сказала тетя Мими, ставя на стол суп.

В общем-то, может, она и права - это я и повторяла себе всю ночь, чтобы легче было вытерпеть эти бигуди - они впивались мне в голову. Увы, на следующее утро я причесалась и увидела в зеркале свое круглое лицо, а сверху что-то вроде завитого чубчика, из-за которого оно показалось еще шире... Ох, какая я стала некрасивая, какая некрасивая...

- Что ты хочешь, - вздохнула тетя Мими, - с такими толстыми щеками, как у тебя, действительно ничего не поделаешь; со вчерашнего дня они у тебя как будто еще толще стали... Что ж, ничего не попишешь - иди одевайся!

Я ничего не ответила, а ушла к себе в спальню, не смея даже заплакать из страха, что покраснеют глаза. Эстелла, напевая вполголоса, надевала пальто и не бросила на меня даже взгляда: она ни о чем не думала, кроме своих магазинов... Я натянула красивое платье, но вся радость пропала - больше мне хотелось остаться дома. Шапка с трудом держалась на всех этих ужасных завитушках - и так я и пошла, с совсем упавшим сердцем, на этот сказочный чай. В вестибюле меня поджидала Виолетта. Я ей все рассказала.

- Ну и что? - воскликнула она. - Есть решение: ты не станешь снимать шапку, а если ты ее надвинешь чуть-чуть поглубже... да, вот так... вот... ну вот - никто ничего не увидит!

- Ох, Виолетта - ты правда так думаешь?

- Конечно!

Я пустилась в пляс прямо на улице. Опять стало весело, легко на душе. У дома учительницы мы нагнали Мари Коллине. Она надела на платье мои бусы, но оставалось все еще блекло, и Виолетта, подумав, разорвала пополам свою красную ленточку и повязала ей на волосы.

- Ну вот - теперь пошли!

Ах, какая тут была красивая лестница: с перилами и ступеньками не как у других - может, повыше или пониже, не знаю - но точно не такими! И подумать только: по ним каждый день ступала мадемуазель Делис!... У двери мы не решались позвонить: каждая хотела, чтобы это сделала другая, и пришлось считаться, как в прятки... Вышла Виолетта, она дрожала, и звук у звонка получился чудной.

- Иду! Иду! - раздался голос учительницы, и она открыла, а мы вошли.

В прихожей темновато, но мне так больше нравится, чем когда светло! А подставка для зонтиков! А гостиная! А синие кресла! А лампа! В камине горел огонь - настоящий, с поленьями, какой видишь на картинках. Мы остановились на него посмотреть; мадемуазель Делис засмеялась:

- Вы что же не раздеваетесь?

Она провела нас в спальню - да, в спальню, где она спит: я боялась что-нибудь задеть и от волнения уже хотела снять свою шляпку - хорошо, что Виолетта украдкой сделала мне знак, и мы скорее вернулись в гостиную.

- Садитесь, - весело сказала учительница, - садитесь куда пожелаете! Здесь вам не школа и каждый делает, что ему по душе!... Только, Алина, а шляпка... что-то ты сегодня рассеянная... давай, снимай!

Я покраснела как рак:

- Я... я не могу, мадемуазель!

- Как не можешь? Но это же смешно! Ты ведь не собираешься так и остаться! Почему, почему ты не хочешь ее снять?

Она смеялась, но видно было, что ей слегка досадно. Что делать? Все ей рассказать, показать свои завитушки? Это невозможно, и я пробормотала в отчаянии:

- Я не могу вам сказать, мадемуазель... это... это тайна!

На глаза мне навернулись слезы. Учительница ничего из моих слов не поняла, но увидела слезы и, перестав настаивать, улыбнулась мне.

По одной стали подходить остальные ученицы: Тьенетта Жако - вся в темно-синем; толстая Кармен - еще огромнее обычного в лимонном платье в красный горошек; она принесла учительнице коробку шоколадных конфет от отца: "Фанту - первоклассные продукты". Мы расстроились: нам что, тоже нужно было что-нибудь подарить? Но было уже поздно и Кармен явно ликовала, что одна она сделала подарок. Конфеты пошли по кругу; они были с кремом, жирные, совсем невкусные; никому не хотелось брать вторую, и признаться, мне от этого стало приятно.

Мы расположились вокруг пылающего камина, и я села на пол, прямо рядом с учительницей. Я чувствовала запах ее духов; каждый миг мягкий черный бархат ее юбки гладил мне щеку. Ой, как мы разговаривали: про дом, про школу, про каникулы - все десятеро враз, громко крича, и ни одна не слушала свою соседку. Но у мадемуазель Делис был такой вид, будто она отлично нас понимает; она много смеялась своим веселым смехом - особенно когда мы рассказывали истории из жизни класса... а лучше бы попридержали язык! Но такое уж было искушение: Тьенетта рассказала, как один раз принесла в школу куклу, я - что частенько подсказываю другим ученицам, а Виолетта - что у ней никогда не получается выучить по истории до конца, и потому-то она и поднимает поскорее руку, чтобы ее в самом начале спросили то, что она знает.

- Вот так так - хорошенькие же вещи я узнаю! - лукаво сказала учительница.

У Виолетты вытянулось лицо.

- Ой, мадемуазель, не надо было вам рассказывать! Это так, к слову пришлось... и вот... теперь в следующий раз вы меня спросите начало!

- Да ладно тебе - не переживай: все, что мы говорим сегодня, улетит, как пыль на ветру!... Впрочем, признаюсь тебе кое в чем: когда я была маленькой, то мне тоже с большим трудом давались уроки.... И вот помню один день, когда наша учительница - ее звали мадам Плюме - задала нам что-то длинное-предлинное, трудное-претрудное - по беспозвоночным, кажется; и я получила 0 - да, 0!... "Очень плохо, Альберта," - сказала мне учительница.

- И вы плакали?

- Да уж наверно!

- Ой!... - сказала Виолетта, покраснев от волнения.

А я думала только об одном: учительницу зовут Альберта; какое красивое имя - о, я обязательно назову так свою старшую дочку! Альберта Делис - как красиво звучит и... и...

- Мадемуазель, - крикнула я, - мадемуазель - у вас те же инициалы, что и у меня!

- Смотри-ка, правда! - отозвалась мадемуазель Делис.

Все посмотрели на меня с завистью, говорили, что мне сильно повезло. Ох, как я обрадовалась и загордилась, но в то же время немного огорчилась, сама не пойму до конца, почему - может, оттого что мы видим учительницу так близко - и она живее, непринужденнее - а мы знаем теперь, что когда она была маленькой, ей ставили плохие отметки - как нам!... Нет, правда - не надо было ей рассказывать нам этой истории!

Тут раскрывается дверь и входит ее мать объявить, что чай готов. Я ее представляла очень красивой, эту мадам Делис - немного похожей на дочку, только постарше. Но оказывается, нет: она высоченная и худая, а на самом верху маленькая птичья головка, которая все время покачивается; и у нее такая манера говорить каждую минуту мадемуазель Делис: "Ну же, Альберточка, хоть немного послушай!" - а меня это смущает, возмущает, когда я вспоминаю, что ее Альберточка - это же наша учительница!

Угощение было на славу:

большой клубничный торт,

банки шоколадного крема,

большая булка,

печенье,

свежая вишня,

леденцы,

маленькие кусочки нуги.

Тетя Мими мне вообще-то наказывала не есть все подряд, чтобы не показаться обжорой, так что печенья я брать не стала. Зато съела четыре кусочка торта с клубникой, и под конец как раскраснелась-раскраснелась, шляпка стала жать мне голову, и приходилось изо всех сил думать про свои завитушки, чтобы не дать себе ее снять.

Мы устроили конкурс леденцов - у кого получится самый тоненький, и выиграла Тьенетта Жако.

- Это заслуживает награды, - воскликнула мадемуазель Делис.

Невесть откуда она извлекла очаровательную белую книжку: "Алиса в стране чудес" - а в ней полно картинок - таких красивых, таких веселых, что можно подумать, будто учительница купила ее в какой-то специальной стране для нее одной.

- Покажи! Покажи! - восклицаем мы, бросаясь к Тьенетте.

Но вот что вышло потом: когда мы вернулись на места, то каждая нашла на своей тарелке точно такую же маленькую книжку - синюю, розовую или светло-зеленую. Откуда они взялись? Тайна! Ох, как бы мне хотелось верить в фей и что мадемуазель Делис - одна из них!... У меня книжка была "Робин Гуд", а у Мари Коллине - "Бельроз".¹

г---------------------------------------------------

¹ "Бельроз" - (фр. "Bellerose") приключенческий роман французского писателя XIX в. Амедея Ашара (Amédée Achard)

L___________________________________________________

- Спасибо, спасибо, мадемуазель! - кричим мы все, а Мари Коллине - громче всех.

Чай, подарки, праздник - от всего этого она слегка опьянела, и надо сказать что учительница была особенно к ней добра: когда после чая мы играли в портреты, она всегда так устраивала, чтобы ей задавали самые забавные вопросы.

Еще мы играли:

в жмурки;

в "танцуй-танцуй";

в "жучка";

в прятки;

в буквы.

А под конец - в эстафету. Мы прыгали, танцевали, кружились; ну и вид стал в гостиной! В какой-то момент Мари - она была Эдинбургом¹, надо было поменяться с Кармен - та была Лионом²; но Кармен на бегу ухватила ее за шею, та стала отбиваться... тресь... красные бусы рвутся и бусинки раскатываются во все стороны! Мы стали ползать по полу на четвереньках, собирая бусинки, как вдруг в дверь кто-то звонит - и кто же входит? Тетя Мими, в своем черном выходном костюме!

г---------------------------------------------------

¹ Эдинбург - город-порт в Британии

² Лион - крупный город во Франции

L___________________________________________________

- Добрый день, добрый день, - говорит она, - я тетя Алины Дюпен.

- А, прекрасно, - смеясь и запыхавшись, говорит учительница. - Как мило с вашей стороны было прийти! Садитесь... сюда... туда... ох, простите, кресла служили нам для игры, и у нас тут беспорядок так беспорядок!

- Да, действительно, - проговорила тетя Мими, бросив взгляд вокруг. - Но скажите, пожалуйста, где моя племянница?

- Я тут, тетя!

И я уже хотела к ней подбежать, но она посмотрела на меня:

- Это что еще за шляпка? Ты что, весь день проходила в шляпке?

Что ответить? Я бросаю отчаянный взгляд на Виолетту и Мари, его перехватывает мадемуазель Делис и решает все поправить:

- Да, да, - говорит она, - весь день! О, это такая игра, для смеха...

Но тетя Мими приняла настолько ледяной вид, что она осеклась и замолчала. Тут тетя Мими медленно-медленно показала указательным пальцем на шляпку:

- Сними!

- Ой... ну, тетя!

- Сни-ми!

Я ее сняла так резко, что сорвалась вся подкладка. Прямо передо мной оказалось зеркало и мне стало себя видно; я увидела свои завитки, которые склеились по'том в горку с вершиной - как у клоуна - над раскрасневшимся и блестящим лицом. Картина получилась несуразнейшая и мне стало так стыдно, что пока остальные искали бусинки, я проскользнула за письменный стол, чтобы никто меня такой не видел. Там было хорошо, все черным-черно, и мне ни за что не хотелось оттуда выходить!...

Вдруг Жаклина Муш выпрямляется:

- А вот целый кусочек, мадемуазель, даже не раскатился!

Она протягивает бусы учительнице, но тетя Мими на лету их перехватывает:

- Это... это же бусы Алины, даю слово!

Вот несчастье-то!... Я, потеряв голову, пытаюсь делать знаки Жаклине; она ничего не увидела и с уверенностью отвечает:

- Вовсе нет, мадам, это бусы Мари Коллине!

- Как это, как это! - восклицает тетя Мими - Да нет же - это бусы Алины: я сама их подарила две недели тому назад!

- Но они были на Мари... и...

Тут она заметила мои жесты и запнулась. Тетя Мими бросает на нее беглый взгляд.

- А, прекрасно! - И оборачивается ко мне: - Это ведь твои бусы, не так ли?... Так что же они делали на шее Мари как-ее-там?

Я хочу ответить, но вперед выступает Мари:

- Она мне дала их на сегодня, мадам - она такая добрая!... Я не хотела... а потом согласилась: это чтобы красивой быть... Ох, простите!... Если б я знала, что вам будет неприятно!

- Отлично, отлично, - объявила тетя Мими, не удостоив ее даже взгляда. - Не изволите ли отыскать остальные бусинки!

Все в молчании принесли ей бусинки; она положила их себе в сумку.

- Ну, что ж, - сказала она, - а теперь мы возвращаемся! До свидания, мадемуазель Делис!

Учительница скованно проводила нас до дверей. Я была так ошарашена, что забыла бы свою красивую книжку, если бы за мной вслед не побежала Виолетта и не отдала. Я машинально шагала рядом с тетей Мими, а та не разжимала зубов. Но как только мы оказались дома, она вталкивает меня в спальню и выпрямляется передо мной во весь рост, как истукан:

- Лицемерка маленькая! Врунишка! После всего, что я для тебя сделала!

- Что такое? Что стряслось? - кричит, подбегая, папа.

Я хочу броситься ему на руки, но тетя Мими меня удерживает.

- Не обнимайте ее, Фернан - не очень-то она этого заслужила!

И давай рассказывать папе, как я спрятала под шапкой свои красивые кудри, на которые она положила столько усилий, и отдала первой встречной красивые красные бусы, ничего не сказав ей, плутовка скверная! Все это было правдой, правдой - но если б я могла защищаться, объяснить, что мне было лучше умереть, чем показать свою горку завитушек, и какое старое и блеклое платье у Мари Коллине! Но я ясно чувствовала, что эти оправдания не поймут; и потом, даже если бы она захотела понять, я бы не смогла сказать ни слова.

- Что ж ты, - повторял папа, у которого вид был такой же несчастный, как у меня, - что ж ты - скажи что-нибудь, Лилина!

В конце концов я пробормотала с большим трудом:

- У... учительница... она... рассердится!...

- Вот, - торжествующе воскликнула тетя Мими, - вот она какова! Воображаешь себе, что она раскаивается, что она расстроилась - ан нет: она не думает ни о ком, кроме этой барышни Делис, которая ей, видимо, дороже всей семьи!... Вот она, признательность, вот они, благодарности за те жертвы, что... ах, ну и ну... хорошо хоть, сестра у ней не такова!

Меня наказали, конфисковали красивую книжку и весь вечер я просидела у себя в спальне. С кровати мне было слышно, как Эстелла весело рассказывает про свой день, бодрым голосом расписывает магазины, большую движущуюся лестницу, по которой она поднялась пять раз подряд, чай с маленькими салфеточками, шикарнейших продавщиц. Они заходили в отдел платьев и там она их перемерила множество, особенно одно из розового шелка - оно ей так хорошо шло, что продавщица объявила: "сшито как раз на нее". Папа отвечал только: "а" или "о"; Рике же вообще не раскрывал рта, а после ужина прокрался ко мне и дал два орешка. Миленький, я не смогла их разгрызть, но положила себе под подушку, и от этого мне стало приятно.

Когда Эстелла пришла ложиться, чуть поздновато, я ждала, что она все же что-нибудь скажет - но нет: раздеваясь, она только мельком бросала на меня неловкие взгляды, как будто ее все еще могла увидеть тетя Мими, и уснула, повернувшись ко мне спиной. Сама я не двигалась - так и осталась, как была, совсем-совсем одинокая, и на сердце у меня делалось все тяжелее и тяжелее. Вдруг раздаются шаги, меня обнимают две руки.

- Ты пришел... Ох, папа!

Я прижалась к нему, сдерживая слезы, чтобы не услышала тетя Мими. Поплакать было хорошо. Сам он ничего не говорил, а только нежно гладил меня по щеке. Тут я ему потихоньку все рассказала - и про Мари, и про завитушки, и что я точно, точно знаю: мама бы меня ругать не стала. Но при слове "мама" мне вдруг стало так горько, что я не смогла продолжать; я повторяла "мама, мама", словно звала ее. Папа меня покачал, он тоже прослезился, приговаривая: "Она вернется!" Понемногу я успокоилась; его голос уже стал пробиваться сквозь сон, а когда он наконец на цыпочках ушел, я едва заметила.

ПЯТНИЦА, ВЕЧЕР.

Со вчерашнего вечера тетя Мими ни на минуту не оставляет меня теперь в покое. Если я положу предмет справа:

- Положи налево! - кричит она мне.

А если положу слева:

- Положи направо!

Она явно на меня сердится из-за вчерашней истории. Но я-то что могу тут поделать? Разве мне и так мало расстройства от мысли, что прекрасное чаепитие у мадемуазель Делис из-за меня сорвано? Как бы ни уверяла меня Виолетта, что после моего ухода все опять принялись весело играть, я еле удерживаюсь, чтобы не побежать к учительнице и не сказать ей... что?... Сама не знаю, но несколько слов, на которые она ответит и станет ясно, что она на меня не в обиде.

Если б хотя бы еще была школа!... Но нет, сейчас каникулы, приходится сидеть дома, а я уже сыта по горло тем, что меня все время ругают! Я, правда, попробовала одно средство: когда тетя Мими кричит, я себе тихонечко говорю: "Я тебя не слушаю... я тебя не слушаю...", - но бесполезно: я все равно все слушаю, и бывают моменты, когда из-за этого хочется плакать. К счастью, с приходом папы тетя Мими ругается меньше, тем более, что он-то со мной обращается очень по-доброму. Но из-за всего этого у нас дома теперь не весело...

Все же папа предложил съездить и провести денек на природе, и уже решено: если в Пасхальное воскресенье погода выдастся хорошая, то мы, как и в прошлый год, поедем на пикник в Кламарский лес; но мне так грустно, что даже желания никакого нет.

Когда я утром пошла с Рике в сквер, то встретила Мари Коллине - она поджидала меня на улице.

- Ты уже давно здесь?

- Одну минуточку - но это неважно. Я хотела узнать: тебя не сильно из-за меня ругали?... И потом (лицо у ней просветлело) - смотри, что мне прислала твоя мама!

Она достала из кармана бережно завернутую в платочек открытку - цветную, на ней изображен Ле-Бреш, с ярко-синим морем, а на переднем плане в тени сосны сидит рыбак. Я обрадовалась: мама меня прекрасно поняла. Ах, это все потому, что нам с ней хватает полслова: так бывает, когда правда друг дружку любишь! Мари, смеясь, смотрела на меня.

- А сзади написано - читай, читай: "На добрую память от Алининой мамы." Тут мое имя, адрес... Ну, что скажешь - ведь хорошая же она!

- Да-да! Она хорошая, и вот увидишь: когда она вернется, ты сможешь прийти к нам на чай в тот же четверг, а потом - когда захочешь! Ты постучишь, крикнешь: "Это Мари!", - и мама отломит тебе еще кусочек шоколада - не успеешь ты даже сказать, что хочешь есть!

Я все говорила, говорила. Мари просунула руку под мою и как только я умолкала, чтобы перевести дух, она тут же задавала вопрос: как мама выглядит, что делает, что любит? Рике вприпрыжку скакал вокруг, а мы ходили по коротким аллеям сквера: к гроту, к пруду, опять к гроту, - и под конец меня так унесло в свои грезы, что когда часом позже я опять оказалась перед нашим домом, то чуть было не повела Мари на лестницу, как будто мама уже дома. Но при тете Мими - ничего не поделать: она слышать ничего не желает про "попрошайку", как она зовет Мари.

А красные бусы лежат наверху в шкафу рядом с той красивой книжкой, но я сильно опасаюсь просить их назад.

СУББОТА, 17.

Хорошенькие каникулы! Тетя Мими обнаруживает тут сегодня утром, что Рике очень плохо моется, и решает устроить ему "большую головомойку". Вооружается мочалкой, кувшином с холодной водой и ставит Рике посреди лохани. Я робко вмешиваюсь:

- Прости, тетя Мими, но врач запретил ему холодный душ; он такой нервный... Да вот - у Эстеллы спроси!

- С чего это? Я знаю, что делаю, госпожа советчица. Давай, Рике!

И начинает лить ему на голову холодную воду и тереть спину мочалкой. Рике извивается ужом и кричит:

- Мама так не делает, мама так не делает!

- Возможно... а тетя Мими так делает.

И давай его тереть и заливать ледяной водой! Рике плакал, стучал зубами, хватался за мочалку, и в конце концов, когда тетя Мими закончила, он такой стал бледный, что я испугалась.

- Ну что, - спросила она, - так лучше?

- Да, да, тетя Мими!

- Вот и хорошо - скоро опять повторим!

- Нет-нет, - прошептал мне Рике, пока я его одевала. - Нет-нет, Алина, не надо скоро!

Я пообещала за него заступиться и даже поговорить обо всем с папой, потому что тут уж речь зашла о здоровье, а у Рике и так-то вид не очень хороший. Он меня поцеловал.

- Я пойду поиграю, Лилина?

- Да, милый, но главное - сторонись Армана: тетя Мими его не любит, а она, кажется, сейчас так нервничает... Так что смотри!

- Да, да!

Он, напевая, уходит. Я начинаю застилать постели, но тут входит тетя Мими.

- Что это ты вытворяешь? Оставь постель в покое, ты ее застилаешь наперекор всякому здравому смыслу: одеяло не натянуто, подушка...

- А что мне тогда сделать?

- Почисти кастрюли - больше пользы будет!

Я слушаюсь, а Эстелла в это время штопает себе рядом чулок.

- Алина?

- Да, тетя Мими?

- Сходи в магазин за "Медным блеском"¹, я потом зайду заплачу!

г---------------------------------------------------

¹ "Медный блеск" (фр. Brillant-cuivre) - название французского средства для чистки и полировки металлических поверхностей.

L___________________________________________________

- Да, тетя Мими!

Я сбегаю по лестнице и у входа в магазин красок замечаю Габриэля: он шагает по тротуару, волоча больную ногу и опираясь на Армана.

- Ну, что ж, - говорю, - уже лучше!

- К счастью - а то я уже сыт по горло! Но бегать хорошо еще не выходит.

- Кстати о беге, - усмехается Арман, - что-то не очень себе представляю, чтобы ты бегал хорошо - хоть с вывихом, хоть без!

Габриэль, задохнувшись, останавливается.

- Какая наглость!... Ну, ладно - вот погоди, приятель... вызываю тебя на беговую дорожку, как только поправлюсь!

- Договорились, - отвечает Арман, - можем даже день назначить, если желаешь... минуточку - в третью пятницу известной всем недели... ну знаешь, той самой - в которой семь пятниц!

Мы рассмеялись, и Габриэль вместе с нами. Но где же Рике?

- На дворе, - отвечает Арман, - возле тележки. Один играет в классики... Рике, Рике! Тебя тут сестра спрашивает, а еще - иди посмотри: у меня тебе карамелька - слегка расквасилась, но все равно вкусная!

Рике подбегает с биткой в руке, как вдруг сзади его тянет рука: это тетя Мими - она остолбенела от злости.

- Это так-то ты меня слушаешься, а?

- Так ведь... - бормочет Рике, ничего не понимая.

- Я тебе что, не запретила играть с этим сорванцом Арманом? Да? Не запрещала? Да?

На каждое "да" она его шлепает, а потом тащит в дом. Я иду следом, оставив позади оторопевшего Габриэля и Армана, возмущенного, что его обозвали "сорванцом".

Как только мы зашли домой, тетя Мими, недолго думая и не говоря ни слова, схватила моего Рике и отхлестала - да, отхлестала со всей силы, на какую способны ее маленькие ручки.

- Но я же... я же играл совсем один... - рыдал бедный Рике. - Ох, Алина, Алина!

Этого я уже стерпеть не могла. Что тетя Мими несправедлива ко мне - пусть, но к Рике, к Рике... Я схватила мальчонку, отнесла в спальню на папину кровать; а потом, закрыв за собой дверь, вернулась; я была очень спокойна.

- Прости, тетя Мими, но по-другому я поступить не могла; знаешь, мама никогда еще Рике не била.

- Оно и видно! - крикнула тетя Мими. - А то бы он получше слушался!

- Но он и так слушался: он играл совсем один - правда совсем один, в классики - я видела!

Молчание. Потом тетя Мими улыбается, смотрит на меня.

- А где "Медный блеск"?

- "Мед..."

- "Медный блеск", который ты должна была мне принести?

Пришлось признать, что я позабыла.

- Конечно, конечно - вместо того, чтобы его покупать, ты развлекалась с Арманом... Но ты меня уже ничем не удивишь! Эстелла, Эстелла!... Сходи побыстрей в магазин, милая!

Эстелла пошла в магазин, не бросив на меня даже взгляда. Я догоняю ее на лестнице.

- Ты ведь видела, да, что она сделала с Рике?

Но она сильно трясет головой и пулей уносится. Мне кажется, она уже тоже сыта по горло, да только признаться не хочет. И из-за чего же тетя Мими так нервничает? Это ненормально, в конце концов! До возвращения папы она продолжала прикрикивать на меня, а как только он пришел, стало еще хуже, потому что он рассердился - это он-то, обычно такой сдержанный - когда узнал, что она побила малыша. Из нашей спальни, куда нас с Эстеллой услали, нам было слышно их спор - вернее, слышно мне, потому что Эстелла, как всегда, сделала вид, будто читает.

- Я не желаю, чтоб вы поднимали руку на детей, - кричал папа. - Минетта никогда так не делает; это полностью противоречит нашим принципам!

- Вашим принципам! Хотелось бы мне их знать, эти ваши принципы - хороши, видимо! Все у вас тут кувырком летит - начиная с окошек и кончая вашим Рике!

Тут папа рассердился пуще прежнего: он сказал, что воспитывает нас, как хочет, что мы хорошие дети и что тетя Мими очень неправа, когда так балует Эстеллу, а на Рике и меня все время ругается.

- Прекрасно, прекрасно, - сказала тетя Мими. - Я во всем неправа, я глупа, договорились - только вспомните, друг мой, что я ведь к вам сюда не напрашивалась!

- Да-да! - ответил папа. - Я хорошо это знаю, и будьте уверены, Мими, я об этом не забываю!

- Правда? Странная же у вас манера об этом помнить!... Я что, не надрываюсь, чтобы хозяйство в доме шло хорошо?

- Да нет, почему же!

- Дети плохо накормлены?

- Нет-нет!

- Не засыпаны подарками?

- Да нет, засыпаны - и поверьте...

- И что? И что? Чего им еще не хватает? Чего еще вы хотите? Чтоб я дух свой испустила от работы, да?

Так что папе пришлось под конец отблагодарить ее за все, что она для нас сделала. Тогда она немного успокоилась, нас позвали к столу, но телятина оказалась наполовину подгоревшей. Ах, правда - мне больше нравилось, когда мы были одни: и мое рагу, и Эстеллины блины! Тетя Мими со своим тихим голоском, не подавая виду, мелкими поступками постепенно занимает такое место, что нам уже ни о чем невозможно поговорить, как о ней. После обеда она, к счастью, ушла по делам и я смогла заняться своим бедным Рике; но мне так и не удалось его развеселить.

К пяти часам тетя Мими возвращается, обе руки у ней заняты свертками - она бросает их нам на ходу ("Как Санта-Клаус - каштаны," - сказал мне потом Рике):

- Держите - это вам!

Мне достался кошелек, Рике - свисток, Эстелле - великолепная шкатулка для шитья, из синей кожи - намного лучше наших двух подарков, но это неважно. Рике дунул разок в свой свисточек - этак меланхолично - а потом положил в карман; Эстелла же в восторге то открывала, то закрывала свою шкатулку да все пересчитывала свои сокровища: ножницы, наперсток, большую иглу... до сих пор не перестала!

Тетя Мими что, думает, после этих подарков мы все позабудем?

ВОСКРЕСЕНЬЕ, ПАСХА.

Ну, вот и кончился день.

Мама послала нам пасхальные открытки: у меня и Эстеллы на них колокольчики, у Рике - желтый цыпленок, а сзади все расписались - даже Мари-Клод нарисовала синий кружочек. Мама пишет, что тете Лотте уже намного лучше, осталось только уладить с компенсацией, и что если все будет хорошо, то в конце месяца она вернется.

- Тра-ля-ля - ура нашей маме! - воскликнул Рике, исполняя танец краснокожих, а я посмеивалась сама с собой.

- Ну, что ж, - заметила тетя Мими, - приятно хоть видеть вас такими довольными!

- Вы понимаете, - объяснил папа, - ребятишки... их мать.

У него тоже сияли глаза от радости. Тетя Мими долго на него смотрела.

- Пожалуй, пожалуй - тут очень естественные чувства!

Но в голосе у нее сквозила досада. Я сделала Рике знак вести себя потише и побежала помочь Эстелле готовить провизию к пикнику; но она не захотела, чтоб я вмешивалась, а потом еще и решила нести все сама.

- Да дай мне хотя бы вот эту корзинку, ты что!

- Нет, нет - это тетя Мими мне ее доверила!

- А, ну ладно, - сказала я, - разбирайся сама, дорогуша - в кои-то веки!

- Злюка!

- А ты нет?

И я ушла назад к папе. За ним шагал Рике и нес свой красный мяч.

- Берешь с собой? Хорошо придумал!

Он подтянулся к моему уху.

- Тс-с-с, тс-с-с!... Это я папе - он так любит, ты же знаешь... самому-то мне не очень хотелось!

- Почему? Вот увидишь, как ты повеселишься!... Вырежем себе луки и я поиграю с тобой в дикарей... ага?

- Да, да, Лилина!

Но он остался грустным; в автобусе он просунул свою маленькую ручку в мою и смотрел на улицу, весь погруженный в мысли.

- О чем ты думаешь?

- Ни о чем, Лилина!

Я из-за этого переживала, но как только увидала лес, прошлась по травке - о, от переживаний не осталось и следа. Погода стояла хорошая, небо голубое, очень яркое, кустарник - зеленый и свежий, повсюду анемоны¹.

г---------------------------------------------------

¹ анемоны - общее название разнообразных цветов семейства лютиковых.

В России из них часто встречается прострел (сон-трава), часто ошибочно называемый "подснежником", поскольку также появляется весной одним из первых.

L___________________________________________________

- Ловите, ребята! - крикнул папа, размашистым ударом ноги подбрасывая мячик в воздух.

Он и правда это любит, и как хорошо играет! Снял куртку и стоило посмотреть, как он бегал, "блокировал", "атаковал" и сердился, когда кто-нибудь забывал отметить ему очко! Я играла против него с Рике и уж пришлось мне попотеть; я раскраснелась, запыхалась, но когда ловила мяч на лету и ловко отбивала прямиком в ворота - ах, как хорошо тогда было!

- Да она прямо ас - Лилина-то моя! - крикнул папа тете Мими, которая сидела у корзинок вместе с Эстеллой.

Тетя Мими покачала головой.

- Ни дать ни взять, мальчишка... Раскраснелась, как рак!

Да ладно, ладно, тетя Мими - вы посмотрите только на этот прямой удар!... Мяч опять летит ко мне, я бросаюсь на него сверху... и растягиваюсь во всю длину на земле, уткнувшись носом во что-то - а оно пахнет приятно-приятно...

- Ой, папа - гиацинты.... здесь... там!...

И бросив мяч, я принимаюсь собирать цветы, словно это для меня вопрос жизни и смерти. Букет становится таким большим, что я уже не могу его удержать, и гиацинты падают на землю, уже все поникшие. Что делать - срываю с волос ленточку и потуже обвязываю вокруг цветов.

- Атласную ленточку - да ты дурочка! - кричит мне тетя Мими - а я-то думала, что она далеко.

- Тетя Мими, это потому что я забыла бечевку, обычно-то я всегда ее с собой беру, а тут... Эстелла, Эстелла, а помнишь, как мы с тобой были в сквере - после моей ангины - еще погода стояла такая хорошая, что мне вспомнился Кламарский лес, и я сказала вслух: "Они должны мне оставить бечевки!"... Ты еще решила, что у меня жар!...

Я весело ее тормошу и заливаюсь смехом. Она сопротивляется совсем чуть-чуть, а у самой глаза светятся - ох, ну и красавицей же она была, сидя под деревьями с серьезным видом, с румянцем на щеках! - и я чувствую, что ее потянуло ко мне - чуть-чуть; но она побыстрей подавила порыв.

- Нет, ничего такого я не помню.

- Злопамятная! - говорю я сквозь зубы.

Она пожимает плечами, но нас зовет тетя Мими.

- Полдень... Обедать!

- Браво, браво! - восклицает папа. - У меня уже живот подвело! У тебя, наверно, тоже - а, Рике?

- Не знаю, пап.

- А вот погоди - сейчас подведет!

И он подбрасывает его в воздух, но смеялся только он, а не Рике. В это время я помогала доставать провизию; у нас были:

целый окорок,

огурчики,

яйца вкрутую,

холодная свинина,

картошка,

сыр "камамбер",

мандарины,

и, естественно, яблочные пирожные!

Ели из картонных тарелочек, которые специально купила тетя Мими - их выбрасывают, когда поедят, - а мясо брали пальцами - мечта! Тетя Мими ничего не говорила, она, похоже, решила считать, что все прекрасно, и даже так изо всех сил старалась казаться веселой, что Эстелла от изумления не успела начать ей подражать. Все-таки после обеда она согласилась пойти поиграть с нами в лесу, пока папа спал, укрыв лицо газетой.

- Хочешь, мы построим тебе шалаш? - предложила я Рике.

Он согласился и мы с Эстеллой соорудили из кучи веток и бечевок от свертков шалаш. Это нам напомнило прошлый год и мы были рады играть все втроем, как раньше. Эстелла переплетала ветки - она ловкая, когда захочет, - а как только шалаш был готов, он ей показался таким славным, что она предложила нам поиграть в дикарей - лишь бы самой с наслаждением в нем поваляться. Мы растянулись на земле: травка - мягкая, сквозь листья сверкает небо, слышится шум ветра. Немного погодя Рике принялся старательно кряхтеть.

- Какой галдеж - глаз не сомкнуть, когда все эти львы так ревут! Придется убить трех-четырех, чтобы поспать спокойно!

И вот он вылазит по-пластунски, подбирает кусок дерева и целится из него в разинутую пасть первого льва... Ба-бах!

- Слышите? Слышите?... Ах, это он ревет, пока падает... даже пальму одну повалил! Остальные удирают к морю, но я и до них дострелю - а, есть! И один... и второй... и третий!

Это уже не Рике, а настоящий дикарь на полном опасностей острове! Эстелла мне подмигивала... ах, какое удовольствие не напускать на себя важный вид! Мы еще не смели ничего друг дружке сказать, но дела явно шли на поправку!

Вдруг Рике подкидывает свое ружье в воздух.

- Я другое придумал: я буду джинн, а шалаш будет мой дворец!

- Дворец! - воскликнула Эстелла. - Ой, да ничего подобного - это шалаш!

- Это дворец, противная дикарка!

- Да ладно тебе, Рике, - сказала я, - оставь ее в покое; не станете же вы ссорится - так хорошо играли!... Да и потом, ты что, Эстелла - тебе-то какая разница: дворец это или шалаш?

- Разница в том, что я старшая и не собираюсь уступать этому карапузу и что это шалаш, шалаш, шалаш!

Но Рике закричал, что нет, это дворец из зеленого мрамора, и что львы - это его слуги, с головы до ног разодетые в золото. По одному его жесту они запросто могут наброситься на Эстеллу и превращать ее каждый понедельник в воробья, каждый вторник - в плотвичку, каждую среду - в вилку, каждый четверг - в кочан капусты, каждую пятницу - в босоножку, каждую субботу - в газель, а каждое воскресенье - в большую круглую тыкву!

- Ты кончил! - в ярости завопила Эстелла. - Прекрати свои глупости, а то пристукну тебя сейчас, как кролика!

- А я коснусь тебя волшебной палочкой - и ты уснешь на сто лет!

- Гляньте на него, горе-Робинзон!

- А ты вообще фея Карабос¹!

г---------------------------------------------------

¹ фея Карабос - персонаж балета "Спящая красавица"; старая, горбатая, злая волшебница.

L___________________________________________________

- Замолчите, замолчите, - повторяла я, бегая от одного к другой, - вдруг вас услышит тетя Мими!

Поздно - она уже подошла!

- А-а, вот так славно! Как тебе не стыдно, Рике, не слушаться своей старшей сестры?

- Но Эстелла тоже!...

- Ты меня поражаешь, и лучше б тебе помолчать, голубчик, после всего, что ты натворил вчера!... Впрочем я сегодня же вечером напишу твоей матери и обо всем сообщу: в конце концов, ты стал уже совершенно несносен!

- Ой, нет! Ой, нет! Не надо маме, - воскликнул Рике, разражаясь слезами. - Разве я вел себя так плохо!

Он плакал, плакал; я проскальзываю к Эстелле.

- Скажи что-нибудь, ты же тоже виновата!

Но она как всегда смолчала и побыстрей исчезла - под предлогом, что хочет посмотреть: спит еще папа или нет. Папа проснулся и, раздосадованный всеми этими историями, стал ругать Рике, а тот, покусывая ногти, слушал с упрямым видом. Я смотрела на него: очень нездоровый у него вид, круги под глазами; и такой нервный! Папа, впрочем, тоже, а тетя Мими - и того больше. Но она, в конце концов, и правда тут слишком несправедлива... а Эстелла взяла и ничего ей не сказала, чтобы из заблуждения вывести!

День клонился к вечеру; мы вернулись в гробовом молчании. Неужели хороших дней уже быть не может?

ПОНЕДЕЛЬНИК, 17 АПРЕЛЯ¹.

г---------------------------------------------------

¹ видимо, от расстройства Алина спутала дату - на самом деле должно стоять: 19 апреля. (прим. перев.)

L___________________________________________________

Рике сегодня утром мертвецки-бледный; постоянно меня спрашивает, написала тетя Мими маме или нет. Я поговорила с папой, а тот спросил у тети Мими.

- Ну что вы, - ответила она, - очевидно же, что я ничего не напишу, но нужно ведь было слегка нагнать страху на этого чертенка, который словно с цепи сорвался!

Но Рике не верится; он уже видит, как мама получает письмо, он мне повторил это десять раз, двадцать раз - в конце концов я отослала его поиграть к Габриэлю - у того опять разболелась нога. Все так досадно в эти каникулы, и я уже сама не знаю, что с ним делать! Утром Виолетта пошла в сквер Сен-Пьер со своим шикарным братом Крикри и позвала меня, но тетя Мими наотрез отказала.

- Армана же там не будет!

- Откуда ты знаешь? Да и потом я еще не слышала от этого Крикри ничего путного!

И она все ворчала, ворчала - а все из-за того, что вчера вечером поссорилась с мадам Бедой из-за какого-то случая с мастикой; теперь, проходя мимо ее будки, она выпрямляется как палка.

- Слушай, а твоя мать скоро вернется? - спросила меня консьержка.

А когда я ответила: "В конце месяца", - то увидела, что она пришла в восторг. Мадемуазель Ноэми тоже, а мадам Петио -  и подавно. Про мсье Коперника я уж и не говорю: после того обеда на прошлой неделе он не смеет носа к нам показать, а как только завидит тетю Мими - тут же спасается бегством. Тетя Мими же теперь чуть ли не молится на Фанту, и нахвалиться не может их "очаровательной Кармен", которую хотела пригласить к нам на чай.

- Хорошое бы было для тебя знакомство! - объявила она Эстелле.

Эстелла в кои-то веки не согласилась и отвертелась, заявив, что ни за что не свяжется с ученицей, которая по всем предметам последняя.

Ах, мама, мама - от нее всем-всем делается легче жить!... Но только через двенадцать дней, только через двенадцать дней.

ВТОРНИК, ВЕЧЕР, 20.

Рике часами пропадает у Габриэля, пока бабушка Плюш хлопочет по дому; когда возвращается, то молчит как рыба, невозможно узнать, во что они там играли. Папа мне говорит, что ночью он во сне кричит, словно от страха, и он ему купил тонизирующее средство, которое ему всегда дает принимать мама. Хоть бы не заболел! Ест он, впрочем, хорошо; тетю Мими очень слушается - может, даже слишком. Сегодня утром я застала его, когда он рылся в ящике с игрушками.

- Что ты ищешь?

- Да ничего, Лилина!

И вдруг бросается ко мне на руки:

- Ты меня любишь, скажи, ты меня правда любишь? И ты уверена, что оно не ушло - письмо тети Мими? Но как же - если оно не ушло, то почему тогда мама мне не пишет? Она сердится, как ты думаешь?

- Да нет, милый, ты переживаешь по пустякам!

- А! Ну да.

Но через час он опять начинает. Утром я написала маме и попросила поскорее прислать ему хоть словечко, но на душе у меня неспокойно: сама не пойму почему, но мне кажется, что Рике от меня что-то скрывает. Я попыталась поговорить об этом с Эстеллой, но та еле меня дослушала, а папа... у папы неприятности с Мартине - из-за шкафа, над которым он провозился шесть дней, а тот вышел слишком большой и не пролазит в дверь; придется теперь все переделывать, а мсье Мартине говорит, что папа сам виноват - так что у него теперь весь сон пропал. И вот я слушаю его жалобы и не смею ничего сказать про Рике.... Если б только можно было уснуть и не просыпаться до конца месяца!

СРЕДА, 21, 11 ЧАСОВ.

Рике пропал - да, да, пропал сегодня с восьми утра. Мы обыскиваем дом, квартал - никак не можем найти.

ПОЛДЕНЬ.

Папа, как угорелый, примчался от Мартине, куда за ним бегала Эстелла. Где же Рике, Рике, Рике? Утром, выпив свой кофе с молоком, он крикнул мне:

- Я пошел к Габриэлю, Лилина!

Я еще слышу его голосочек; он как будто немного волновался и на пороге обернулся меня обнять, но я не обратила на это внимания - он уже несколько дней такой чудной! А мне еще постели нужно было достилать.

Но к десяти часам, удивляясь, что не вижу его снова, я спустилась за ним на второй этаж.

- Рике? - воскликнула бабушка Плюш. - А он сегодня утром и не приходил!

Не приходил! Сердце у меня так и застучало. Может быть, подумала я, он играет на улице с Арманом? Впопыхах снова поднимаюсь к Виолетте.

- Ты Армана и Рике не видела?

- Рике - нет, а Арман еще спозаранку ушел к учителю, который его просил зачем-то зайти. А что такое?

Я ей все объяснила; сердце у меня сжималось все больше и больше, я ничего не могла понять.

- Да ладно тебе, - сказала она, - не сходи с ума - он, наверно, во дворе... Слушай, а давай я помогу тебе искать, хочешь?

Но на дворе Рике нет - Рике нет нигде. Пришлось сообщить тете Мими - она пришла в ярость, а Эстелла побежала к папе, чтоб... Ну вот, я повторяюсь, сама уже не соображаю, что пишу, мне кажется, что мне снится сон... Арман - ой... ой... а может, Рике пошел вместе с ним к учителю?... Это так, это так - ну, конечно!

2 ЧАСА.

Папа сбегал к учителю: Армана у него не было - он обманул: ему вообще никто не говорил приходить. Значит, он ушел с Рике - но вот куда... куда? Все-таки тетя Мими оказалась права... этот Арман... Я все ходила, ходила кругами по дому; мне пришло в голову посмотреть вещи братишки: он взял свой большой нож, красный карандаш, беретку, которую почти никогда не надевает, компас, а на кровати папы я нашла распахнутый атлас и в нем вырвана карта Франции. А еще на ящике, в котором он, как я видела, вчера рылся, лежала сверху маленькая коробочка от его компаса - пустая: в поход, он отправился в поход! Я во все горло позвала папу и мы бросились к Петио, а те только что обнаружили в тетрадке у Армана что-то вроде маршрута по Франции.

- Они сбежали, негодники! - воскликнула мамаша Петио. - Виктор, нужно сообщить в полицию и побыстрее; больше ничего не остается!

Папа и мсье Петио только что ушли, а я вот осталась и жду, жду. Эстелла, застыв, сидит на кровати и молчит - кажется, у нее не хватает духу со мной заговорить. А еще у нас голова идет кругом от тети Мими: ходит туда-сюда, плачет, стонет, повторяет сто раз, что она ведь предупреждала, что все это кончится плохо, что она во всяком случае снимает с себя всякую ответственность. Да кто ее обвиняет? Разыскать Рике - вот что нужно; разыскать и ничего больше. Я пишу, заставляю себя писать, чтобы не приходилось думать, потому что когда я пытаюсь представить себе, что' может произойти - это слишком ужасно!... А ведь мама мне доверила Рике... А когда узнает!... Погоди-ка, это невозможно, не бывает так, чтобы двое ребятишек ушли вот так по дорогам - кто-нибудь да завернет их обратно! Куда только им взбрело в голову пойти? А эта карта Франции? Рике мучился из-за того письма маме... ой... если подумать... Может, он и ушел к ней - туда, в Ле-Бреш? Карта, компас, маршрут - это так, это так! Быстро - как вернется папа, все ему рассказать! Бегу поговорить с Виолеттой!

ДЕСЯТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА

Я оказалась права, права - и вот откуда знаю: я была у Виолетты, только что вернулись папа с мсье Петио, как вдруг вся в слезах приходит бабушка Плюш:

- Бедный мсье Дюпен... бедная мадам Петио... бедные друзья... Ох уж эти окаянные мальчишки, эти окаянные мальчишки... вот вам их штучки!

- Да что, что такое? - кричим мы.

И она наконец объяснила: у Габриэля с утра был какой-то странный вид: он не сходил со своего кресла, не играл, не разговаривал, а лишь испускал время от времени глубокий вздох и - что встревожило ее еще больше - в обед отказался есть! Бабушка тут же решила, что он заболел, и уже пошла было за врачом, как Габриэль принялся страшно стонать.

- Не хочу врача! У меня ничего нет, но я не могу держать это в себе!... А ведь я обещал!... Ох! Что же делать?

Бабушка Плюш, почуяв тайну, с пристрастием допрашивает нашего Габриэля, берет в оборот и в конце концов все узнает: Арман и Рике взяли да и ушли в Ле-Бреш к маме; весь заговор замышлялся на глазах у Габриэля. Бедный Рике в понедельник утром все плакал, плакал, рассказывая про письмо, которое угрожала отправить тетя Мими; от мысли, что мама может на него рассердиться, разлюбить, он совсем потерял голову. Если б только билет на поезд не стоил так дорого... но у него всего три франка!... Тут-то Арман внезапно и предложил ему пойти вместе с ним пешком.

- Хочешь?

- Конечно, хочу!

На том и порешили. Достали атлас, начеркали маршруты; это было занятно - настоящее приключение, как те, о которых читаешь в книжках. Арман был в восторге помочь Рике да еще и исполнить заодно свои мечты о больших путешествиях, а Габриэль проклинал бы свой вывих, мешавший пойти вместе с ними, если б не надо было так много шагать. Но это слишком далеко. Рике вспомнил, что моя подруга Мари Коллине дошла пешком с Ниццы до Парижа и даже спала на яблоне - я как-то рассказывала об этом за столом, - а то, что по плечу девчонке, для пацана, ясное дело, вообще окажется парой пустяков!

- К тому же, - добавил Рике, - путь все время будет идти вниз, под гору... еще бы - ведь он ведет в самый низ карты!

- А, это хорошо, - вздохнул Арман. - Нам бы не помешало!

Они весело сбросили свои сбережения: три франка Рике, сорок франков, что были у Армана, и Габриэль в порыве доброты добавил свои восемь франков: итого 51 франк - невелика сумма!... А еще компас, цветная карта, два ножа, две плитки шоколада - в общем, экипировка серьезная. Выход назначили на восемь утра в среду и договорились, что Арман, чтобы не вызвать подозрений, расскажет, будто ему нужно сходить к учителю, а Рике сделает вид, что пошел к Габриэлю.

- И это ведь просто неслыханно, что за мальчишки, - добавила бабушка Плюш. - Спрашиваю своего Габриэля: не было ли у них колебаний хоть на мгновение, какого-то опасения напугать родителей? - так он только глаза выпучил.

- Родителей? Так они же как раз ради мадам Дюпен все это и делают - чтоб она не расстроилась, когда получит то письмо! Рике, наоборот, славный парень, а Арман - еще славнее: он ведь пожертвовал собой, чтобы вырвать товарища из лап мадам Мими! Это же совсем как в "Михаиле Строгове"¹ - ведь еще не известно, что с ними может приключиться, а? И пожары, и ураганы!... Арман готов ко всему.

г---------------------------------------------------

¹ "Михаил Строгов" - известный приключенческий роман Жюля Верна.

L___________________________________________________

Мамаша Петио и папа тут же пошли расспросить Габриэля, но не смогли больше вытянуть из него ничего, кроме жуткого мычания, которое было слышно нам на лестнице. И пришлось им от этой затеи отказаться.

ЧЕТВЕРГ, УТРО, 8 ЧАСОВ.

В какую же сторону они могли пойти? На юг, конечно, но в те края ведет уйма дорог. Какой путь они выбрали - через Корбей¹? Через Мелен²? Через Провен³? Папа изучил план Парижа; он считает, что они, наверно, вышли через Итальянские ворота,⁴ чтобы попасть в Мелен и Фонтенбло.⁵ Это самый короткий путь да к тому же как раз он-то и помечен на плане Армана.

г---------------------------------------------------

¹ Корбей - французская коммуна примерно в 100 км к востоку от Парижа.

² Мелён - город примерно в 40 км к юго-востоку от Парижа.

³ Провен - город примерно в 70 км к юго-востоку от Парижа.

⁴ Итальянские ворота - традиционное название выезда из Парижа на одну из ведущих на юг (т.е. в сторону Италии) дорог.

⁵ Фонтенбло - город примерно в 50 км к юго-востоку от Парижа

L___________________________________________________

Вполне возможно, что сегодня утром они уже прошли Ати-Мон¹. Но как знать? Может, они вообще еще не выходили из Парижа? А может, наоборот, повстречали машину и та подвезет их подальше? А если они прошли путь пешком, я так и вижу, как Рике семенит рядом с Арманом, с картой Франции в руке, где на розовом фоне помечены лишь крупные названия; надо идти к той синеве, что внизу, где мама - вот и все, что он знает. А ведь у него и так был нездоровый вид! Я просмотрела его одежду и увидела, что он надел старую обувь, с продырявленной подошвой - мне ее надо было отнести к сапожнику. Если б погода стояла хорошая, то еще ладно, но моросит дождик, и он, конечно, конечно, заболеет!... А где они спали?... Эту ночь папа провел на ногах, не раздеваясь; нам он велел попытаться уснуть, но я не смогла! Я так и лежала с открытыми глазами, спрашивая себя, где же Рике, Рике!

г---------------------------------------------------

¹ Ати-Мон - (фр. Athis-Mons) коммуна на юге Парижа

L___________________________________________________

- Ох, послушай - не зови ты его так! - вышла в конце концов из себя Эстелла.

- Хорошо, хорошо, - ответила я. - Если ты можешь спать, то везет же тебе!

Она резко отвернулась к стенке, утянув на себя все одеяло. Но я не заругалась, а спустя мгновение пробормотала:

- Эстелла... обними меня!

Она не ответила. Наверно, она на меня немного сердится, потому что папа от меня не отходит ни на шаг и, когда говорит о Рике, то все время обращается ко мне; а она такая чудна'я, бедняжка Эстелла: ее собственные мелкие огорчения всегда у ней стоят выше наших тревог.

ЧЕТВЕРГ, ВЕЧЕР, 22.

Письмо от мамы - радостное: она возвращается в следующий четверг, через неделю. Ох, что же скажет мама, что скажет, если не обнаружит Рике!? Но как-никак остается еще семь дней, и сегодня, самое позднее - завтра, нам его возвратят! Два раза за сведениями заходили полицейские; весь квартал уже в курсе; люди задерживаются у мадам Беды: "Ну как там мальчишки?" - и когда она отвечает: "Пока ничего", - они со вздохом отходят.

Утром у Виолетты я встретила Мари Коллине - она упала мне на руки, плача. Разубеждает меня, говорит, что ходить пешком не настолько изнурительно, как можно подумать, что дождик кончится, что Рике - крепкий, Арман - смышленный, - в общем, все выдумки, какие только может придумать, чтобы хоть как-то меня поддержать. Мадам Ноэми написала на всякий случай своей племяннице, которая живет в Мелене, а мсье Коперник сделал еще больше: он тайком отправился в Фонтенбло, где сам проведет розыски: он мне в этом признался буквально только что и запретил хоть кому-то об этом рассказывать.

- Даже папе?

- Особенно ему - не к чему зря обнадеживать! Впрочем, завтра я вернусь: в кинотеатре меня заменят лишь на сегодняшний вечер.

- Ой, мсье Коперник - какой вы добрый!

- Да нет, нет - у меня было большое желание прогуляться на природе... Да и признаемся, что я вас таки люблю!

И он резко от меня отошел, потому что расчувствовался. Но как бы мне хотелось пойти вместе с ним, делать неважно что, но хоть что-нибудь, лишь бы у меня было ощущение, что я приношу пользу! Ужасно оставаться на одном месте и ждать; каждый миг я напрягаю слух, мне кажется, что на лестнице слышатся шаги, голосок... Бросаюсь... Никого!... Бедный мой Рике!

ПЯТНИЦА, УТРО, 8 ЧАСОВ.

Еще одна ночь, мы провели ее с папой в беготне по Парижу - от Итальянских ворот до Ванвских¹, так ничего и не разузнав, безо всякой надежды хоть что-то узнать. В семь часов утра к нам обратились из участка: в 14-ом округе нашелся ребенок; но это оказался совсем маленький мальчонка трех лет... И что же? Это невозможно! Надо обязательно их найти, обязательно!

г---------------------------------------------------

¹ Ванвские ворота - (фр. porte de Vanves) один из выездов из Парижа на юго-запад.

L___________________________________________________

ДЕСЯТЬ ЧАСОВ.

Никаких новостей.

ПЯТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА.

Нашлись. Они здесь.

ОДИННАДЦАТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА.

Это мсье Коперник их привел.

Я была на улице, разговаривала с Мари, как вдруг перед домом останавливается такси и из него выходит мсье Коперник, держа под руку Армана и Рике.

- Ну, вот и они!

Я смотрю на него, остолбенев - не могла поверить, что это правда. Но Рике чуть встрепенулся.

- Лилина! - сказал он тихо.

Я взяла его на руки - это и точно был он; уткнулся своей маленькой, кругленькой головкой мне в плечо, куда он всегда ее кладет, я чувствовала шеей его влажные волосы. Я смеялась, пакала, мне даже не пришло в голову его поцеловать! Вдруг, как в тумане, показался папа, спешащий от мсье Мартине; он отвел Рике домой, а Арман в это время исчез в огромных руках мамаши Петио. Я раздела малыша - он промок, я его крепко растерла; Эстелла подавала полотенца, тетя Мими готовила липовый отвар. Рике не сопротивлялся и ничего не говорил - кажется, он был доволен вернуться к себе в постель, а когда я хотела дать ему отвару, он попытался оттолкнуть ложечку, но рука тут же опять упала на одеяло: он уснул.

- Тем лучше, тем лучше, - пробормотал папа, - наверняка уморился... Завтра увидим, как оно будет.

Все на цыпочках вышли, а я нет; во сне Рике взял меня за руку и я не решалась ее убрать. Ох, какой он был бледный! Но я не боялась, что он заболеет - нет, я ни о чем не могла думать, кроме одного: он здесь, мой миленький, это его я держу за ручку.

Немного погодя вошла тетя Мими:

- Отец зовет тебя к Петио - иди, я присмотрю за Рике.

У Армана глаза были красные-красные, и он жадно глотал горячий суп; родители, сестра смотрели, как он ест, а мсье Коперник в это время, сидя напротив за рюмочкой коньяка, весело потирал руки.

- Ну, что ж - вот так-то лучше, гуляка!... Эх, не такой бравый был у тебя вид, когда я вас приметил с малышом!

А случилось это в Барбизоне¹ в лесу Фонтенбло.²

г---------------------------------------------------

¹ Барбизон - деревня примерно в 70 км к югу от Парижа.

² Лес Фонтенбло - крупный лесной массив к юго-востоку от Парижа, в окрестностях города Фонтенбло

L___________________________________________________

Мсье Коперник все утро обследовал те места, расспрашивая то одного, то другого:

- Вы не видали двух мальчиков: один высокий, темноволосый, а другой помладше?

Ему отвечали: "Нет!", - он продолжал путь, и тут вдруг на площади Шато ему попался автобус, отправлявшийся в Барбизон... Барбизон... Красивое местечко, где он как-то раз бывал и где наверняка многое с тех пор переменилось... Часом позже он выходит из автобуса и устраивается пообедать на террасе маленького ресторанчика. Хозяин приносит меню.

- Вы не видали двух...

Но как раз в этот миг из лесу выныривают две фигурки - одна синяя, другая серая - на вид довольно знакомые. Малыш в сером, шмыгая носом, еле волочит ноги; второй, со свалившимися на глаза волосами, тянет его изо всех сил за руку. Завидев кафе, оба останавливаются, шепчутся... И это оказались Рике с Арманом!

- Признаться, - продолжает мсье Коперник, отпивая глоток коньяка, - сперва я хотел сразу же к ним подойти и заговорить, но меня удержало любопытство: что они собираются делать? Я решил чуток подождать и пересел за другой столик, подальше - за спину одной дамы с маленькой девочкой. Вперед вышел Арман: "Дамы и господа (нас было трое), представляю вам прославленную труппу... "Тралялям" со всевозможными номерами. Я же для начала сделаю стойку на руках (и делает), а затем загадаю загадку: бросишь бело, выйдет желто - что это? (Никто не отвечает). Это - яйцо!... А чем отличается учитель от лестницы? (Никто так и не отвечает.) Ну что ж, учитель заставляет поднимать руку, а лестница - ногу!" И еще три-четыре того же рода, причем все - одна избитее другой. После чего, не растерявшись, затягивает песенку - что-то вроде:

Надо нам тебя женить,

Белокрылый мотылек,

Надо нам тебя женить

Под зеленым дубом...¹

г---------------------------------------------------

¹ строчки из французской народной песни, ставшeй детской, "Свадьба мотылька" (фр. "Les noces du papillon")

L___________________________________________________

- таким фальшивым голосом, что у меня чуть уши не лопнули! (Ах! Это единственное, чего я не могу тебе простить, мальчик мой - ты пел настолько фальшиво!) Но если не брать это в рассчет, то надо признать, что кураж у мальчугана есть!... Маленькая девочка захлопала в ладошки и возможно все бы обошлось хорошо, если бы ободренному успехом Арману не пришла в голову злополучная идея подтолкнуть вперед Рике. "Теперь, дамы и господа, вы услышите великого чтеца-декламатора Тюрпюлена со своим последним павэтическим произведеньем! (и потихоньку) Давай, Рике, выкладывай свою басню!" - "Нет, нет," - говорил Рике. Но тот настаивал, девочка стучала ногами, так что пришлось ему подчиниться. Мы услышали:

- В... волк... волк.... и... яг... нёнок.

Яг... гнёнок... в... в...

И тут вдруг на Рике как напала икота! Он хочет продолжать, икота не дает, и чем дальше, тем сильнее! "Быстрее ты," - прошептал Арман. "Не мо... ик!... гу... ик!..." И тут Рике давай икать, Арман его тормошить, а девочка - так сильно смеяться, что под конец он громко разревелся. Вышел хозяин, поднял шум; уже заговорил о полиции, когда на сцену выступил я. Картина вышла умилительная: оба сорванца бросаются мне на шею, я усаживаю их за свой столик, а хозяин - в восторге от того, что вместо одного посетителя получил сразу трех - опять принимает радостный вид. И вот... мы вернулись... Но Арман, Арман, друг мой - как же фальшиво ты поешь!...

- Да, конечно, мсье Коперник! - с чувством ответил Арман.

- Но ты-то, - сказал папа, - расскажи-ка нам в свою очередь самое начало этого достославного путешествия! Что вы там себе напридумывали, а?

Арман повесил нос, сильно сконфузившись.

- Да не знаю, мсье Дюпен... До Итальянских ворот мы доехали на автобусе - оттуда идет дорога на Фонтенбло. Там мы купили по три булочки к своим шоколадкам, два леденца, еще две шоколадки, чтобы доесть наши булочки, и пошли по дорожным указателям. Зашагали мы, но не сильно долго прошли, потому что сразу за городом нас окликнули из машины молодые ребята: "Вы куда идете, дети?" - "В Фонтенбло, мсье, к родителям; мы потеряли билет на поезд." - "А, - говорят они, - что-то чудно' как-то, но все равно - садитесь, мы вас высадим там поблизости: нам как раз самим в ту сторону." Ребята оказались хорошие - у всех большие рюкзаки и веревки - особенно один, по имени Фред, в спортивных таких штанах!... Доехав до перекрестка, они нас высадили: "Поворачивайте направо - и дойдете!" Но мы завернули налево - вот и заблудились.

- Что-что?... Как "заблудились"? - воскликнули мы.

- Ну да, заблудились не на шутку!...

- Послушай-ка, - говорит папа, - вы вошли в лес в среду около полудня... ну, или хотя бы - как только до него дошли, а когда же вы из него вышли-то - когда?

Арман смотрит на него.

- Так сегодня же утром, на глазах у мсье Коперника!

- Погоди-ка, не могли же вы провести там целых двое суток?

- Как раз и провели - мы ж заблудились!... Мы кружили, кружили, никак не могли выбраться, все время возвращались на одни и те же места. Ну и мы, вообще-то, немного и другим занимались: играли на скалах, катались с них, прыгали с одной на другую; это с ума сойти какой лес для физкультуры, но на это уходило время, так что там и заночевать пришлось два раза: один раз в настоящей пещере, как циклопы, а другой - в зарослях вереска. Позамерзали там.

- А что вы ели?

- Да ничего, потому что у нас ничего и не было, кроме краюшек от наших булочек. Так уж вышло, что денег у нас больше ни гроша не осталось, потому-то мы и сколотили труппу, как Виталис¹ в "Без семьи", только собаки у нас не было.

г---------------------------------------------------

¹ Виталис - один из персонажей книги "Без семьи", бродячий артист.

L___________________________________________________

- Ну и ну, - воскликнул мсье Коперник, - понимаю теперь, почему вы так моментально опустошили свои тарелки!... Бедняжки!

Мамаша Петио сделала яростное движение.

- Ах, нет! Вот еще - не жалейте их! Они заслужили в сто раз хуже, эти негодники!... Особенно этот вот большой балбес, у которого в двенадцать лет мозгов не больше, чем у курицы!

- Хи-хи, - сказал Арман, - это же ради Рике... ради... ради...

- Замолчи и марш в постель, сорванец!

Она потащила его в спальню - он рыдал взахлеб. Я в первый раз видела, чтобы он плакал - мне это показалось чудны'м, а Эстеллу рассмешило. Мы пошли домой, горячо поблагодарив мсье Коперника, а папа пообещал пригласить его в гости, как только вернется мама. Рике все еще спит, щеки у него горячие-прегорячие.... только бы не поднялась температура! Он был такой промокший - наверно, сильно там намерзся. Ночью у него подежурит папа, но завтра я встану пораньше, чтобы присмотреть за ним.

СУББОТА, УТРО, 24.

Рике болеет; в шесть утра у него было 39,7°. Приходил врач, но ничего не нашел: ни ангины, ни насморка, ни бронхита - одна температура. Так что же это такое, что? Я тайком посмотрела в словарь и увидела, что так - с температуры - начинаются разные тифы, а еще менингит.¹ Ох, страх какой! Рике сильно взбудоражен, вертится из стороны в сторону, сбрасывает с себя одеяло, а когда тетя Мими хотела положить ему на лоб компресс, потому что у него болела голова, он ее оттолкнул с криком: "В пещеру!" Это, наверно, в ту, где он спал? Тетя Мими сочла это оскорблением и больше не выходит из кухни; как только припарка готова, она зовет:

- Алина, иди возьми!

г---------------------------------------------------

¹ менингит - тяжелое заболевание мозга

L___________________________________________________

Правда, Рике никого и не хочет, кроме меня; я должна держать его за руку, говорить с ним, улыбаться, а единственное, что его слегка успокаивает, - это когда я прижимаюсь щекой к его щеке; тогда он закрывает глаза и повторяет тихонько: "Мама! Мама!"... - словно молитву. От этого я плачу! Бедный папа у Мартине, время от времени туда бегает с новостями Эстелла; вдобавок, она старается мне помочь, но плохо умеет и только что перевернула микстуру на красивое мамино розовое покрывало; теперь она молча сидит на краю кровати и печальными-печальными глазами смотрит, как я хожу туда-сюда.

У Армана бронхит, но какое мне дело до Армана.

Врач еще раз зайдет вечером; что-то он скажет?

ПОЛОВИНА 6-го

40,8°. Рике больше совсем не мечется; он так утомлен, что у него больше нет сил даже приподниматься на подушке. Такое чувство, что он теряет все силы... А если...? Ох, нет!... Он поправится!... И этот врач - куда он только запропастился?... О, звонят! Это он!

7 ЧАСОВ

Все еще ничего - врач ничего не может сказать. Я выбежала за ним на лестницу:

- Мсье врач - ох, дайте мне слово, что... что это не менингит или даже... брюшной тиф!

Он улыбнулся из-под очков:

- Ну-ну, девочка моя маленькая, ты сама-то так не заболееешь? Вот еще глупости! Я только что сказал твоему отцу: если температура завтра спадет, то это наверняка лишь крайнее переутомление вследствие того похода! Но совершенно очевидно, что она должна спасть.

Каждый час делаем укутывание. Мне помогает папа; он это умеет, он спокоен, делает быстро. Ох, хоть бы эта температура спа'ла, хоть бы спа'ла!

9 ЧАСОВ.

Папа ложиться не будет, тетя Мими тоже; хотели остаться на ногах и мы с Эстеллой, но нам не позволили. Неужели они воображают, что мы сможем уснуть? А если меня потребует Рике? На всякий случай, я все же решила не раздеваться - тогда, если папа позовет, то мне надо будет лишь соскочить с кровати. Но как же будет ужасно лежать в темноте, дожидаться завтрашнего дня.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 25, 6 ЧАСОВ УТРА.

Температура немного спа'ла: 39,1° в четыре часа - на полтора градуса меньше, чем вчера. Врач так и говорил - ох, какой хороший врач!... Рике еще очень красный и сильно горит, но больше не жалуется, мне даже кажется, что он спит... Папа улегся с ним рядом отдохнуть. Я же не могу. Я за эту ночь вставала множество раз посмотреть, как дела. А потом, в четыре часа за мной еще и пришла тетя Мими, потому что меня просил Рике. Как только он меня увидел, то взял за руку, нежно зажал в своей - и в то же мгновение уснул. Когда проснется, температура, конечно, будет еще меньше; это он за ту дальнюю дорогу так умотался, да еще из-за ночей на открытом воздухе. Трудно ему будет восстанавливать свои силы, но я сделаю все, что скажет врач, все! Надо, чтобы к приезду мамы вид у Рике стал отличный: я свожу его в парикмахерскую - когда волосы короче, то лицо кажется круглее - и надену на него красивый новый костюм.

Но надо рассказать про Эстеллу. Сегодня ночью я думала, что она спит, как вдруг слышу - она меня тихонько зовет:

- Лилина... Лилина...

- Что такое?

- Ли-лина!

И тут она бросается ко мне, утыкается головой в плечо и ревет, ревет.

- Лилина, ты думаешь, Рике... Рике тяжело болен?

- Да нет - что ты еще болтаешь? У Рике просто сильное переутомление вследствие его похода (в точности слова врача)... А завтра температура начнет снижаться! Ну же, ну - до какого ты состояния себя довела?

Она заплакала еще сильнее и вдруг:

- Это не столько из-за этого, а... Ты больше меня не любишь - да, ты меня больше совсем не любишь!

Это она же меня еще и упрекает! Я вдруг разозлилась. Обозвала ее "дура... балда... тупица..." С каждым словом она плакала чуть меньше, а когда я ей сказала "дубина", она совсем успокоилась.

- Вижу, что ты меня еще чуточку любишь; ох, Лилина, я была так несчастна! Ты знаешь, в тот день, когда ты мне сказала: "Если ты можешь спать, то везет же тебе!" - и еще в другой, когда ты была так рада пойти к мадемуазель Делис без меня... и еще...

И так десять минут, с подробностями, но до того искаженными, что уже ничего нельзя было узнать. Я поверить не могла своим ушам: это меня же еще и обвиняет Эстелла - меня, кому наоборот она принесла столько страданий? Это уже слишком, и у меня вполне было желание повернуться к ней спиной; но у ней и правда был очень несчастный вид, и я не посмела. Наступило долгое молчание, и наконец Эстелла медленно сказала изменившимся голосом:

- Я прекрасно понимаю - ну да, я прекрасно понимаю, какая я: думаю только о себе... я не могу тут ничего поделать... Помоги себе, Лилина... помоги мне... Я нуждаюсь в твоей помощи, я умоляю тебя!

- Эстелла! - пробормотала я.

Я раскинула вокруг нее руки и мы прижались друг к дружке так крепко, что слышали, как дышим, а наши слезы смешивались у нас на щеках... Бедная Эстелла, она права: в сердце у ней тлеет огонек такой слабый, такой слабый, что его нужно окружать большим теплом, большой нежностью, чтобы не дать ему угаснуть. За Рике, за меня она сильно не переживает, но вот вам - "я ее больше не люблю." Да нет же, я люблю ее такой, какая она есть, и помогу ей, раз она просит - она всегда найдет меня рядом. Так я ей и сказала, и еще раз повторила. Она меня поцеловала.

- Лилина моя милая, какая ты добрая! Но ты знаешь - чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что во всем виновата тетя Мими. Поначалу мне нравилось, как она меня выделяет, расхваливает и дарит подарки; но потом ей уже захотелось, чтоб я не отходила от нее ни на шаг, а я решила, что вы с Рике против меня... Ох, я терпеть ее не могу!

- Послушай, Эстелла, но она ведь с тобой правда обращалась очень ласково!

- Нет, нет - я на нее теперь в обиде!

На мгновение она замолчала, а когда я ее чуть позже окликнула, она уже спокойно себе спала, словно не болеет Рике, словно нет на свете ничего другого, кроме того великого огорчения, от которого я ее только что утешала.

Наутро Эстелла проснулась совсем свежая, веселая. Она улыбается мне, осыпает папу поцелуями, опекает Рике по мелочам.

- Что ж ты, а меня поцеловать? - говорит ей радостно тетя Мими.

Но Эстелла бросила на нее такой холодный взгляд, что она отвернулась опечаленная и ошеломленная, и мне прекрасно было видно, что ей обидно.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 26.

У Рике температуры больше нет. Градусник утром показал 36,8°.

- 36,8°, - сказала тетя Мими, встряхивая. - Это невозможно, он сломался: еще вчера вечером у малыша было 38,3°!

Я сходила за градусником к Петио: та же температура.

- Ой, ну хватит - надоел мне уже этот градусник! - воскликнул Рике. - И потом - я есть хочу!

Он хочет есть!... Я дала ему немножко пюре, яблочного компоту; он был очень рад поесть и даже попросил добавки компота.

- Нет, нет, - сказала я, - хватит, а то опять заболеешь и не сможешь встать в четверг, чтобы встретить маму.

- Ой, вот оно что! - воскликнул он. - Тогда я вообще не буду есть - вообще - если так лучше!... Но что скажет мама, когда узнает, как я отправился к ней в гости? Она рассердится целиком или же все-таки будет и рада хоть чуточку?

- Вот еще, Рике - да конечно, рассердится! Ты поступил очень плохо.... папа же тебе уже говорил!

Папа и правда ему уже говорил - но Рике, похоже, не понял. Он виноват, признает он, что ушел тайком, никого не предупредив, но ведь это было "ради мамы"! Он считает, что сказал этими двумя словами всё - и как его ругать, как наказывать? Папа лишь взял с него слово больше так не делать.

- Конечно, - ответил Рике, - теперь же мама всегда будет здесь!

Тетя Мими слушала в негодовании.

- Твой отец глуп, - созналась она мне. - Ах, вот уж вырастет молодчик из вашего Рике через пятнадцать лет! А уж Арман-то...!

Тут, я должна сказать, с ней согласна, хоть и повторяет Арман в свою очередь, что сделал всё "ради Рике". Может и так, но больше - потому, что любит приключения, и думаю, дороговато бы ему пришлось за это заплатить, если б не бронхит. Мать заботится о нем по-своему, с огромными приливами нежности - которые обрываются приступами резкой ярости, когда она угрожает положить его в больницу.

- Ты бы вполне это заслужил, шалопай, и сама не пойму, что мне мешает надавать тебе оплеух!... Ах, повезло тебе, что ты в постели!

Арман плачет, клянется слушаться, но ему на утешение под боком есть Виолетта: она читает ему вслух, одновременно убаюкивая Ноно, и призналась мне, что очень довольна.

- Ты понимаешь, Арман сейчас такой смирный, я с ним делаю, что хочу, и мне так нравится за ним ухаживать! То полоскания горла, то капли в нос, то припарки! В общем, решено: когда вырасту - стану медсестрой; мне это очень-очень нравится!

Сейчас - ведь каникулы уже кончились - она ушла с Эстеллой в школу. Я осталась дома из-за Рике и вернусь только в пятницу, когда здесь будет мама - надо же, уже можно так сказать - и скорей бы это стало правдой!

- Хочешь, я останусь вместо тебя? - предложила Эстелла - немного нехотя, сказать по правде.

И когда я отказалась, лицо у ней просияло.

- Ах! Оно и к лучшему, а то такая бы была досада пропустить историю... Но если б это могло тебя как-то выручить, я бы ее все равно пропустила, разумеется!

И тут же вихрем умчалась!

Я же сегодня после обеда схожу к учительнице - объяснить свое отсутствие, а Виолетта мне передаст уроки - вот и все.

ПОНЕДЕЛЬНИК, ВЕЧЕР.

Видела мадемуазель Делис; у ней немножко другая прическа, с пробором сбоку - зачем она ее поменяла? А в остальном, она все такая же добрая. Виолетта права: она совсем на меня не в обиде за чаепитие, да если б даже и обиделась, то история с Рике все бы собой заслонила; она задавала мне вопрос за вопросом и под конец подарила для брата картинку очень красивую, на которой верблюды в пустыне Сахара.

- А моя книжка - "Робин Гуд" - тебе понравилась? - вдруг спросила она.

Я хотела сказать "да", но у меня не хватило духу ее обмануть, и я со слезами на глазах призналась, что у меня ее конфисковала тетя Мими.

- Тетя Мими, - сказала она задумчиво. - Ах, да!... (и, сменив тон) Между прочим, Алина, твоя подруга Мари начала учебу блестяще - 10 по арифметике, 10 по французскому. О, теперь это будет отличная ученица - после того как она выкарабкалась из своей "скорлупы"!

И добавила, что как-нибудь в четыре часа возьмет нас с собой домой и приготовит для нас книжки. Какое счастье!... Я крикнула об этом Мари - она играла во дворе (была переменка) - и глаза у ней загорелись от радости.

- Ой, Алина - а еще к тому же и мать у тебя возвращается!... Я счастлива дальше некуда!

- Перегибать ни в чем не надо, Мари, перегибать не надо! - ответила я, обнимая ее.

И поскорее убежала, а то издали меня заметили Тьенетта, Люлю, Жаклина и неслись ко мне со всех сторон.

Но меня ждал Рике.

День мы с ним провели хорошо, совсем одни, пока тетя Мими, чтобы слегка сменить обстановку, прогуливалась с мадам Фанту. Саха'ра на открытке показалась Рике великолепной.

- Только, - спросил он, - почему на ней не видно линию экватора? Она же там есть и я умею ее рисовать большим черным карандашом. Но скажи, Лилина - а то я никак не пойму: она взаправду существует, эта линия, по-твоему? Она большая? Она прямая, или изогнутая, как шланг? Как ты думаешь, я бы смог на нее улечься, чтоб мне не сожгло спину? Мне бы так хотелось...

И пустился рассказывать про свою школьную жизнь; мне это напомнило маму: как во время моей ангины она рассказывала про свое детство - да у Рике и правда немножко ее голос.

- Иногда, - сказал он, - на переменке, вместо того, чтобы играть с товарищами, я иду сажусь на скамейку и ничего не делаю.

- Ну и ну - что за причуда; тебе же, наверно, скучно так сидеть!

- А, да - но зато так переменка кажется дольше, понимаешь!

Милый малыш... Вернулась Эстелла, мы втроем весело попили чай, загадывая друг дружке загадки. Эстелла была в восторге: она получила две 10-ки, да еще и учительница ее похвалила. О, теперь все пойдет на славу!...

ВТОРНИК, 27.

Рике уже два часа как встал, а на обед поел ветчины. Видно,  конечно, что он болел: бледный, немного вялый; все же надеюсь, что мама застанет его не в сильно плохом виде. Приезжает мама в четверг утром, на поезде в 9 часов 24 минуты. С выплатой компенсации все в Ле-Бреше утрясается; провели расследование, дядя Эмиль ответственности не несет - авария произошла из-за знака, который должен был предупреждать: "Дорожные работы - замедлить ход", - а он, видимо, упал; так что тетя Лотта будет получать пенсию в 100 000 франков, пока не вырастут дети... 100 000 франков - огромная сумма... а еще она нашла себе квартирантку: девочку десяти лет, которая живет в Лионе, а врач ей прописал юг. Родители у ней молочники, зовут ее Клариса, а приедет она в следующее воскресенье, после отъезда мамы, потому что раньше ей было бы негде спать.

Тетя Лотта в отчаянии, что мама уезжает... Эх, я ее понимаю - без мамы все становится тоскливее; она вернется только послезавтра, но уже сейчас такое чувство, словно она немножко с нами. Утром, проснувшись, я принимаюсь тормошить Эстеллу.

- Доброе утро, дорогушка, доброе утро!

И мы смеемся, потому что обнимаясь, запутались своими ночными ленточками. В одних рубашках мы бежим к окошку - окошку без "ти-тума". Погода стоит хорошая, по небу скользят маленькие облачка, в домах открываются ставни. Мы моемся, полотенце так и пляшет в воздухе, мыло летает, Рике смеется сам с собой в постели, папа, одеваясь, напевает, а когда мы смотрим друг на дружку, то наши глаза говорят: "Она возвращается!" И так не только у нас, нет - что-то изменилось и во всем доме: мадам Беда и мадемуазель Ноэми больше не смолкают, когда я прохожу мимо, а кричат:

- Мы о твоей матери говорили, Алина - наверно, уже вещи укладывает!

И у бабушки Плюш - то же самое, а еще она испечет пирог с вишнями.

- А мне не достанется, - простонал толстяк Габриэль, - ни за что не смогу подняться к вам с этим проклятым вывихом!

- Да ты что! - сказала я. - Мама же, конечно, пошлет тебе кусочек, сладкоежка!

То же и с Мари Коллине, и с мамашей Петио, и с Арманом, который зовет меня с постели:

- Как ты думаешь, она зайдет ко мне? А то мне хотелось бы узнать, что' она думает про... про...

Он не договорил, но я поняла и ничего не стала отвечать, потому что немного сержусь на него за Рике.

А мсье Коперник поднялся вчера к нам со скрипкой в руках - чтобы навестить "своего маленького друга"; но тетя Мими его не впустила.

- Мой племянник переутомлен, мсье, и врач рекомендовал никого, кроме членов семьи, к нему не пускать.

Это слышала Виолетта и говорит, что бедный Коперник спустился назад совсем как в воду опущенный - со своей скрипкой, своими песнями и игрой в кто что любит!... Но вот увидит, как все будет, когда вернется мама!

А тетя Мими? Что ж, тетя Мими делает все, что положено - она всегда делает то, что положено. Во время болезни Рике она ни на минутку не опоздала, приготовляя ему укутывания и припарки, но ни единого разочка не подошла к постели, чтобы просто ему улыбнуться. Между ней и нами словно стоит преграда; как только мы заговариваем о маме, она тихонечко выходит и идет излить душу Фанту. Я догадываюсь об этом, потому что когда мне встречается мадам Фанту, то уж такой вид передо мной принимает, такой вид. Мне все равно; и мне все равно, что тетя Мими нас покидает, мне б хотелось ее пожалеть немножко, но не получается.

СРЕДА, 28, 5 ЧАСОВ.

Тетя Мими уехала, уехала насовсем рано утром, и теперь она уже у себя дома в Гавре!... Вчера вечером она объявила папе новость:

- Фернан, представляете, меня вызывают в Гавр - да, письмо от мсье Кузино, моего домовладельца - только что взяла у консьержки: у меня протекли трубы, и он требует ключи от квартиры, чтоб впустить слесарей; вы прекрасно понимаете: я не хочу, чтобы у меня дома в мое отсутствие находились рабочие! И вот надо же - за один день до возвращения Минетты... Я уеду завтра утром - поездом в десять часов десять минут.

Завтра утром!... Мы с Эстеллой переглянулись, с трудом сдерживая радость... А с постели нам что-то маячил Рике!

- Что ж, - сказал папа, - я вполне все понимаю, Мими; с вашей стороны вообще было крайне любезно остаться так надолго; вы тут с нами настолько утомились - мы этого никогда не забудем!

Он говорил, говорил - мне стало немножко стыдно: все, что он говорил, было правдой.

- А я, знаешь - буду часто тебе писать, - добавила я, - нам... нам будет тебя не хватать - мы привыкли тебя видеть!

- Да-да, - рассеянно сказала тетя Мими, и я перехватила ее беспокойный взгляд в сторону Эстеллы; но Эстелла склонилась над тарелкой и даже не подняла головы.

Мы пошли укладываться спать, и я долго уже проспала, кажется, как вдруг меня разбудил легкий шум, и при проблеске луны, который просачивался сквозь наши ставни, я увидела тетю Мими в большой белой ночной рубашке. Она бесшумно приближается - я не шевелюсь - наклоняется над кроватью, так близко, что я чувствую ее дыхание, и долго-долго смотрит на нас, не прикасаясь. А потом вдруг отстраняется, вздыхает и, протянув надо мной худую руку, украдкой гладит по щеке Эстеллу. Тут я чуть-чуть приоткрыла глаза и смогла увидеть ее немного неловкий жест - он был полон робкой нежности.

Эстелла почувствовала сквозь сон прикосновение; она повернулась, улыбаясь, и тихонечко пробормотала:

- Мама!

Тетя Мими так резко выпрямилась, что я чуть не забыла, что сплю; можно было подумать, что она порезалась ножом, и мне было так обидно за нее, что не хватило храбрости открыть глаза и посмотреть, как она выходит. Я опять уснула, а на следующее утро она была, как обычно, в хорошем настроении, так что на мгновение можно было решить, что мне приснился сон. Она ходила от шкафа к чемодану, от чемодана к шкафу, повторяя, что в таком кавардаке точно что-нибудь да позабудет.

- Хочешь, я помогу?

- Ах, нет, вот еще - ты все поперепутаешь!... Возьмись-ка лучше за завтрак!

Но возникла неувязка: кто проводит ее на вокзал? Папе обязательно надо идти к мсье Мартине, который дал ему отгул на завтрашнее утро - встречать маму; у меня на руках Рике. Эстелла отвела меня в сторонку.

- Мне нельзя пропускать школу, я уже сказала папе: у меня контрольная по французскому!

- Что вы там замышляете? - спросила тетя Мими, уткнувшись носом в чемодан.

Эстелла, не ответив, сбежала, и пришлось все объяснять мне. Тетя засмеялась.

- Вот еще тоже - переполох из-за пустяков! Как будто я одна до вокзала не доберусь!

Но видно было, что на самом деле она думает не так, и я с жалким видом предложила:

- Если хочешь, тебя провожу я... Мамаша Петио может приглядывать за Рике, а когда вернусь, я его подниму с постели.

На том и порешили, хотя большого желания не было ни у той, ни у другой из нас. Перед уходом в школу Эстелла на ходу поцеловала тетю Мими.

- До свиданья, тетя, до встречи!

Но я посмотрела на нее такими глазами, что она поспешно добавила:

- И все тебе благодарны, ты знаешь!

Тетя Мими, не глядя, потрепала ее по щеке.

- До свидания, девочка моя!

И когда чуть позже мы услышали, как Эстелла, напевая вполголоса, несется вниз по лестнице, она, немного нервничая, повернулась ко мне:

- Что ж, Алина, поторопись! Мне б, конечно, хотелось, чтобы ты меня проводила, но опоздывать из-за тебя на поезд мне совсем ни к чему!

- Ой, не переживай! У нас еще больше часа... Но разве ты ни с кем в доме не попрощаешься?

- С Фанту я виделась вчера вечером, а что до остальных!...

И она сделала жест, которым хотела сказать, что до остальных ей нет никакого дела. В такси - красивом, красном - она все считала и пересчитывала багаж. Я смотрела на нее и опять видела ту печальную женщину, что приходила ночью. "Это не она," - говорила я себе. И все-таки это была она - та самая тетя Мими - и все это лежало тяжелым грузом у ней на сердце, пока она повторяла мне своим властным голосом, что очень боится опоздать на поезд. Какой-то порыв подтолкнул меня к ней, и я принялась рассказывать всякую всячину, чтоб сделать ей приятно - что-то было правдой, а что-то нет - как например, что я буду очень рада познакомиться с ее домовладельцем мсье Кузино, когда мы приедем к ней в гости в Гавр.

- Не сейчас, не сейчас, девочка, - отвечала она. - 1... 2... 3... я не вижу желтой коробки. Куда ты ее положила, растяпа?... А, вот она!... Покарауль мне все хотя бы, пока я схожу за билетом!

- Да-да - будь спокойна!

Что же еще можно для нее сделать? Я замечаю продавца газет и выбираю "Модную женщину" - она обходится мне в тридцать франков - все, что у меня есть; но зато обложка великолепная и когда тетя Мими возвращается, я ей подаю журнал; у ней округляются глаза.

- Это мне? Какая ты смешная, Алина! Но ты хоть не слишком далеко отходила от багажа?

А когда я ее целовала на прощанье много раз - и за себя, и за Эстеллу - она меня мягко оттолкнула, воскликнув, что у ней как раз есть время сесть на поезд, если она хочет успеть занять передний уголок. С перрона я делала ей знаки, а когда поезд тронулся, то увидала, как она пререкается с какой-то дамой по поводу открытого окошка.

Я ушла, мне хотелось плакать. В автобусе - чуть меньше; еще меньше, когда я из него выходила, а чем ближе к дому, тем ко мне все больше возвращалась радость, я посмеивалась сама с собой и взбежала по лестнице вприпрыжку - так спешила опять попасть домой - домой, где нет больше тети Мими. Таковы вот мы, люди!

Рике подстерегал меня за дверью полностью одетый, с лукавинкой в глазах.

- Лилина - ура, Лилина! Я уже готов - что, удивилась, да? Просто сегодня утром у нас с ума сойти сколько работы... - Он принял торжественный вид. - ... потому что не думаешь же ты, что мы позволим маме вернуться в такую квартиру... Нет, нет, мы все переменим, все сделаем, как раньше... а, Лилина?

Его голос, улыбка умоляли. Милый Рике... Я взяла его на руки и закружилась, закружилась по комнате.

- Ты прав, ты прав! Быстро, поспешим! Мне хочется, чтоб уже так и стало!

Ну и потрудились же мы! Никогда бы не поверила, что тетя Мими так много всего понаизменяла; проще говоря - вот список:

1) Шкаф для белья мы полностью разобрали, чтобы сложить все так, как складывает мама (там я нашла свои бусы и "Робин Гуда").

2) Мамину шкатулку для рукоделья мы опять поставили на маленький столик, а на двадцать франков, которые мне дал Рике - у меня-то больше ничего не осталось из-за журнала тете Мими - я сходила купить букет нарциссов и поставила его рядом.

3) Весь буфет на кухне, продукты, посуду.

4) Мой красивый рисунок шторма я перерисовала заново. Это было, конечно, не так срочно, но мне уже невмоготу было ждать ни дня. По-моему, он очень удался - еще красивее, чем раньше, а волны наводят ужас: волей-неволей я набиваю руку.

5) Когда я уже доканчивала рисунок, Рике ходил туда-сюда по столовой; я прибегаю, обнаруживаю, что он вскарабкался на стул и возится с часами.

- Понимаешь, Лилина, я их останавливаю, чтоб вернулись наши "без десяти 6"!

- Но ты же все поломаешь! Давай я, подержи только мой синий карандаш... вот!

В мгновение ока я сняла маятник и переместила стрелки. Ах! Как хорошо нам будет обедать с нашими "без десяти 6" перед глазами, как раньше, как всегда!

Остался только "ти-тум" - самое трудное. Рике поискал в ящике с игрушками детский набор инструментов, но как можно что-то сделать таким маленьким молоточком? Окно не двигалось, я даже не знала, за какой конец браться.

- Ты чего там мудришь, девочка моя? - спрашивает из своей кухни мамаша Петио.

- Окошко налаживаю, только мне хорошего молотка не хватает!

- Так иди возьми у нас!

Я как раз выходила от них с молотком, когда столкнулась с Эстеллой - она возвращалась из школы.

- Эстелла, Эстелла - пошли поможешь: я "ти-тум" назад делаю!

- О! Прекрасно, прекрасно - иду!

Она держала окно, я стучала, и мы, наконец, одержали победу над петлей.

- Эй, это что еще там? Да вы там наверху дом ломаете! - кричит нам консьержка.

- Ладно, ладно, уже всё, мадам Беда!

Эстелла хлопает себя по лбу.

- Погоди-ка!

Она исчезает и возвращается со своей вазой, которую с торжествующим видом ставит на туалетный столик!

Шел уже двенадцатый час - а прибраться? Эстелла хватается за веник, Рике - за тряпку, я иду в магазин за бифштексом и картошкой. Нам вспомнился день, когда не разжигалась печка и пришлось сильно торопиться. И вот опять - мы управились так быстро, что к половине первого все было готово, стол накрыт, картошка испечена. Вернулся папа; мы его провели по всем комнатам, чтоб он увидел перемены. Перед букетиком он сказал: "Милые мои!", перед шкафом улыбнулся, перед часами стал смеяться, но когда увидел "ти-тум", то рассердился:

- Не надо было вам... Какие глупости вы творите!

- Папа, это же наш "ти-тум"!

Как мы весело пообедали! Я рассказала про отъезд тети Мими, но чувствовалось, что папа витает где-то за сто миль от нее, что он думает про маму - как она там готовится к отъезду. Он доволен, Мартине на него больше не сердится и только что получил большой заказ: множество полок для библиотеки, где 6000 книг.

- 6000 книг? - воскликнул Рике, оторопев. - Погоди, папа - так там что, все одни и те же, что ли, лежат?

- Дурачина, ты, никак, считаешь, что их всего только 6000 и существует? Да их в 50, в 100 раз больше!

Рике испустил долгий вздох.

- Ох!... Мне никогда не успеть прочитать их все, если даже я доживу до глубокой старости!... Что делать?

- Что ж, ты выберешь самые лучшие, сынок! - ответил папа.

Но видно было, как сильно он гордится тем, что у Рике такое большое желание читать - и он принялся напевать "Лети, мое сердце, лети"¹ таким фальшивым голосом, что мы все трое смеялись до слез.

г---------------------------------------------------

¹ "Лети, мое сердце, лети" - (фр. "Vole, mon cœur, vole") слова припева нескольких французских песен, в т.ч. детской песенки "Три принцессы" (Les trois princesses)

L___________________________________________________

Сейчас я помыла посуду и только что сводила Рике к парикмахеру; с  постриженной покороче головкой вид у него стал намного лучше. Я его усадила к себе на кровать, а сама тороплюсь начистить медь, чтобы довершить уборку для мамы. В четыре часа буду делать уроки с Виолеттой. Я хожу из комнаты в комнату - хочется, чтоб все было красиво. Наступит когда-нибудь завтра? Пролетит эта ночь?

Мадам Беда говорит, что никакого письма тетя Мими вчера не получала. Значит, про слесарей она обманула - это был просто предлог уехать? Бедная тетя Мими - я все понимаю: ей было бы очень обидно видеть нашу радость, когда вернется мама, и она решила лучше уехать... Для нее же самой ужасно, что она так ревнива, но она ничего не может с собой поделать, и папе я об этом рассказывать не стала.

ЧЕТВЕРГ, 29 АПРЕЛЯ.

Мама здесь, она правда здесь, это точно она. Час дня, я пишу, а она сидит в кресле, с Рике на коленках. Эстелла - справа от нее, а папа - перед ней и смотрит на нее счастливым взглядом. Она не изменилась, разве что сейчас в черном, но надела белый воротничок.

Мы ходили ее встречать на вокзал все вместе - даже Рике в красивом сером костюмчике - я его хорошенько укутала шарфом. Как долго тянулось время: мы смотрели на стрелки огромных часов, которые продвигались вперед мелкими шажками: 9 часов 7 минут, 9 часов 15 минут... 9 часов 23 минуты... Свист, сильный шум пара, люди бегут вдоль перрона и вдруг кто-то темный в толпе бросается к нам.

- Милые мои!

Это мама!... Папа сжимает ее в руках так долго, что мы силком отрываем ее от него и обнимаем все враз: Рике с одного боку, Эстелла с другого, - и заплакали во всю мочь.

- Ну! Ну! - сказал один служащий. - Что за затор! Устраивайте встречанья у себя дома, пассажиры!

Мы отодвинулись друг от дружки, нам стало немножко стыдно, и папа посадил нас в такси. Мама на нас все смотрела, смотрела.

- Мне кажется, Эстелла пополнела. У Лилины вид хороший, только шапочка что-то кривовато сидит (она ее ласково поправила... Ох - ее рука у меня на лбу!). А мой Рике... он чуть бледноват - скажите, он не болел?

- Немножко, - ответил папа. - Но ничего такого; я тебе позже объясню...

И только начал рассказывать про отъезд тети Мими, как мы уже приехали и мадам Беда выбежала открыть нам дверцу.

- Мадам Дюпен! А, вы таки приехали - ох, беда! Как съездили, хорошо?

Тут во всем доме стали отворяться двери и - кто вперед увидит маму: бабушка Плюш, портниха, мсье Коперник, и даже угольщик вышел со своего двора. Но вмешалась мадам Петио:

- Оставьте их в покое - им нужно побыть немного со своими!

И нам только помогли занести наверх багаж. Как была довольна мама; она, как девочка, бегала из комнаты в комнату, остановилась, понюхала цветы.

- Ух, как хорошо пахнут!... И ничего не изменилось, да, ничего - только старое кресло больше не серое!

И тут одним махом все стало как раньше; мама никуда не уезжала, мы пятеро никогда не расставались.

- Фернан, - спросила вдруг мама, - что ты там такое мне говорил про младшего?

Папа рассказал всю историю, но старался преподнести ее в как можно лучшем виде и, к примеру, ни слова не сказал про две ночи в лесу. Мама сильно побледнела; она взяла Рике к себе на коленки и прижала, прижала к себе, как будто боялась, что его отнимут.

- Скверный ребенок, - повторяла она, - скверный... как ты мог такое натворить?... А если б...

Она не договорила, не смогла, а ее рука так сжала лицо Рике, что щека у него совсем покраснела. Он же ничего не отвечал; лишь смотрел на маму широко раскрытыми глазами, чуть отводя голову назад, чтоб лучше видеть, и улыбался.

- Ладно, - сказал папа, который и сам разволновался, - слишком-то ты не переживай, Минетта; все уже далеко позади, а он во'т он - твой четырежды чертенок, и уверяю тебя, не скоро еще примется за старое. Эй, девочки! Что у нас там на обед?... Мне-то ведь в полвторого нужно быть у Мартине!

На обед кролик, которого мама так любит, сыр "бри" и ром-бабы (прощайте, яблочные пирожные!). Пока мы с Эстеллой накрывали на стол, принесла свой торт с вишнями бабушка Плюш; она стала рассказывать про вывих Габриэля.

- Бедный Габриэль! - воскликнула мама. - Сейчас же пойду отнесу ему кусочек вашего торта!

А ведь я ей даже словечком не обмолвилась - ох, до чего же хорошо мы понимаем друг дружку!

За столом мы опять расселись, как раньше, и Рике так прижимался к маме, что она уже рукой пошевелить не могла; но она не жаловалась и при каждом удобном случае его целовала.

- Все только ему! - шепнула мне придирчиво Эстелла.

Но мама словно услышала, потому что принялась расспрашивать ее про школу, про контрольную по французскому, которую Эстелла написала очень хорошо.

- Превосходно, милая... А Лилина?

- С Лилиной, - сказал папа, - дело другое: ей приходилось оставаться здесь с понедельника, чтоб заниматься своим младшим братишкой.

Мама посмотрела на меня, покачивая головой, с чуть посерьезневшей улыбкой, и лишь пробормотала: "Лилина моя...", - но таким нежным тоном, что я побежала на кухню за сыром, чтобы не расплакаться.

- Что же мы, - сказал папа, - расскажи нам про себя, Минетта; как там Лотта...

- Нет, нет, - крикнула мама, - не сейчас!... Лучше вы рассказывайте неважно что - все, что вам в голову приходит: мне так требуется вас послушать!

Какой поднялся гвалт! Мы говорили все враз: про тетю Мими, про школу, про чай у учительницы... - кто громче завопит!

- Хватит, хватит! - простонала мама, весело прижимая руки к ушам. - Ох, что это мне только в голову взбрело: вы же меня оглушили!... Впрочем мне нужно сходить отнести Габриэлю пирожное.

Она зашла к ним, а потом я сходила с ней к Петио. Открыл нам мсье Петио, и мне прекрасно было видно, что они с женой слегка сконфужены из-за путешествия, устроенного Арманом. Они переглянулись и мамаша Петио наконец со смущенным видом спросила:

- Хотите увидеть моего сорванца, мадам Дюпен?

- Ну да, - ответила мама.

Виолетта читала Арману "Остров сокровищ". Увидев мою маму, он издал слабый крик и уже готов был зарыться с головой под одеяло, чтобы спрятаться, но удержался и протянул влажную руку.

- Здравствуйте, мадам Дюпен.

- Здравствуй, - сказала мама, - он не сильно поправился... Температура-то еще высокая?

- 38,1°, 38,2°, - ответила мамаша Петио. - Чуть спадает, но он вполне заслужил свои страдания, маленький прохвост: втянуть вашего Рике в такую авантюру!... Ах! Я говорила ему и говорила: если б он сейчас не болел, то я бы...

Мама остановила ее умоляющим жестом.

- Прошу вас, мадам Петио, не говорите мне об этом, пожалуйста... А Арман... (она покачала головой) Да я знаю, о чем он сейчас думает - очень хорошо знаю. Ну что ж, друзья, до свиданья!

Но на пороге она обернулась.

- Какая я глупая: про торт-то позабыла - торт бабушки Плюш!... Держи, Виолетта, вот кусочек - увидишь, как вкусно испечен!... А Арману можно поесть?

- Да, разумеется! - пролепетала мамаша Петио, ошеломленная тем, что мама больше совсем не сердится на ее мальчика.

Арман взял торт, пробормотав очень тихо "спасибо", а когда мы ушли, то услыхали с лестницы, как он кричит своей сестре:

- Какая она молодец, что ничего мне не сказала! Ах, теперь я клянусь, что она могла бы доверить мне Рике и не бояться, что я втравлю его в глупости, потому что я все понял, прекрасно понял - и она знает, что' я об этом думаю!...

- Тише, тише! - ответила Виолетта. - Спокойней лежи - подушку собьешь... Впрочем, уже пора капать капли!

Мама улыбнулась.

- Вот видишь, Лилина - мадам Петио не умеет обращаться со своим Арманом; относиться к нему как к мужчине - вот и все, что надо этому мальчику.

6 ЧАСОВ.

Чуть позже папа ушел, а мама села писать тете Мими, когда с маленьким букетиком диких нарциссов в руке робко входит Мари Коллине.

- Мадам, извините: я Мари Коллине - подруга Алины, и я вам принесла букет... чтобы поблагодарить за красивую открытку!

- Ой! - воскликнула мама. - Какие красивые цветы - а я как раз так люблю дикие нарциссы!... И что, это всё? Ты меня не поцелуешь?

- Мадам!... - пролепетала Мари, но мама уже расцеловала ее в обе щеки.

Потом она ей рассказала про море, про Тулон, который не очень далеко от Ниццы.

- Если ты потом будешь жить в Ницце, как мне писала Алина, надо бы тебе съездить в гости к тете Лотте!

Мари отвечала "да... да...", - но, по-моему, не очень-то слушала - просто была рада оказаться рядом с мамой. Она попила с нами чай, и мама так умело с ней обращалась, что Мари скоро смеялась и дурачилась, словно тоже была из нашей семьи. Она играла в домино с Рике, говорила с Эстеллой про школу, смотрела наши книжки, игрушки, а когда часов в пять уходила, мама поручила ей спросить у мачехи: можно ей сходить с нами в воскресенье в Ботанический сад или нет. Еще к нам в то воскресенье придет на обед мсье Коперник: приготовим фрикасе¹, и споем песню страны грез все хором!

г---------------------------------------------------

¹ фрикасе - рагу из белого мяса (обычно из телятины, курятины или крольчатины) в белом соусе .

L___________________________________________________

Опускалась ночь, наступил "сумеречный час", как говорит Виолетта; я села на маленькую скамеечку в ногах у мамы и положила голову ей на колени.

- Лилинушка, - обратилась она ко мне, - папа мне рассказал, как ты ему помогала эти шесть недель, как ты всей душой заботилась о брате, об Эстелле, о себе самой - изо всех сил стараясь хоть немного заменить меня. Но меня это нисколько не удивило, милая: я знала, что на тебя могу полностью положиться.

Она замолчала; я не в силах была ответить. Ее рука ласково гладила мне волосы; стало хорошо, стало тепло, маленький мир, мир детства опять смыкался вокруг меня. Но я была уже совсем не та: это тебя меняет - когда приходится столкнуться лицом к лицу со всяким; а если нападет грусть, то не на кого рассчитывать, кроме самой себя. Все кончилось, мама здесь, "но, - говорила я себе, - теперь, когда я все поняла, то смогла бы помогать ей намного лучше, чем раньше." И я чувствовала, как на душе у меня становится все легче и легче.

1939 г.

(Перевел Д.Прокофьев)