Иван Попов (Болгария)
(страховой триллер о младших научных сотрудниках)
- Эй, Лука, это что за дамочка тут прошла только что с твоим шефом? - спросил старик-вахтер, стоявший, прислонясь к стенке у входа в институт, и гревшийся на припекавшем обеденном солнце.
- Я не Лука, а Фома, - ответил Фома. - Какая "дамочка"?
- Красивая барышня, - сказал вахтер. - Русая, длинноногая и вот с такими "буферами". Профессор-то этот, Дамгов, всё с красотками ходит, с фигуристыми, но эта была... Где он такую отхватил, а? К нам в институт такие дамочки не ходят - нашим не по карману... Разве что к тем - из "Ятагана"*...
- Стой! - пришел в себя Фома. - А ты когда видел моего шефа?
- Да вот, только что в институт прошел с красоткой с этой вместе - и минуты не прошло. А что?
"Появился!" - рассвело на душе у Фомы. Всю сонливость с него как рукой сняло, он двумя прыжками преодолел ступеньки перед входом и метнулся по коридору к кабинету профессора. "Вот это шанс выпал, - думал он. - А не задержись я купить газету, застал бы его у самого входа..." И вдруг Фома с досадой хлопнул себя по лбу ладонью и помчался назад. Забыл спросить о самом главном.
- Эй, а как выглядит мой шеф, как мне его опознать? - крикнул он, но на площадке перед входом никого не было.
Вахтер исчез. Фома осмотрелся по сторонам: в вахтерской было пусто, на дворе не видно было ни одной живой души. Лишь несколько облезлых псов - все в белых пятнах, словно мутанты послерадиационные - слонялись между припаркованными у фасада машинами - блестящими лимузинами людей из объединения "Ятаган" и старыми, заржавленными, а то и на чурбачках, "трабантами"* и "москвичами" сотрудников института.
"Чудеса в решете," - подумал Фома. - "Как это мужчина в теле, шестидесяти с лишним лет, смог за считанные секунды провалиться сквозь землю?"
"Уж не превратился ли он в собаку?" - промелькнуло у него в голове. "Или, может, - в розовый куст?"
Он внимательно пригляделся к розовым кустам, но ни один из них не походил больше остальных на заколдованного злым волшебником вахтера: все были одинаково скрюченные, заросли бурьяном и всем своим видом словно просились на пенсию.
- Чертовщина какая-то, - сказал вслух Фома и вернулся в коридор.
Перед кабинетом шефа с табличкой "Проф. Владимир Дамгов, начальник отдела теории хаоса" он остановился и прижался к двери ухом. Убедившись, что изнутри не доносится никаких звуков, он раза два-три постучал и лишь затем нажал на ручку замка - не желая застать шефа в деликатном положении с "дамочкой".
Дверь, однако, оказалась заперта. Тогда Фома отомкнул ее своим ключом и заглянул внутрь: в кабинете никого не было, результатов не дал даже осмотр под столом и за спинкой широкого кожаного дивана...
Он вновь вышел в коридор, замкнул кабинет и, не спуская глаз с фойе перед лестницей: вдруг там случайно пройдет та русая "дамочка", - стал обдумывать свою дальнейшую тактику.
Но обдумать, как и всегда в институте, ему не дали: чья-то ладошка вдруг легонько шлепнула его по правому плечу. Фома обернулся направо, но там никого не было; потом повернул голову в обратную сторону и увидел свою коллегу Марию.
- Привет, Лука! Ты чего глаза вытаращил, как будто тебя обухом ударили?
- А.... э-э-э... Это ты? - проговорил Фома, чувствуя, что действительно выглядит, как будто его обухом ударили. - Шефа ловлю. И потом я не Лука, а Фома.
- А, ну лови тогда, - сказала Мария. - Удачной ловли.
- Да как его ловить, когда я не знаю, как он выглядит!
- Что?.. - не поняла Мария, но потом вспомнила. - А, точно. Ты по барам порасспрашивай - есть люди, которые его знают.
- Да я целый год уже расспрашиваю! И все разное болтают. Одни твердят, будто он высокий, крепкий, с плешивой и вечно потной макушкой, другие - что низкий и толстый, как бочка, и в очках на семь диоптрий. А Генка с лазерной техники так вообще рассказывал, что он инвалид в коляске...
- Ну-ну, верь больше Генке, - саркастически заметила Мария. - Не знаешь, что ли, как его зовут? Багдадский врун.
- Да так я ему и поверил...
- Погоди, так раз ты не знаешь, как твой шеф выглядит, какой смысл его ловить тогда? - заметила Мария. - Ну, поймаешь - а как узнаешь, что это он? Пошли-ка лучше в подвал, в бар - джину выпьем... Обед ведь уже, а мне что-то так выпить хочется...
И не дожидаясь ответа, она схватила Фому за рукав рубашки и потянула к лестнице.
- Можно, - не возразил Фома, но в следующий миг его осенило. - О, придумал! Его только что видели с какой-то жутко красивой "дамочкой" - русой, длинноногой и с большими "буферами". Вахтер так сказал.
- Ну и что? - не поняла Мария. Сама она была низенькой, смугленькой, "буферов" у нее не наблюдалось, так что под описание она не подходила ни по одному из показателей.
- Очень просто, - разъяснил Фома. - Обойду сейчас весь институт и поищу эту русую "дамочку". Если она и впрямь такая раскрасавица, как вахтер описал - как можно ее не найти? Она же будет выделяться на фоне всего живого, что по институту бродит. Как меченый атом у физиков. А отыщется меченый атом - рядом - по крайней мере, по идее - должен двигаться и мой шеф, - и неважно, как он выглядит. Сложнее правда будет, ежели вокруг "дамочки" побольше мужчин увивается, но надеюсь - случай не тот...
- А если эта "дамочка" в "Ятаган" поднялась? - предположила Мария.
При этом предположении оптимизм у Фомы моментально испарился.
Научно-производственное и страховое объединение* "Ятаган" - финансовая шапка института - занимало три верхних этажа здания, и простых смертных вроде Фомы туда близко не подпускали: охрана была весьма толстошее скроена и не принимала никаких возражений.
"Профессора-то - рыбы мелкие, нечего им наверху у боссов делать," - для собственного успокоения предположил он. - "Шеф, скорее всего, где-то на нижних этажах, но вот где... Может, у академика Новосельского - шефа института?"
"А зачем это Дамгову вести женщину к академику? Что он - сводник ему, что ли?" - раздался в голове у Фомы какой-то наглый внутренний голос.
"А ты-то откуда знаешь, что не сводник?" - сцепился с первым внутренним голосом второй, не менее наглый.
Фоме некоторым усилием воли удалось разнять внутренние голоса, он обернулся налево, чтобы возразить Марии, но, к своему удивлению, обнаружил, что рядом с ним никого нет и коридор вообще пуст. Пока он разговаривал сам с собой, его коллега испарилась неизвестно куда и как, не оставив после себя никаких материальных следов - не ощущался уже даже запах ее духов.
Фома потряс головой, словно пытаясь прогнать от себя какое-то видение или навязчивую мысль.
"Ну все, хватит время терять, - одернул он себя мысленно. - Искать надо по порядку. Снизу-вверх, комната за комнатой."
Вопреки ожиданиям, он довольно скоро справился с первым этажом, потратив на него едва ли и несколько минут. Лишь в одной лаборатории, принадлежащей кафедре биохимии, довелось ему лицезреть работающих людей; на дверях остальных висели огромные железные замки, а некоторые были опечатаны - страхователем "Ятаган", если судить по печати. Обошел он и институтские кафе и бары, которых только на этом этаже было три, заглянул в пивную. Людей всюду было хоть пруд пруди - просто диву даешься, откуда столько народу в институте: одни обедали, другие пили кофе, третьи - пиво или водку, за столами велись светские разговоры, но жутко красивой русой девушки, как ее описал вахтер, видно нигде не было. Часто из разговоров до Фомы доносилось, как обсуждают какой-то приказ академика Новосельского: весь институт в полном составе должен-де первого числа следующего месяца явиться на Орлов мост* - в десять часов утра, с букетами цветов в руках - дабы на том мосту повстречать Валютный Совет, который должен прибыть в это время . "Опять дурость какая-то," - сказал он себе и отправился на следующий этаж.
Его он обыскал еще быстрее. По какому-то стечению обстоятельств на втором этаже собрались главным образом кабинеты профессоров и академиков, причем из разных отделов, кафе было только два, один большой зал для заседаний - и всё. К тому же обитые двери всех кабинетов были замкнуты, зал для заседаний - тоже: можно было подумать, что все профессора забастовали или их, не дай Бог, повыгоняли на субботник - вскопать клумбы перед институтом. Шефы "Ятагана" любили порядок и следили за тем, чтобы клумбы были всегда вскопаны, трава выкошена, а розы цвели согласно описи: белые - белым, красные - красным, и так далее.
Все же в одном из кафе этого этажа Фома на некоторое время задержался. Там что-то отмечали его коллеги из отдела коммуникационной техники: сдвинули вместе несколько столов, уставленных тарелками с закуской, и распивали ливанское виски*. Виновника торжества звали Стефчо; увидев торчащего в дверях Фому, он тут же сунул ему в руку пластмассовый стакашек и плеснул выпивки.
- По какому поводу? - спросил Фома. - День рождения, наверно? Или свадьба?
- Не-а - развод, - ответил счастливый Стефчо.
- А-а, ну тогда поздравляю, - сказал Фома. - Свободный, значит, теперь гражданин...
Празднующие, видимо, заседали давно, - может, еще с утра, с начала рабочего дня, - так как градус веселья уже пошел на спад. За столами велись лишь кроткие разговоры на футбольную тему, причем на уровне группы "Б", чему Фома немало подивился: последний тур в группе "А" прошел весьма скандально, в Кюстендиле * поколотили судью, матчей проданных тоже хватало, и вообще для комментариев поле открывалось широкое, а мужчины за столами, похоже, уже все про элитный футбол пропереобсуждали, раз до самой группы "Б" скатились. "И когда успели, - озадаченно подумал Фома, - сегодня ведь только понедельник?" С этой мыслью он опрокинул в себя налитое ему пойло - вкус у того был гадкий, словно гнали его с грязных носков - и вышел с целью продолжить свои розыски на третьем этаже.
В первом проверенном там баре ничего необычайного также открыть не довелось. Здесь шел научный совет: люди из отдела финансов и статистики сидели за длинным столом, уставленным дымящимися пепельницами, кофейными чашками и пивными бутылками, и лениво переругивались, - разыскиваемой же им русой "дамочки" среди утомленных серых фигур статистиков обнаружить, естественно, не удалось. Зато в следующем заведении Фому приловили две его коллеги - Майя и Веска, - распивавшие коньяк в компании нескольких незнакомых мужчин и женщин и моментально возжелавшие усадить его за стол.
- Не могу, тороплюсь, у меня работа, - оправдывался он.
- Работа? Что такое - "работа"? Работы не бывает! Бывает защита кандидатской диссертации. А работы - нет...
Тут Фома заметил притулившуюся между рюмок и тарелок с закуской и саму кандидатскую диссертацию, о которой они говорили - в пружинном переплете и с могучим заглавием: "О некоторых особенностях слюноотделения у таможенников села Калотина* в условиях страховой демократии". Под заголовком в скобках черным фломастером было приписано "и валютного совета", дальше шло имя кандидата - какого-то Красимира (фамилию загораживал чей-то стакан с выпивкой), а в самом низу виднелось название научного подразделения: "Отдел быстрых снов ИХСТБ при НПСО "Ятаган" и национальном фонде им. Димитра Общего".
- А-а, защиту, значит, обмываете, - догадался Фома, и мысль эта его слегка озверила. - И кто же этот свежеиспеченный кандидат? - осведомился он. Все показали на самого счастливого и пьяного члена компании - коротко подстриженного типа с подозрительно глупым выражением лица.
- Скажи мне, кандидат, что означает "ИХСТБ"? - спросил Фома.
- А? - ответил тот.
- "ИХСТБ", на кириллице тебе говорю! Вот тут написано, на обложке. И над козырьком у входа пять букв светится, - сейчас-то они, конечно, не светятся, сейчас только реклама "Ятагана" светится, - но этими буквами тоже выложено - ИХСТБ. Институт ХСТБ...
- Что ты привязался к человеку! - расшумелись вокруг стола. - Отстань со своими глупостями!
Но Фома не унимался:
- Что означает это сокращение? Хозяйственный Совет и Трудовые Будни? Или Христианское Спасенье, Теология и Бром? А? Скажи!!!
- Да откуда я знаю! - отбивался кандидат. - Пишут ИХСТБ, и все. А что означает - никто не знает... А ты сам не знаешь, случайно?
- Знал бы - не спрашивал бы, - проворчал Фома, ощутив в конце концов, что ведет себя не так, как надо. - Но я знаю, что не знаю, а ты и этого не знаешь...
- Браво! - воскликнул кандидат. - Ты - наш ведомственный Сократ. Во всяком институте есть хоть один такой экземпляр...
Фома сделал вид, будто не расслышал оскорбления, но тут разжужжались остальные за столом:
- Слушай, ты! Чего пристал со своими вопросами умными, а? Приспичило ему докопаться, что' "ИХСТБ" означает... Что надо, то и означает! Да хоть бы и ничего не означало - тебе-то какая разница?.. Может, это - секретное название! Как там?... "Страховая тайна". Тут один вот ходил-ходил, выспрашивал все про страховые тайны, выспрашивал, а потом как пришли страхователи, как застраховали его по всем правилам - больше не выспрашивает...
- Да вы извините, я же без злого умысла, - дал задний ход Фома, - просто интересно стало... Ведь такая уйма народу в институте такую уйму времени работает, а никто не знает, как расшифровывается его название...
В ответ донеслось:
- Ты бы еще спросил, почему фонд им. Димитра Общего* так называется!
Фома с удивлением осознал, что и впрямь никогда раньше не задумывался над этим в довольно-таки любопытным вопросом, но лишь пожал плечами и направился к выходу, а Майя и Веска прикрикнули ему вслед:
- Вечно ты, Лука, с вопросиками своими гадкими! Все веселье нам только испортил! Беги давай, верши свою работу - чтоб тебя крокодилы в зоопарке съели!
Фома напомнил им, что он не Лука, а Фома, и что в зоопарке все крокодилы уже давно вегетарианцы: готовятся твари жить в условиях валютного совета, - и вышел.
Но в следующем баре - третьем по счету на этом этаже - он нарвался на кое-что пострашнее крокодила, а именно - на Генку из отдела лазерной техники. Ко всему прочему Генка распивал пиво с двумя Жорами - Большим и Маленьким; увидев их, рассевшихся за угловым столиком, Фома тут же дал задний ход и попытался улизнуть, но в дверях столкнулся с барменом Асеном, который нес два ящика пива. С ящиками Асен был, по крайней мере, раза в два тяжелее него, поэтому Фому отрикошетило назад в бар, где он довольно-таки больно ударился локтем о стенку; Генка тут же крепко-накрепко его ухватил и усадил на стул между собой и Жорой-маленьким. Жора-маленький и угощал сегодня: продал одному добру молодцу сразу четыре кило казенного тротила, - и принес Фоме пива, несмотря на его сопротивление и крики:
- Мне некогда, я шефа своего ловлю, я его упущу!
- Как, опять? - театрально удивился Генка.
- А шефа у тебя, случайно, не Михаль звать? - вмешался Жора-большой. - Сказка такая была для маленьких, как кто-то там за Михалем гонялся*. Уж не ты ли в ней главный герой?
- Идиоты! Его видели, как он вошел... двадцать минут назад, с какой-то русой красоткой - вот такой! - И Фома руками показал внешние атрибуты красотки.
- А-а, ясно, - махнул рукой Генка. - У профессоров период размножения начался. Это, знаешь - сезонно, вот они и мечутся сейчас во все стороны...
- А ты когда его видел? - спросил Жора-маленький.
- Не я. Вахтер его видел.
- Какой вахтер?
- Я не знаю, как его звать, - старый такой и толстый, в зеленом пиджаке, как у лесника.
- Такого вахтера у нас нет, - авторитетным голосом заявил Жора-маленький. - У нас все - тонкие, скрюченные, дунешь - упадут. Не иначе, он тебя вокруг пальца обвел...
- Ты-то откуда знаешь?
- Я их всех знаю, как никак - начальник им.
- Хватит чушь-то пороть, - поднял его на смех Генка. - Еще и пяти бутылок не выпил, а уже сам не соображаешь, что' несешь, Ты такой же шеф вахтерам, как я - Мирослав Мирославов-"Груша"*...
- Да ладно вам, это не важно, - сказал Жора-большой, - все равно, шеф Фомы не настоящий. Это - вымышленный герой, как Дед-Мороз, а то и Снегурочка, и существует лишь в его больной фантазии...
- Ересь! Ересь! Фома, не слушай его. Шеф твой существует, но он просто-напросто призрак. Как те, что витают по английским замкам.
- А ты, чучело, видал такие призраки, чтобы расписывались в ведомости за зарплату, а? - спросил Фома. - И в протоколах научных советов, да и командировочные ему выдают - сам их видел, собственными глазами...
- И институт наш не замок, - прибавил Жора-маленький. - Призраки только в средневековых зданьях витают..
- Так, значит, по-твоему, в зданиях коммунизма призраков нет? А не Солженицын ли сказал, что коммунизм - это второе средневековье?
- Ну-у... не верится мне что-то, чтобы профессор Дамгов призраком коммунизма был: слишком уж мелкого масштаба злодейства он совершал, чтобы на такое звание претендовать...
Тут только до Фомы дошло, какие глупости здесь несут, он отпил свое пиво до половины, встал и сказал, что он тоже призрак, а, может даже, и сатаноид*, и уходит на розыски своего шефа.
- А ты знаешь, что с сатаноидами-то раньше делали? - бросил ему вдогонку Генка. - На кострах жгли.
- И осиновый кол - в зад, - добавил Жора-маленький. Говорили и еще что-то, но Фома уже не слышал, так как очутился в коридоре.
Тут он с легким удивлением обнаружил, что обыскал уже всё - остальные два кафе на этаже были закрыты. Погрузившись в раздумья: то ли еще раз пройтись по барам, то ли спуститься вниз - поговорить с вахтером, - Фома бросил взгляд на пыльную доску объявлений: приколотые к ней листочки извещали о юбилейной конференции по ядерной физике памяти Мирослава Мирославова-"Груши", о ежегодных наградах за вклад в науку имени Мирослава Мирославова-"Груши", о новых задачах конкурса молодых программистов на Ассемблере*, посвященного М.М.-"Г.", и так далее... Сам М.М.-"Г." висел, - вернее, не сам он, а портрет его висел - на противоположной стене: огромных размеров, метра три в высоту, наверно; придворный художник "Ятагана" изобразил его во всем белом, на фоне личного черного мерседеса, и из-за белого костюма потонувшая в жире шея и косматая харя над ней казались еще страшнее. Батька-основатель "Ятагана", символ национальной страховой мощи и святой покровитель института, М.М.-"Г." скончался года три-четыре тому назад от снайперской пули в лоб, но всякий раз, проходя мимо его портрета, Фома спрашивал себя: и что же это за пуля такая сверхпробивная была, что от такой ядреной башки не отрикошетила?.. Под портретом, над цоколем стены, расклеены были через один синие и белые плакатики; белые сообщали о прибытии Валютного совета: в какой именно час ступит нога его на Орлов мост,- а синие рекламировали достоинства нового вида страховки: "Страхование загробной жизни".
* * *
Вдруг откуда-то со стороны лестницы раздался сильный звон и здание слегка тряхануло; Фома поспешил туда, где почти сразу же образовалась толпа зевак, и выяснил, что это с троса оборвался лифт и упал в подвал. Лифт также был во владениях "Ятагана", простые смертные - сотрудники института - ездить на нем даже и не мечтали, и Фома вместе с остальными любопытными начал спускаться по лестнице в подвал - поглазеть на жертв происшествия. Знакомый голос сзади прокомментировал:
- Это все потому, что лифт расчитан на четырех человек, я повторяю, четырех человек, а не четырех "бугаев"...
Фома обернулся, увидел, что это - его знакомый Ивайло из отдела нечистой математики, и только было завел с ним разговор, как снизу раздалась удалая молодецкая ругань и упомянутые Ивайло четыре человека, то бишь "бугая", живые-здоровые, показались на лестничной площадке подвала.
- Нет, ну ты посмотри! - зашушукались сзади в толпе. - Им хоть бы что! Ну ладно, что не сломали себе ничего, но как они смогли избежать сотрясения мозга, вот чего я понять не в состоянии...
- Мозга? - ехидно переспросил голос Ивайло. - Кто сказал "мозга"?
Но в этот момент четыре провалившихся в подвал "бугая" стали подниматься по лестнице, перескакивая через две ступеньки подряд и ясно давая понять всем простым смертным, что какое-то там падение в шахту лифта абсолютно не может сбить их с панталыку. При их появлении зеваки мигом прыснули в разные стороны, стараясь смотреть куда-нибудь в сторону или на потолок; "бугаи" пересекли мраморное фойе и в дверях накинулись на вахтера.
- А ну говори, сын бараний, где тут у вас техник по лифтам! - взревел один из "бугаев" и схватил его за шею.
Вахтера (того самого, что Фома застал у входа, - пенсионера в зеленом пиджаке, как у лесника) покинул дар ума и речи, он завел глаза к потолку, словно читая уже про себя отходную молитву; видя, куда повернуло дело, толпа ударилась в паническое бегство, и последнее, что успел увидеть Фома, - это как разъяренные телячьим мычанием вахтера четверо "пострадавших" со всей силы хлобыстают его об стенку.
Фома догнал кинувшегося к вычислительному центру своего отдела Ивайло и схватил его за плечо.
- А, привет! - ухмыльнулся Ивайло. - А я звонил тебе тут вчера, да не дозвонился. Мой шеф на премию тебя выдвинул: ты, наверно, помнишь, как зимой нам написал тот алгоритм...
- Пошли сядем-посидим в каком-нибудь кафе, - предложил Фома, - а то я сегодня столько времени по институту бегаю - ноги аж заболели.
- Пошли, - сказал Ивайло и хотел ввалиться в первую же дверь справа по коридору, не замечая, что это - бюро обмена валюты.
Фома остановил его:
- Подожди, это ж не кафе - таблицу курсов валют не видишь, что ли?
- А? - открыл от изумления рот Ивайло и недоверчиво воззрился в таблицу. - Правда. А я список валют за листинг* программы на ассемблере принял. Как похоже: в одной колонке трехбуквенное сокращение, а в другой - число... Подумал: решение задачи с конкурса имени М.М.-"Г." Ну, что нового у тебя?
- А что у меня может быть нового? - уныло пожал плечами Фома. - Суперкомпьютера еще нет. А раз его нет, то и нового ничего нет...
- Ты же вроде говорил, что там только гарантии какие-то уладить осталось - для министерства внутренних дел? Что, вроде, машина пароли банковских счетов раскодировать не может...
- Да это еще три месяца назад уладили, - ответил Фома. - Сильно ты с информацией поотстал. Но потом возник вопрос с оплатой: вроде не могли через банк деньги перевести, - и пришлось моему профессору да еще нескольким человекам из фонда Димитра Общего везти их в Штаты в чемоданах, - по этой линии еще месяц потеряли. Потом что-то там со штатовскими таможенниками судили-рядили - не для военных ли целей машина, - мы же ведь все в черных списках, сам знаешь. А сейчас компьютер застрял - представь себе только - на румынской таможне. Шеф звонил мне неделю назад по телефону - в Румынию трезвонить замотался: дескать, вообще не понятно, каким ветром туда нашу машину занесло. Молодцы из фонда и те постарались помочь ее сюда доставить - послали людей на место: "зелененьких"*, кому нужно, сунуть, чтобы ее пропустили...
В этот момент они дошли до первого бара на этаже, взяли по пиву и расположились за одним из угловых столиков.
- У меня такое ощущение, - задумчиво проговорил Ивайло, отхлебнув пива, - что все это дело с твоим суперкомпьютером - сплошной спектакль. И никто вообще не собирается его сюда доставлять. А тебя просто разыгрывают...
- Тогда зачем меня вообще взяли? - возразил Фома. - Зачисляют программистом на суперкомпьютер, платят зарплату, приносят руководства по программированию на параллельных машинах - а суперкомпьютер брать и не собираются?.. Глупо как-то по-твоему получается. Нет, машина-то, я думаю, все-таки придет. Плохо только, что, пока она придет, я тут от безделья свихнусь.
- А что плохого в безделье? - не понял Ивайло. - Наш общий предок Вуте* сидя копал, а как срочную работу видел - спать ложился , а ты злишься, что свершить ничего не успел. Одумайся, вспомни заветы предков! Денег мало - это точно, но это ж совсем другое дело...
- Да дело не в деньгах. Если хочешь знать, мне под Новый год и премию выдали. А я ни строчки программной еще не написал.
- Ну, Лука, ты, видать, и в самом деле свихнулся, если таким положением недоволен...
- Я не Лука, а Фома.
- А, извини. Но все равно, у меня дела ничуть не лучше: спишь до обеда, задницу по барам протираешь, а в конце года - премии. Но на меня еще всякую дичь грузят - вот в начале месяца думал: закончим этот проект последний и передышка будет, а профессор меня к социологам каким-то батрачить шлет. Ужас.
- А что ты там делаешь, для социологов этих?
- А я откуда знаю, что я им делаю - я смыслю, что ли, в социологии-то? Они мне объясняли-объясняли, что им конкретно нужно, полдня у меня отняли, так ведь у них же все сплошь расфуфыренные термины, которые я слушаю, будто с Марса свалился: "фантазм", "симулякр", "деконструкция"... и все такое прочее... Слушаю-слушаю, потом голос подаю: "эй, ребята, поймите: я эти словечки в зоосаду не проходил..." - в детсаду, то есть, конечно, - "...так что вы мне по-французски-то голову не морочьте, а слушайте, что я вам скажу. Вам нужна модель на основе марковских процессов*? Сдается мне, вам что-то такое нужно, - у нас, у программистов, нюх на эти дела." А они и слыхом не слыхивали про марковские процессы, и спрашивают: "Это что за процессы такие? Не в честь ли Марко Тотева*? Или просто от Марко - нарицательного имени осла?.." Так что ни я не знаю, чем занимаются они, ни они не знают, что делаю я, но отчитываться-то в работе надо - считается, что работаем вместе...
- Конвейерно, - наобум сказал Фома.
- Да, что-то в этом роде, - согласился Ивайло и вдруг хлопнул себя по лбу. - Вот идиот! Чуть о самом важном не забыл! Я ж тут в сети нашей статью одну по нашему с тобой вопросу обнаружил. Совершенно случайно наткнулся - просто в какие-то захолустные директории* забрел...
- Ты про какой это наш вопрос говоришь? - не понял Фома.
- Как про какой? Про самый главный! Мы ж его с тобой раньше все обсуждали: "Общая теория Института". Откуда взялся, для чего служит, почему такой идиотский и кому это выгодно...
- А! - До Фомы наконец дошло, что имеет в виду его коллега, он мигом ожил и потер руки. - Дай-ка взглянуть на эту статью! Она на бумаге у тебя или в файле только?
- Вывел на принтере. Сейчас принесу, покарауль пока пиво, чтоб никто не выпил.
Фома пообещал Ивайле покараулить пиво, тот вышел и через минуту вернулся со стопкой сложенных пополам листов.
- Вот, - гордо объявил Ивайло, словно показывая шедевр искусства, и разогнул листы. - Начало можно пропустить - там все про известное, что и дети знают: что в отделе лазерной техники новые боевые лазеры разрабатывают для нужд страховой индустрии - по закону-то, они ведь еще несуществующими считаются, так что значит, и не запрещены; что в отделе коммуникационной техники для той же страховой индустрии делают устройства для подслушивания сотовых телефонов; что на кафедре финансов и спотолкистики...
- Финансов и статистики, - поправил его Фома.
- Да-да, я ее имел в виду - там тоже одни заказы "Ятагана" исполняют. Что биохимики в подвале гонят новые синтетические наркотики...
- А про мой отдел что-нибудь есть? Теории хаоса?
- Да нет, вроде.
- Жалко... Если тут что и не дает мне покоя - так это, что у меня ни малейшего представления, чем мы занимаемся в отделе теории хаоса. Шеф ненаблюдаем по определению, коллеги все скрываются где-то - даже у кассы в день получки ни один на глаза не попадался, а в ведомости - вот такой список... Для чего будем использовать суперкомпьютер, какие задачи на нем запускать - и того не знаю...
Фома замолчал, увидев, что Ивайло совсем его не слушает, а перелистывает статью и что-то ищет.
- Вот здесь интересное начинается! - сказал наконец Ивайло, показав на параграф, отмеченный сбоку толстым красным карандашом, и начал читать вслух:
- "Известно, что современное общество развивается в направлении все более глубокой специализации отдельных его членов во все более узких областях жизни. То же верно и для науки. Сегодня практически не бывает ученого, который знал бы всё о своей науке в целом; каждый специализируется по какой-нибудь узкой проблематике. Но из этого следует, что решение любой мало-мальски интересной задачи требует привлечения большого числа узких специалистов, знания которых в типичном случае не имеют никаких точек соприкосновения. Образуется "интеллектуальный конвейер" - каждый научный сотрудник выполняет свою операцию в рамках общей задачи, не имея никакой возможности обозреть и уразуметь ее в целом.
Возникает проблема: как координировать научный конвейер? Специалист, по определению, не видит дальше забора своего собственного участка. Когда его ставят координировать более широкий участок конвейера, он автоматически оказывается некомпетентным. Или, по принципу Питера*: все руководящие кадры в науке превысили уровень своей компетентности . На практике их решения носят чисто случайный характер, а сами они не только ничего не решают, но в типичном случае вообще не имеют представления, чем конкретно занимаются и чем именно руководят.
Таким образом, чем выше стоит какой-либо кадр в научной иерархии, тем некомпетентнее ему дозволяется быть. Для профессора вполне в порядке вещей не иметь и понятия, чем он занимается; доценту пусть не совсем ясно, но он все же должен догадываться, подозревать что-то о предмете своей деятельности... Но, ко всеобщему ужасу, наблюдения в Институте показывают, что даже младшие научные сотрудники находятся в полном неведении относительно того, для чего их держат на работе. Ко всеобщему ужасу - потому что именно на самом нижнем уровне - у младших научных сотрудников - фактически и вершится вся работа, которая на верхних этажах иерархии лишь переливается из пустого в порожнее. А если и на самом нижнем уровне не знают, что делают, то это ясно говорит о том, что в Институте не делается ничего..."
- Погоди-ка, - перебил Фома своего коллегу. Его терзало смутное ощущение, будто он уже читал эту статью, и даже как будто представлял себе ход мыслей автора. - Как-то раз я слышал, как Генка из "лазерной техники" что-то похожее, вроде, болтал, но не уверен...
- Возможно, - не стал возражать Ивайло, нашел следующий помеченный карандашом отрывок и продолжал:
- "Таким образом получается, что наука - это система, в которой каждый отдельный ученый, даже гений, представляет собой лишь элементарную информационную клетку, вроде нейрона в человеческом мозгу - полужидкого триггера в информационных цепях, отвечающего лишь за свои элементарные операции и абсолютно неспособного обозреть всю систему в целом. Но в таком случае спокойно можно посчитать, что всякая достаточно большая научная организация, - например, наш Институт, - является своеобразным сверхинтеллектом, нечеловеческим разумом, роль информационных клеток в котором играют отдельные сотрудники. И когда любой служащий произвольного ранга - от вахтера до академика Новосельского, от аспиранта до члена научного совета, - приступает к своим обязанностям, он, сам того не подозревая, включается в мыслителный процесс гигантского нечеловеческого интеллекта, имя которому - ИХСТБ... Интеллекта, зародившегося в обитых кабинетах и залах заседаний, интеллекта абсурдного, всепроникающего, почти всемогущего, но вместе с тем примитивного и негибкого, - и до такой степени чуждого человеческому, что даже самые недвусмысленные его проявления мы обычно склонны рассматривать как глупость или злую волю руководства, искать за ними какие-то трансцендентальные или чисто земные объяснения. Признать же их за проявление деятельности иного разума, преследующего свои эгоистические цели, трудно чисто психологически..."*
...И в этот момент Фома вдруг все вспомнил.
- Ясно, - перебил он Ивайло на полуслове. - Дальше читать нет смысла. То есть, хорошо, что ты нашел эту статью, только...
- Что еще за "только"? Статья великолепна! Другого такого исследования Института - с такой точки зрения - нигде больше не найдешь!
- Дело в том, что это я написал, - вздохнул Фома.
- Ты?!? А почему сразу не сказал?
- Потому что забыл начисто. Полгода назад еще написал, сбросил в сеть - и забыл... Совсем отупел. Еле вспомнил.
- А-а-а... - Ивайло ухмыльнулся так, будто теперь ему все стало ясно. - Вон оно что, значит! А я тут голову себе сижу-ломаю - и кто же это такие апокрифы* сочиняет? "Общая теория Института"... Звучит совсем как "Апокрифическое евангелие от Фомы", хе-хе-хе...
- Что ж ты сейчас-то приедаешься? - повысил голос Фома. - Ты же только что говорил, какая это великая статья и не знаю, что еще.
- Ну так... Когда не знал, кто написал, казалась мне великой. А теперь, когда понял - так вроде и не статья, а газета "Бессмысленный труд"... Тебе как это вообще в голову взбрело - про сверхразум?
- Будто это мне в голову взбрело! Увидал в одной статье у двоих русских: одного Лазарчуком звать, а другого - не помню... И вообще, прав ты: глупости все это. Нет нам смысла ими заниматься.
- Ну почему же?
- Да потому что, когда я это писал, сам дурак был! Молодой, зеленый, и полгода еще в институте не отслужил, а давай из себя всепонимающего корчить... Ты на подзаголовок только погляди: "Критика конвейерной науки". Да какая в нашем институте наука? Нет тут никакой науки! Одни заседания, диссертации и пустая трепотня в ведомственных барах.
- Ну, в общих чертах, так, - согласился Ивайло, и в этот момент его словно осенило. - Постой! Ничто не мешает Институту быть сверхразумом, но сверхразумом, никоим образом не связанным с наукой. И информационные кванты в нем тогда - не научные открытия, а протоколы заседаний, пустая трепотня в барах да слухи, распускаемые вахтерами и секретаршами...
- А из этого следует, что бары - это как бы вычислительные узлы Института, - подхватил идею Фома и отхлебнул пива, чтобы расшевелить мысли. - Как бы - мозговые центры. Ведь это в них стекаются наимощнейшие потоки пустых разговоров, в них они резонируют, взаимодействуют, усиливаются, накапливаются... А мы-то с тобой всё голову ломали, почему это столько баров развелось и почему они никак не прогорают.
- А мы с тобой, между прочим, где сейчас сидим? В баре. И что делаем? Обмениваемся потоками пустых разговоров! Которые резонируют, взаимодействуют и так далее. То есть - мы тоже участвуем в мыслительном процессе ИХСТБ. Не зная ни чем занимается отдел теории хаоса, ни что' означает само название "ИХСТБ"... Не зная ничего об этом сверхразуме. Для нас он - "черный ящик". Как именно он рассуждает, как конкретно воспринимает мир, какие условные и безусловные рефлексы им движут - совершенно не ясно... Это - нечеловеческий интеллект, Фома! А мы его с тобой на наш человеческий аршин мерить пытаемся - и удивляемся, почему ничего не выходит...
* * *
Хотя професор Дамгов и был в строгом смысле слова величиной ненаблюдаемой, его присутствие в мире все же не оставалось бесследным; в пользу этого говорило множество событий, предметов и сообщений. В кабинете его, например, - том самом, от которого был ключ у Фомы, - нередко появлялись на письменном столе новые папки с документами, исчезали старые, пепельница наполнялась окурками, хотя Фома не курил; иногда рядом с компьютером оставалась забытой газета "Бессмысленный труд". Несколько раз профессор оставлял на столе записки для Фомы, в которых просил исполнить вместо себя какое-нибудь мелкое дело: занести, например, какую-нибудь папку к секретарше академика Новосельского или взять у доцента Хайгырова бланк анкеты из тех, что раздают служащим "Ятагана", заполнить на свое имя, внести свои данные и оставить ему.
Сказать по правде, в большинстве случаев просьба шефа оказывалась невыполнимой - секретарша академика бывала в отпуске по беременности, а про доцента Хайгырова говорили, что он перешел на другую работу... Вдохновленный активной деятельностью шефа, Фома не раз пытался застать его живьем, несколько раз оставался в кабинете на двое-трое суток подряд, но все безрезультатно. Словно действовал какой-то природный запрет ему с профессором оказаться в одном и том же месте в одно и то же время, точно так же, как принцип Паули запрещает находиться в одном и том же квантовом состоянии двум электронам с однонаправленным спином*... Подкарауливание по разным заседаниям, научным советам, пресс-конференциям и банкетам, которыми, если верить бумагам в папках, были заполнены дни шефа, результата также не принесло. Профессор Дамгов был неуловим, как Левский* : всегда оказывалось, что он или только что вышел, или вот-вот придет, или в загранкомандировке, или еще что-нибудь...
В этот день профессор также побывал в кабинете: на столе рядом с компьютером лежала картонная папка, которой, как прекрасно помнил Фома, вчера там не было. Фома был в принципе любопытен и всегда рылся в бумагах шефа, если находил таковые в кабинете, поэтому и сейчас раскрыл картонную папку. На первый взгляд, лежащие внутри бумаги вели начало с какого-то научного совета: на самом верхнем листе, например, бросалось в глаза предложение некоего доцента Цанко Акулова "... объявить нейронные сети чуждой для валютного совета еврейской лженаукой с целью пресечения..." Поверх машинописного текста было от руки зачеркнуто "еврейской" и заменено на "арабской" - видимо, была дискуссия по этому поводу, - а в уголке стояла резолюция: "С поправкой согласен. Акад. ..." - имя академика не читалось. Фома перевернул лист, желая узнать, что же должно было пресечься, если объявить нейронные сети еврейской или арабской лженаукой, но на другой стороне вместо продолжения текста шло совершенно другое - официальное письмо из "Ятагана". В нем страхователи учтиво запрашивали список институтских инженеров-электронщиков, умеющих "дербанить" (так и было написано в письме) автомагнитолы. Фома придвинул папку поближе, чтобы поподробнее ознакомиться с содержимым, но в этот момент зазвенел телефон. Он поднял трубку.
- Это ты, Марков? - раздался голос шефа. У него одного была привычка называть Фому по фамилии. - Это профессор Дамгов говорит. У тебя не найдется времени проскочить ненадолго до соседнего института? Я звоню из кабинета член-корреспондента Герасима Иванова - на пятом этаже напротив лестницы: нам тут с ним хотелось бы вопрос один с тобой прояснить.
Сердце у Фомы так и скакнуло от неожиданности. По телефону он уже разговаривал с шефом бессчетное число раз, но на встречу с собой тот звал его впервые.
- Через пять минут буду, - быстро ответил он и задал свой дежурный вопрос: - Как там с компьютером, вызволили из румынской таможни?
- Машина уже неделю в Софии, - ответил шеф, - только сейчас ее взяли представители фирмы: что-то там на вирусы проверить. Бывали, вроде бы, случаи, когда эта модель не так, как надо, себя вела, поэтому они хотели что-то там поменять... Впрочем, когда придешь к нам, мы и о суперкомпьютере с тобой поговорим. Давай, ждем тебя.
На этом связь оборвалась; Фома положил трубку, запер кабинет и помчался по коридору к выходу. Однако у комнатки вахтеров порыв его пресекла выскочившая невесть откуда Мария, которая взяла его в окружение и сунула в руку какую-то тетрадку с подписями и ручку.
- Лука, автограф тут свой черкнуть нужно - ты один остался...
- Какой еще автограф, я тебе что - Трифон Иванов* , что ли? И потом я не Лука, а Фома.
- Сбор подписей в пользу учреждения Болгарской левославной церкви, - сказала Мария и, пока Фома, разинув рот, переваривал эту новость, завершила: - Под шапкой "Ятагана" и на финансировании фонда Димитра Общего. Так что...
При упоминании страхового объединения рыпаться Фоме было некуда и он вывел максимально нечитаемую подпись, в то время как Мария на скорых оборотах разъясняла:
- По гречески "православная церковь" будет "ортодоксальная". "Православная" наоборот будет "левославная". А "ортодоксальная" (что то же самое) наоборот - будет "парадоксальная"! Таким образом, левославная церковь - парадоксальна, парадоксальная - левославна...
Наконец подпись была поставлена, и Фома уже хотел бежать дальше, но Мария снова его задержала:
- Как там с машиной твоей - доставили?
- С какой машиной?
- Суперкомпьютером. Не забудь, ты мне обещал дать поиграть на халявку.
- Как это? - ответил Фома, обращаясь в бегство вниз по ступенькам. - Халявка за халявку. Как там - сначала дай, потом сама получишь...
В ответ Мария нарекла его как-то некрасиво, но он не обратил внимания.
"И почему это все путают мое имя? - спрашивал себя Фома, пересекая пространство между зданиями. - Фома, Лука... Евангелие от Луки, евангелие от Фомы... Хотя последнее - апокрифично. Когда собрались на Вселенский собор канонизировать "Библию", - а это, по всей вероятности, происходило, как наши съезды футбольного союза, - сторонники Фомы оказались в меньшинстве, евангелие не смогло набрать 50 процентов голосов, поэтому его и объявили еретическим. Без права на обжалование. Хотя какая разница, канонизировано оно или нет? Будет Фома святым апостолом и евангелистом или просто святым апостолом? Как у военных: еще одну звездочку на погон нацепить. Или как у ученых наших - будет он "проф. д-р"*, или только "ст.н.с. I ст."*. А если все звания вместе собрать, так вообще смешно получится: "святой мученик, апостол и евангелист, профессор доктор к.ф.-м.н.*, генерал-майор страхования"... Или "святой апостол евангелист страхования"... Институт напротив размещался в длинном бетонном здании, выкрашенном в странный серо-красный цвет; на дверях висела медная табличка с надписью "ИБД - фундаментальные и прикладные исследования".
"Интересно, что означает это ИБД," - думал Фома, поднимаясь в кабинет к член-корреспонденту. - ""Институт благородных девиц"? "Институт безмозглых дураков"? "Институт броуновского движения"?"* Последнее как будто походило на истину, тем более, тогда вроде бы получалось, что у работы Дамгова - теория хаоса - и Герасима Иванова - броуновское движение - есть что-то общее...
Найдя обитую черной искусственной кожей дверь с надписью "Чл.-корр. проф. д-р Герасим Иванов", Фома остановился и перевел дух.
"Вот сейчас, - лихорадочно думал он, - в кабинете сидит мой шеф. И я наконец-то, спустя целый год, узнаю, как он выглядит. И буду с ним говорить - о суперкомпьютере, о теории хаоса, о своей работе, обо всем. Интересно только, как узнать, кто там - мой шеф, а кто - Герасим Иванов? Дамгов-то, пожалуй, должен быть помоложе: в членкорах ведь вечно старики всякие..."
Наконец он постучал и нажал ручку двери.
К немалому его удивлению, в комнате оказался всего один человек. Маленький седовласый мужчина лет шестидесяти, в черном пыльном пиджаке и больших очках, сидел на стуле за огромным письменным столом, прямо под портретом Мирослава Мирославова-"Груши", и испуганно озирался поверх раскрытой у него в руках газеты.
- Добрый день, я Фома Марков, сюда меня позвал профессор Дамгов... - смущенно начал объяснять Фома.
- А, да, все верно! - маленький мужчина приподнялся со стула и махнул дрожащей рукой на кожаный диван у стены. - Садитесь, сейчас как раз и кофе принесут...
В следующее мгновение действительно принесли кофе, но не две, а три чашки, и седовласый мужчина, - вне всякого сомнения, членкор Герасим Иванов, - разъяснил, что вот только что, буквально две минуты назад, профессору Дамгову позвонили из бюро Национального фонда имени Димитра Общего и ему, к сожалению, пришлось немедленно откланяться, но, несмотря на это, им двоим - Фоме и Герасиму Иванову - необходимо обсудить кое-какие вещи, имеющие интерес для всех...
Сокрушенный таким поворотом событий, Фома прихлебывал густой кофе, ругая про себя своего быстроногого шефа, а также Марию, задержавшую его у выхода со своими дурацкими подписями, и пытался уследить за ходом мыслей собеседника. А это оказалось нелегко: членкор говорил путанно, несвязно, хаотично перескакивал с одной темы на другую, причем разговор все время вертелся вокруг одних и тех же вопросов, но по этим вопросам так ничего конкретно и не затрагивалось. Речь словно шла о чем-то общеизвестном, о чем едва ли и не дети знают, но о чем не принято говорить напрямик, чтобы не разрушить доброго тона беседы...
Для начала Герасим Иванов спросил у Фомы, ясно ли ему, какие задачи будут запускать на суперкомпьютере, когда доставят; Фома абсолютно искренне ответил, что понятия не имеет. Тогда членкор почувствовал, что к делу следует подойти немножко издалека.
- Нависший над нами валютный совет, - начал он, - ребром поставил вопрос о... как бы это сказать... об эффективном управлении экономикой, ведь так? Здесь, правда, нужно внести одно небольшое уточнение в том смысле, что хотя объединение "Ятаган" и объявило своей политикой неуклонное проведение линии Валютного совета, в этой "неуклонности" есть и некоторые нюансы. Представьте себе, скажем, страну как один компьютер. Параллельный компьютер, как тот, что доставят вам, но с восемью миллионами процессоров. Так вот, директивы Валютного совета поступают извне - образно говоря, через, э-э-э... скажем, интерфейс*. Только в памяти этого компьютера в активном состоянии находится целая уйма, э-э-э... назовем их программами, а вообще-то их чаще поминают словом "группировки"; и все они подкарауливают, что поступает со входа, и организуют процессы так, чтобы урвать себе от пирога ресурсов кусок побольше... Что я хочу этим сказать? Ведь, по идее, всем управляет операционная система * , то есть государство, а у других программ, э-э-э... приоритет более низкий. И все процессы, порождаемые этими программами, должны бы быть под контролем операционной системы. Да только, вы ведь знаете, наверно, что вытворяют вирусы, например, или эти... резидентные модули? Они подцепляются так, чтобы перехватывать критические потоки информации раньше системы, и таким образом могут в известном смысле манипулировать ею. А теперь представьте себе, что' произойдет, если в памяти действует много таких подлых программок. Можно даже считать, что они превратились в нечто вроде заплаток на операционной системе, в ее расширения хакерского толка...* Хотите конкретнее? Ну вот, в министерстве энергетики, к примеру, почти все начальники - из "Му..."* ну, назовем ее условно группировкой "Икс". В газовой компании власть в руках людей... э-э-э... из дружеского круга "Игрек"; экспорт нефти контролируют эти, как их... Любое доходное дело кто-нибудь да контролирует. Одна группировка держит в руках импорт-экспорт сахара, другая - зерна и растительного масла, у третьей в феодальном владении - вся страна на север от Балкан, но она ничего не может вывозить через Дунай, так как таможенники там - в руках у четвертой группировки, а отношения у ней с той, третьей, недобрые... Все это представляет собой гигантскую сеть из чьих-нибудь людей. И стоит разорвать одну лишь нить в этой сети, или добавить новую, или слегка их поперепутать - как все приходит в движение: звонят сотовые телефоны, летят джипы и БМВ, снуют туда-сюда деньги, лопаются банки, хоронятся жертвы несчастных случаев... Сеть эта до того сложна, что никто не может заранее сказать, что' произойдет, если здесь или там что-то задеть. Но вот на сцене появляется ваш суперкомпьютер - немыслимо мощная машина. Почему, как вы думаете, вам дали на нее столько денег от "Ятагана"? А потому что он и задачу задаст: создать модель всей теневой сети группировок, исследовать и выяснить, как ей можно управлять, предсказывать и моделировать все эти теневые процессы... Нет, я говорю не про марковские процессы, которыми хотят заниматься ослы - пусть их бьются; здесь все будет на другой основе. А теперь - внимание: существенные моменты. Машина, ясное дело, - одна, а группировок - много. "Ятаганцам", которые дали на это деньги, ничуть не хочется, чтобы результаты от этой модели достались кому-то другому; других же трясет страх, что "ятаганцы" сделаются слишком маневренны и неуязвимы, а потому они всеми правдами и неправдами рвутся к суперкомпьютеру... Почему, по-вашему, машина все еще мотается по таможням, комитетам и полицейским участкам? Все, у кого есть мало-мальское влияние, чинят всевозможные препятствия, лишь бы задержать ее прибытие. Пока, слава богу, все идет миром, без жертв, но завтра или послезавтра, когда машина наконец-то прибудет... А здесь и еще один нюанс - ведь разведке и службам госбезопасности тоже захотелось контролировать работу компьютера. Иначе его так бы и не пропустили к вам, а кроме того, говорят, они собираются объявить операцию "Комар"* в институтах, финансируемых фондом им. Димитра Общего. Это, разумеется, лично вас не интересует, но вам необходимо знать: работа над моделью начнется в самое ближайшее время. И я думаю, что именно сейчас для вас наступил момент получить материалы из первых рук...
Герасим Иванов выпрямился, отпер серый металлический сейф, вынул оттуда красную пластмассовую папку и подал Фоме.
- Здесь - описание всей модели, - снова заговорил членкор, - а также наиважнейшие данные. Но запомните: вам нельзя открывать папку прежде, чем прибудет компьютер! Ни под каким предлогом! Стоит вам прочесть написанное внутри - и спокойствие не посетит вас больше и на миг...
- Для чего же вы тогда даете мне ее сейчас? - не понял Фома.
- А вот для чего. - Тут Герасим Иванов вплотную приблизился к Фоме и перешел на шепот. - Есть сведения, будто в стране уже работает другой суперкомпьютер. И процессы, которые будете моделировать вы, уже проигрываются на нем. В какой-то другой лаборатории, для какой-то другой группировки. Мы, то есть, вы, то есть, они - "ятаганцы" - думали, что станем первыми, что у нас будет преимущество перед всеми остальными, а теперь выходит, что нам вместо этого придется наверстывать упущенное, потому что иначе...
Фома навострил уши:
- А у кого в руках другой суперкомпьютер?
- Не знаю. В отличие от вашего, он, по-видимому, ввезен нелегально, работает нелегально, и лишь несколько отрывочных фраз, подслушанных по сотовым телефонам, подсказали генералу Бо... * одному коллеге профессора Дамгова, что он существует. Конечно, откроют и где он, и чей он, - если нужно, по всей стране сотовые телефоны станут прослушивать, но на это уйдет время... Да даже и знай я, где машина противника и кто вообще противник, я, конечно, не имел бы никакого права вам это сказать. Не говоря уж о том, что бо'льшую часть того, что вы услышали от меня сейчас, у вас также права знать нет...
Тут только Фома заметил, что Герасим Иванов как-то незаметно взял его за куртку, приподнял с дивана и, не прекращая разговора, тонко, но неуклонно подталкивает к двери. Очевидно, время беседы истекло. Фома прижал папку к груди и, неуверенно бормоча: "Да, конечно, так точно, спасибо...", выбрался спиной из кабинета, бросил прощальный взгляд на дубовый стол и пыльный фикус рядом с ним, и вышел в коридор. Членкор также стал его благодарить, пожелал приятных выходных, хотя был только понедельник, и захлопнул дверь; Фоме показалось, будто вслед за этим изнутри сразу же повернулся ключ.
Первым делом он вышел на самое светлое место в полутемном коридоре, - а светлее всего было перед большим портретом М.М.-"Г." в фойе перед лестницей, - и раскрыл красную папку.
Она была сверху-донизу набита вырезками из газеты "Меридиан мач" * , причем из рубрики "Футбольный юмор".
Фома наспех перелистал вырезки, вобравшие в себя все перлы идиотизма
околофутбольных людей. Первой мыслью у него было вернуться к членкору
Герасиму Иванову и сказать, что произошла ошибка, но тут он вспомнил, что, по
идее, у него не было права открывать папку, а значит, не было и права
заметить ошибку... Ситуация показалась ему зверски нелепой; казалось,
единственным осмысленным действием с его стороны было бы выбросить всю папку
целиком в ближайшую мусорную корзину, но Фоме известным усилием воли удалось
подавить этот импульс. Кто знает: между футбольным юмором и параллельными
суперкомпьютерами могла быть какая-то связь...
"...с самого начала следует сказать, что диссертация эта еще не написана. Оппоненты наверняка тут же возразили бы, что этого не может быть, ведь читать ненаписанную диссертацию - это почти то же самое, что читать утреннюю газету. Мы, однако, сразу же на это ответим, что читать утренние газеты не только можно, но, в известном смысле, и нужно, а в каком именно смысле нужно - тоже станет ясно, но немного позже. Давайте-ка лучше не будем отвлекаться от темы, а вернемся к существу.
Просмотрев какой-никакой научный труд, будь то книга или диссертация, мы увидим, что обычно где-нибудь в начале автор благодарит людей, чем-то помогших ему в работе. Мы в свое время тоже выразим свои благодарности. Сейчас же нам можно порассуждать слегка в ином смысле: а нет ли, кроме людей, которым мы благодарны, и таких, перед которыми, мы чувствуем, что должны извиниться? Например, читатели? Ведь чтение этой недоделанной, наспех состряпанной и, в принципе, бессмысленной диссертации отнимет у них не только массу драгоценного времени, но и, возможно, ту малую толику веры в светлое будущее науки, что у них еще оставалась. К счастью, дела здесь не столь мрачны. Достаточно вспомнить, что диссертации в общем случае читают лишь члены научного совета (т.е., люди, у которых веры в науку давным-давно не осталось), причем по диагонали, и, как правило, перед сном, удобно вытянувшись в постели - так что перед ними нам извиняться не в чем, да и к тому же им за это деньги платят. Но здесь есть и другой нюанс. Эту дисертацию мы пишем на компьютере; нажимаем клавиши, заносим байт за байтом в память, через процессор бегут инструкции текстового редактора * , крутится диск, головка которого записывает наши сочинения в файл... К сожалению, почти ни один рядовой писака не отдает себе отчета в том, сколь много самых разнообразных процессов вовлечено в работу, какая немыслимо сложная деятельность кипит в микросхемах компьютера, пока он бездумно вводит в него свой текст, которому в иных обстоятельствах ни один серьезный человек не уделил бы и грамма внимания. Вот, следовательно, перед кем мы должны извиниться! Мы должны, просто обязаны извиниться:
- перед текстовым редактором: за то, что заставляем его принимать в себя нашу глупую писанину;
- перед видеоконтроллером, который показывает ее нам на экране;
- перед процессором, чье внимание мы отняли, чтобы он надзирал за нашими абсурдными сочинениями, вместо того, чтобы заняться чем-нибудь более осмысленным;
- перед системным прерыванием 13h * , которое записывает наш текст на диск - как впрочем и перед самим диском;
- перед электронами, которые мы гоняем туда-сюда по шинам с килобайтами информации точно так же, как некогда гоняли египетских рабов подтаскивать к пирамидам каменные блоки...
Продолжать ли этот список? Если кому-то покажется смешным, что мы извиняемся перед бездушными и бессловесными устройствами, то мы можем привести в пример буддистского монаха, копающегося в монастырском саду: всякий раз перед тем, как выдернуть с корнем какой-нибудь сорняк, он сперва извинится перед ним: мол, не подобает ему лишать его жизни, но что поделаешь, мир несправедлив...
Мы себя к буддистам не причисляем, но все же нехорошо считать, будто мы заслуживаем стоять намного выше этих неодушевленных устройств. А кроме того - что значит "неодушевленные устройства"? От некоторых программистов мы слышали, что компьютеры им кажутся намного одушевленнее некоторых людей; или, если перефразировать один из законов Мерфи: компьютеры неодушевленны, но люди еще неодушевленнее... *
Однако пора положить конец этому лирическому отступлению, так как, в принципе, лирические отступления, точно так же, как и газы, стремятся занять все предоставленное им пространство/время, а мы, как-никак, пишем научный труд, а не "мыльную оперу" *. Начнем с некоторых замечаний о структуре диссертации. Хорошо известно, что кандидатские диссертации в некотором смысле похожи на дракона - тем, что они многоглавы. Известно и то, что многоглавые существа, как правило, страдают шизофренией и раздвоением личности - это относится как к драконам, так и к диссертациям: одна глава твердит одно, другая - другое и так далее, и все эти главы друг дружке противоречат и грызутся между собой. Менее известно то, что при определенных условиях отдельные главы могут сами страдать шизофренией и раздвоением, и так далее до бесконечности... Одним словом, можно видеть, что строение драконов и диссертаций сходно до такой степени, что философский вопрос о курице и яйце можно поставить в контекст наших наблюдений; спор, таким образом, зайдет о том, что - первично, а что - вторично: диссертация или дракон. Но мы не философы - то бишь, не до такой степени умственно ущербны от природы, чтобы впадать в подобные рассуждения. К тому же, никто еще не наблюдал, чтобы дракон снес диссертацию; бывали, правда, случаи - бо'льшей частью, весьма сомнителные, - когда, по утверждениям очевидцев, прямо на защите некой диссертации вылуплялся дракон и за "здорово живешь" уплетал весь научный совет, но здесь вопрос вплотную упирается в одну очень важную деталь - кто и как конкретно высиживал данную диссертацию, если из нее смогло вылупиться нечто этакое. Высиживание диссертации - процесс сложный, ответственный, продолжительный, многоступенчатый и, в некотором смысле, даже тяжелый; причем, вопреки общепринятым точкам зрения, процесс этот зависит отнюдь не только от качеств задних частей кандидата, которыми практически и осуществляется собственно высиживание. Но мы, пожалуй, снова далеко уклонились от темы; давайте вернемся к нашим вопросам, а о высиживании диссертаций нам все равно так или иначе доведется говорить ниже. Этой проблемы не удалось избежать еще ни одному кандидату; применение инкубатора, на который возлагались большие надежды, себя не оправдало, так как высиженные в нем бройлерные диссертации вышли точно такими же, как птицекомбинатские бройлеры: страшно хилыми, бесвкусными и неаппетитными. А самое важное качество диссертации, как станет ясно ниже, состоит в том, чтобы стимулировать у читающего слюноотделение..."
Фома протер рукой глаза и дважды перечитал весь параграф, написанный сегодня утром. Писалось ему хорошо. К тому же сочинение диссертации оказалось неплохим способом заполнить свободное время, которого иначе оставалось предостаточно.
Он несколько раз прошелся взад-вперед по кабинету - просто, чтобы лучше собрать и упорядочить мысли, - потом снова уселся за компьютер и застучал пальцами по клавишам:
"...А вот и, сами того не желая, мы вновь вернулись к нашей теме. Обычно слюноотделение у читателей диссертации связывают с так называемым научным оплевыванием кандидата - вещью настолько хорошо известной, что не стоит на ней отдельно останавливаться. Здесь однако следует отметить нечто другое. Во-первых: кто вообще будет читать эту диссертацию? Сосчитаем по пальцам: научный совет, рецензенты, оппоненты и, не в последнюю очередь, сам кандидат (не прочесть собственной диссертации считается проявлением дурного вкуса). Мы уже упоминали выше, что члены научного совета, в частности, довольствуются лишь беглым перелистыванием на скорую руку - примерно так, как по утрам в трамвае перелистывают газету "Бессмысленный труд", - но происходит это вечером, когда они в пижаме и ночном колпаке удобно вытянулись в постели. Эксперименты показали, что диссертации обычно принимают порциями по нескольку страниц перед сном вместо снотворного. Наступает момент, когда глаза у читающего начинают слипаться и дела явно идут к засыпанию. Но в мгновения перед тем, как человек заснет, обычно наступает краткий период, - нечто среднее между сном и бодрствованием, - когда реальность взаимодействует с сознанием сильно искаженным образом, когда каждая мысль, каждое слово преломляется в совершенно хаотичных на вид направлениях. В этот момент именно слова из диссертации, выскальзывающей из рук у читателя и падающей на коврик у кровати, вторгаются ему в голову почти беспрепятственно - вторгаются, разумеется, не логически, а скорее на каком-то чисто ассоциативном, подсознательном и даже гипнотическом уровне. И именно эти свободные полусонные ассоциации и создают основные впечатления, которые оставляет у читателя диссертация; они, а не разные выводы, теоремы и формулы, определяют его отношение к развиваемой теме! Эффект усиливается и тем, что заснувшему с диссертацией в руках человеку обычно начинает сниться сон. Причем качество и содержание сна естественным, но довольно запутанным образом связано с текстом, поглощенным перед засыпанием. ХОРОШАЯ ДИССЕРТАЦИЯ ДОЛЖНА НАВЕВАТЬ ПРИЯТНЫЕ СНЫ - вот основная формула, которая приведет кандидатов к успеху. Потому что частенько случалось, что хорошие и осмысленные работы отвергались лишь оттого, что кому-то после их прочтения приснились кошмары, и наоборот - полные глупости защищались без каких-либо проблем, потому что вызвали у половины научного совета сны эроти..."
Внезапно дверь кабинета с треском распахнулась, и не успел ошеломленный Фома понять, что происходит, как внутрь ворвались "бугаи". Все развивалось до того быстро, что он даже не успел сосчитать, сколько их: двумя-тремя тяжелыми, но необыкновенно плавными движениями первый из "бугаев" настиг его, схватил вместе со стулом, на котором он сидел, развернул лицом к окну и поймал сзади за лохматые волосы, в то время как другой связал ему грубой веревкой руки за спинкой стула. Сразу после этого понеслись звуки выдвигаемых ящиков, вытаскиваемых папок и быстро перелистываемой бумаги, что сопровождалось тяжелыми шагами и бормотанием вполголоса. Фома попытался извернуться как-нибудь так, чтобы стало видно происходящее у него за спиной, но успел лишь мельком заметить мощную лапу с засученным до локтя рукавом зеленого нейлонового тренировочного костюма и вытатуированное на ней многозначное число - может быть, номер сотового телефона, а может быть, - банковского счета; лапа легонько шлепнула его по уху и у него отпало всякое желание шевелиться.
- Говори, где профессор, салага! - пророкотал где-то сзади низкий голос и Фома ощутил, как еще сильнее, до боли, рванули ему на затылке волосы.
- А я это... то есть, я здесь недавно... то есть, ненадолго... - совсем запутался Фома. Сзади послышался смех - но смеялся другой голос: не мощный и низкий, как у "бугаев", а скорее высокий и выразительный, как у профессионального актера или радиоведущего.
- Ага, "недавно", - издевательски заговорил новый голос. Фоме сразу же показалось, будто он ему откуда-то страшно знаком. - Целый год уже. Сам-то знаешь, что за дурочку валяешь, а? Что делаешь в этом кабинете, кем вообще являешься?
- Я программист отдела, - Фома старался отвечать быстро. - Посадили меня, это... в кабинет профессора, как на временное рабочее место, потому что новая маши...
Тут он спохватился и замолчал. В голове у него промелькнул весь вчерашний разговор с членкором Герасимом Ивановым, все намеки на группировки и суперкомпьютер, и, пожалуй, лучше было помалкивать. Тем более, что о машине его и не спрашивают...
- Мы знаем, ты - человек на суперкомпьютер, - опередил его мысли голос сзади. - И где же скрывается профессор Дамгов?
Фома почувствовал, как его постепенно одолевает лютый страх.
- П-п-понятия не имею, - честно ответил он. - Сам удивляюсь...
- Врет! - прервал его на полуслове низкий бугайский голос. Где-то в периферийном зрении Фомы предупредительно блеснуло длинное металлическое острие.
- Нет, я честно говорю, зачем мне вам врать? - в панике ответил он. - Что я его еще ни разу в лицо не видел, всякий в институте вам скажет! Ни разу...
За спиной у Фомы засмеялись; смеялось по крайней мере три-четыре голоса различной силы, тембра и подтекста.
- А почему мы должны тебе верить? - спросил довольно высокий актерский голос. И Фома с ужасом понял, что никого не может убедить в истинности своих слов. Наступила грозная тишина.
- Шеф, ты спроси у него, где ключ от сейфа лежит, - прогудел сзади один из "бугаев".
- Слышал, что нужно? - повторил голос шефа.
- Слышал, - простонал Фома и спросил: - К-к-какого сейфа?
- А-а, ты, может, и его не видел - так надо понимать? - ехидно осведомились сзади. Снова блеснуло острие. - Слон, поверни-ка его сюда.
Мощные лапы Слона развернули стул Фомы, и он оказался лицом к комнате.
"Бугаев" оказалось четверо, и на первый взгляд казалось, будто они занимают все свободное пространство кабинета: один, у двери, в черном костюме с нацепленной на груди красно-желтой визиткой "Ятагана", подбрасывал в руке короткую металлическую монтировку; второй, в джинсовой куртке, суетился спиной к Фоме около стенного шкафа; третий, которого называли Слоном, стоял у окна, а последний, одетый в стеганую куртку также с визиткой "Ятагана" на груди, крутился возле компьютера. Лишь спустя несколько мгновений Фома заметил и пятого: среднего роста, с легкой проседью в волосах, в очках с металлической оправой и темно-красном пиджаке, тот выглядел почти незаметным в окружении огромных "бугаев", хотя и стоял посреди комнаты, прямо перед Фомой, слегка наклонившись над письменным столом и быстро перелистывая какие-то бумаги. Этот у них - шеф, подумал он...
- Ну, и что там с сейфом? - спросил очкастый, не отрывая взгляда от бумаг.
Только сейчас Фома увидел, что за широко раскрытыми дверцами одного из стенных шкафов, который до этого всегда стоял запертым, виднеется металлический сейф: деревянный шкаф, очевидно, являлся лишь маскировкой. Сейф был точь-в-точь, как в кабинете у Герасима Иванова, откуда тот вчера достал красную папку с футбольным юмором.
- А у меня, это... вообще к-к-ключей от шкафов нет... - пролепетал он и тут же получил тяжелый удар за ухо. Очкастый засопел, почесал шею, наконец достал что-то вроде рации и сказал в микрофон: "Цецу-"Питона" ко мне".
Не прошло и полминуты, как появился Цеца-"Питон" - маленький мужчина со зверской физиономией, достал какие-то инструменты и стал ковырять ими замок сейфа. Еще через полминуты замок щелкнул, очкастый отстранил "Питона" и открыл сейф.
Внутри оказалась краюха заплесневевшего хлеба, открытая банка лютеницы* [- болгарская острая приправа из перца, чеснока и уксуса], тоже покрытой плесенью, бутылка водки "Академик Неделчев" с мутью толщиной в два пальца на дне и толстая пачка порнографических журналов.
Очкастый ошарашенно уставился в содержимое сейфа, некоторое время тупо смотрел, затем протянул руку за журналами, но запутался рукавом в каких-то паутинах; выругался, выбил из рукава паутины и принялся внимательно перелистывать порнографию. "Бугаи" и Цеца-"Питон", очевидно, тоже не прочь были посмотреть и сгурьбились вокруг шефа, но тот сказал им не отвлекаться и они отпрянули на некоторое расстояние от него, вытянув толстые шеи по направлению к журналам. Перелистывание порнухи продолжалось долго, быть может, минут десять, в течение которых слышалось лишь чмоканье "бугаев" да недовольное сопение очкастого. Наконец он пробормотал: "И здесь нет", - вернул журналы в сейф и после того, как Питон снова его замкнул, распорядился развязать Фому и готовиться исчезнуть.
- И запомни, - сурово сказал Фоме очкастый, пока тот разминал занемевшие кисти рук, - в течение получаса из кабинета ни шагу. В противном случае не сдобровать тебе. А сейчас отвернись к окну и, не оглядываясь, считай до ста. Ясно?
Фома послушно отвернулся и начал считать вслух. Он еще не досчитал и до двадцати, как послышался звук открываемой двери и шаги "бугаев", после чего дверь захлопнулась и наступила тишина, но он на всякий случай досчитал, как было сказано, до ста и лишь тогда обернулся.
Самое интересное - в кабинете не было ни единого намека на то, что лишь минуту назад здесь всё перерыли "бугаи". Шкафы и ящики были закрыты, на полу не видно было ни соринки, на столе лежали в порядке те же папки, что и до этого. И только в углу у двери валялась - вероятно, оброненная кем-то - красно-желтая пластмассовая карточка-визитка. Фома решил, что она свалилась с лацкана у кого-нибудь из "бугаев", наклонился поднять ее - и увидел, что ошибся. Со снимка на карточке на него смотрела не бугайская морда, а совершенно приличное и даже интеллигентное лицо молодого мужчины с длинными волосами неопределенно русого цвета и с недельной бородкой, а внизу под стилизованной надписью "Ятаган" красным по желтому было написано: "Лука Варфоломеев, эксперт, разрешен допуск в ЛЯИ".
Со смутным чувством удивления Фома обнаружил, что лицо юноши на снимке сильно напоминает его собственную физиономию, какой он ее помнил по зеркалу. "Лука Варфоломеев..." - повторил он про себя. "Уж не из-за него ли вечно путают мое имя? Но раз все этого Луку знают, почему я его ни разу не видел? И что это за ЛЯИ? И кто, вообще, выронил тут эту визитку? "Бугаи"? Но тогда кто он им такой? И с какой целью ее выронили?.."
В этот момент его сбивчивые мысли прервал телефонный звонок. Фома бросил на черный аппарат подозрительный взгляд, - ему что-то ничуть не хотелось поднимать трубку, - но после того, как тот прозвенел еще раз, он ее поднял.
- Марков, привет! - Связь была отвратительная, линия шумела, тарахтела и потрескивала, словно "трабант", но Фоме все же удалось узнать голос профессора Дамгова. - Что случилось, почему тебя утром не было на Орловом мосту?
- На Орловом мосту? - тупо переспросил Фома, почти утратив способность рассуждать и отвечая просто так, лишь бы не прерывался разговор. - Зачем?
- Встречать Валютный совет, - подчеркнуто назидательным тоном сказал голос в трубке. - Да как вообще можно пропускать такое? И профессор Рангелов там был, и академик Новосельский, я им одного за другим людей своих представляю, все вот с такущими букетами цветов выстроились, а тебя и нет!.. В страшно конфузную ситуацию меня поставил.
- А я, это... цветов не мог найти, - залепетал Фома, пытаясь выиграть время и понять, что ж такого конфузного было в этой ситуации. - В объявлении ведь ясно было сказано: "с цветами", - а я, как вышел из дома, то все цветы на лотках уже расхватали - на встречу этого, как его... Валютного совета. Большая там, наверно, толпа на мосту была, да?
- А почему с вечера цветы не купил? - сурово спросил профессор.
- Подумал - завянут.
- Что, у вас дома в горшках никаких цветов нет, что ли, в конце концов?
- Есть - кактусы. Несколько штук. Да я что-то не сообразил взять хоть один. А потом все искал, не растут ли на клумбах у домов какие-нибудь цветы, а там - один чертополох, а с ним Валютный совет встречать не годится, он разве что на проводы сойти может, если его вообще цветком посчитать можно...
- Ладно, хватит, - перебил шеф. - Что было - то прошло. А сейчас тебе обязательно нужно прийти в Центральное управление. Там в зале 209 я в два часа начну читать свой пленарный доклад: "Хаос как новая парадигма порядка". Я хочу представить тебя людям, от которых впоследствии будут зависеть некоторые вопросы... Алло? Ты почему молчишь?
Фома действительно молчал, глядя на таймер компьютера, показывавший без пятнадцати два, и мысленно проклиная идиотскую ситуацию. Мог ли он забыть, что' ему сказал очкастый в красном пиджаке из "Ятагана": "полчаса из кабинета ни шагу, а не то..." Чем может оказаться "а не то", ему знать не хотелось.
- Господин профессор, - выдавил он из себя наконец, - тут такая ситуация получилась... Я другой работой сейчас связан, и к двум часам никак не успеваю. В пол-третьего смогу, а в два - нет. Вы меня понимаете? - Фома чувствовал, как, пока он свивает нить разговора, по спине у него медленно стекает струйка пота. - Мне бы самому хотелось прийти - поговорить с вами кое о чем, но... Я опоздаю, но обещаю прийти. Можно?
- Нехорошо, но раз по-другому нельзя, то можно, - согласился профессор. - Значит, увидимся в зале 209. До скорого.
Фома медленно опустил трубку и рухнул в профессорское кресло. И вдруг телефон снова зазвенел.
- Ты что, с шефом своим увидеться не желаешь? - прорычал из трубки мощный бугайский голос, как только ее поднял Фома. - А ну, бегом марш к Центральному управлению! Чтобы через полминуты тебя здесь не было - ясно?
И не успел он ответить, как связь оборвалась.
Ветхое довоенное здание Центрального управления было в двух автобусных остановках от института, и у зала 209 Фома появился, естественнно, с некоторым опозданием. В фойе никого видно не было, а двойная дверь зала была закрыта: наверно, шеф уже начал читать свой доклад. Фома медленно, стараясь не скрипеть, приоткрыл дверь, проскользнул внутрь и сел на крайний стул в одном из последних рядов.
Доклад, однако, оказалось, еще и не начинался: присутствовавшие в зале человек тридцать тихо беседовали на своих местах, пока за длинным столом впереди не уселся какой-то седовласый старик в черном погребальном костюме - по всей видимости, председатель. Разговоры стихли, и откуда-то с первых рядов поднялся высокий, смугловатый мужчина с огромным кривым носом и поднялся на возвышение рядом с председательским столом, держа в руке сложенные пополам белые листы. "Это - шеф?" - промелькнуло в голове у Фомы, но в следующий момент смуглый расположился за трибуной и начал:
- Коллеги, первым делом я хотел бы извиниться перед вами от имени профессора Дамгова: ему не позволили прийти - буквально несколько минут назад позвонили из национального фонда имени Димитра Общего, где срочно потребовалось его присутствие. Мне, таким образом, выпала честь прочитать за него доклад "Хаос как новая парадигма порядка". Зовут меня Георгий Гогев, я коллега профессора Дамгова по институту...
Поняв, что шеф снова бесследно скрылся, Фома тут же потерял всякий интерес к докладу. Второй день подряд профессор умыкал после того, как сам же назначал встречу... Подозрительно.
Доклад свой Георгий Гогев начал весьма решительно, можно даже сказать, - молодцевато: для начала пообещал, что не станет пускаться в продолжительные введения и плоские разглагольствования, и всего лишь за полминуты добрался до кодовой фразы "а теперь перейдем к существу". Переход "к существу", однако же, выразился в том, что он налево и направо начал распространяться о том, какой молодой наукой была теория хаоса, какими быстрыми темпами она развивалась, сколько тысяч статей и сотен книг по ее тематике выпущено в свет за последние пять лет, сколько тысяч ученых вовлечено в науку о хаосе. Он отчитался о росте числа занятых людей и тонн исписанной бумаги - в процентах за год и в разах по сравнению с тридцать девятым годом...* Он напомнил слушателям, что наша страна все еще отстает от всего мира в понимании роли хаоса в науке, и вообще от него порядком досталось руководству Академии - бывшему, разумеется - которое мешало полноценному и нормальному развитию родного хаоса и не позволяло ему догнать свои зарубежные аналоги, по поводу чего он, Георгий Гогев, от имени профессора Дамгова должен категорически заявить, что это вполне в его, то есть, родного х., силах и возможностях, и мы даже спокойно можем перегнать передовой мировой х. Затем докладчик призвал к более глубокому проникновению в проблемы х., к его более широкому внедрению в жизнь, и запугал валютным советом тех безответственных элементов, которые вставляют палки в колеса х., распускают разные эзоповские вымыслы по его адресу, а также по адресу ученых, занимающихся х... Все это словоблудие, сильно напомнившее Фоме отчетные доклады на комсомольских собраниях, длилось минут пятнадцать, после чего мысль докладчика принялала новый оборот и разговор зашел о другом.
- Мы не можем пройти мимо показательного совпадения чисто научных понятий теории хаоса и некоторых современных мифологических представлений, - заявил Гогев. - Самым очевидным из них является то, что как с теоретической точки зрения, так и с точки зрения желтой прессы, переход от порядка к хаосу происходит ПО СЦЕНАРИЮ. Разумеется, политики и сочинители из средств массовой информации, как люди невежественные и находящиеся в плену у своего наивного антропоцентричного мышления, интересуются не сценарием, как мы, ученые, а, главным образом, мифической фигурой Сценариста - и здесь незаметно возникает целая вереница мифических персонажей, таких как "Режиссер хаоса", "Продюсер", исполнители главных ролей в х. - мужской и женской - и уже на заднем плане - всякие второстепенные гримеры, декораторы и осветители... Далее появляется понятие "переходный хаос" - это когда движение идет от одного потерявшего устойчивость положения к другому - все еще устойчивому, но находящемуся на расстоянии от первого; интересно, что, согласно теории хаоса, в отличие от экономической мифологии, период переходного хаоса тем короче, чем крупнее потери в системе. В теории встречается и понятие "кризис" - так называют момент, когда аттрактор в системе сталкивается с границей своего собственного бассейна. Кризисы в свою очередь делятся на пограничные и внутренние, гетеро- и гомоклинические... *
Фома потихонечку поднялся со своего места и стал пробираться по направлению к двери. На выходе та предательски скрипнула, он легонько прикрыл ее, чтобы не производить больше звуков, которые могли бы смутить докладчика в зале, и в это время ощутил, как за спиной у него пришло в движение чье-то огромное тело и низкий, тяжело дышащий голос прогудел:
- Извините, вы не компьютерщик профессора Дамгова?
При звуке этого голоса натянутые нервы Фомы не выдержали и он отскочил в сторону на метр с лишним, однако огромное тело за спиной оказалось не одним из "бугаев", как он сперва подумал, а прилично одетым дяденькой среднего возраста. Рост дяденьки, однако, приближался к двум метрам, а вес скорей всего превышал сто шестьдесят килограммов.
- Я - профессор Яким Рангелов, если вы меня не знаете, - сказал он и протянул Фоме свою огромную потную ладонь. - Как вам понравился доклад?
- Трудно оценить, - дипломатично ответил Фома. - Неплохо, но эти байки в самом начале - о том, сколько над хаосом работает тысяч людей да сколько исписано тонн бумаги - лучше бы было не рассказывать.
- А что в них плохого? - не понял профессор.
- Да они напомнили мне о шестом законе Паркинсона * . Вы ведь его знаете? "Прогресс в науке обратно пропорционален количеству публикаций и научных журналов". Да и вообще, практика отчитываться о прогрессе в данной науке лишь тоннами исписанной бумаги да числом защищенных диссертаций мне как-то не по душе.
- А ничего и нет на практике! - пожал плечами профессор Рангелов. - Сейчас во всем мире так. Современная наука - та же индустрия, и об ее успехах нужно отчитываться соответствующим индустриальным способом. А иначе как разберешься, где быстрее идет прогресс - в ядерной физике, или, скажем, в бактериологии? Одни открывают элементарные частицы, другие - новые вирусы, и никакое сравнение здесь невозможно. Но если ядерные физики отчитаются, что открыли в этом году на столько-то процентов больше новых частиц, чем в прошлом, а биологи - на столько-то процентов больше новых вирусов, человек спокойно может сравнить эти проценты и сделать какие-то выводы. Вы ведь знаете: на всей земле в настоящее время только этим и занимаются - отчитываются в росте. Росте производства, потребления, занятости людей, зарплаты... Нагрянет эпидемия поноса - отчитываются в росте производства туалетной бумаги. Приключится эпидемия запора - в росте производства английской соли, и так далее. Все время кто-нибудь где-нибудь отчитывается в росте. Между прочим, коллега, не найдется ли у вас немного свободного времени, чтобы побеседовать у меня в кабинете? Профессор Дамгов попросил меня провести с вами один разговор.
Фома не стал возражать, тем более что профессор-гигант, не дожидаясь ответа, бесцеремонно обхватил его своими огромными лапами за плечи, развернул вокруг оси на сколько было нужно градусов и принялся подгонять перед собой по коридору. Через какое-то время Яким Рангелов остановился перед обитой черным дверью без опознавательных знаков и вытащил огромную связку ключей; поначалу замок решил было не сдаваться, но профессор быстро сломил его сопротивление, и спустя мгновение оба вошли в кабинет. На вид кабинет был точь-в-точь, как у Герасима Иванова - огромный письменный стол, кожаный диван для посетителей, фикус в углу... Только на стене над столом, вместо общепринятого в институте канонического портрета Мирослава Мирославова-"Груши", висел плакат. Плакат такой Фома видел впервые: изображен на нем был, естественно, все тот же М.М.-"Г.", но стоял он здесь, выпрямившись во весь рост, вперив перед собой страшный взгляд и показывая рукой вперед на диван для посетителей. Под ним большими буквами было написано: "А ТЫ ЧТО СДЕЛАЛ ДЛЯ ПОВЫШЕНИЯ КОЛМОГОРОВСКОЙ ЭНТРОПИИ?" *
Профессор Рангелов с трудом втиснулся в пространство за столом и расплылся за ним, сложив пополам брошенную на стол газету.
- Итак, - сказал он торжественно после того, как Фома устроился на диване, - подойдем к проблеме. О хаосе. Вы, коллега, молоды, не достаточно вошли в курс дел, но все же знаете, что пункт первый - переход к хаосу - выполнен, и даже перевыполнен, причем качественно и досрочно; сценаристы давно получили свои гонорары, и актерам по кой-какой награде подбросили: кому - за главную роль, кому - за второстепенную... Теперь же наступила очередь пункта второго - предсказание и управление хаосом. Здесь вам, вероятно, не все ясно, но хаос определенно поддается моделированию, а значит и прогнозированию - до определенных горизонтов, естественно... Ну, а от прогнозирования до управления только один шаг. Управлять, разумеется, может лишь тот, у кого в руках есть какие-то рычаги для этого, но даже если их нет, но есть модель хаотической системы, она в некотором смысле становится для него не хаотической, а детерминированной... В этом-то и состоит деликатный момент: моделировать хаос, выявить его скрытую динамику, представить его как совокупность управляемых процессов... нет, не марковских, - это технология прошлого века, а мы в настоящий момент к следующему приближаемся. Ключевое слово здесь - "нейронные сети". Теоретически нейронная сеть может в неявном виде моделировать любой процесс, каким бы сложным он ни был; примером такой сети с почти бескрайними возможностями для неявной, неформальной обработки информации может служить человеческий мозг... А вы знаете, почему нейронные сети объявили чуждой валютному совету лженаукой? Очень просто. Вспомните, какой хорошо развитый хаос наблюдается в экономике, политике, финансах. Тот, кто может моделировать и управлять этим хаосом, все равно что держит у себя в руках золотую мину. Проблема состоит в том, что построение модели - адски тяжелая процедура, поглощающая уйму компьютерного времени. До сих пор эти вычисления было просто невозможно выполнять... И тут на сцене появляется ваш суперкомпьютер - немыслимо мощная машина. Почему, как вы думаете, вам дали на нее столько денег от "Ятагана"? Да потому что он и ожидает от вас именно такую модель, дающую ориентиры для управления финансовым хаосом... А сейчас внимание: существенные моменты. Машина, ясное дело, одна, а группировок - много. "Ятаганцам", которые дали на это деньги, ничуть не хочется, чтобы результаты от этой модели достались кому-то другому; других же трясет страх, что "ятаганцы" сделаются слишком всемогущи и неуязвимы, а потому любыми путями пытаются прехватить у вас инициативу. И вот какому-то идиоту взбрело в голову объявить вас врагами валютного совета. Почему, по-вашему, машина все еще мотается по таможням, комитетам да полицейским участкам? Да потому что в разведке и службах госбезопасности усекли шанс: под видом борьбы за дело валютного совета держать на поводке вашу команду, а следовательно - иметь уверенность, что финансовый хаос останется неуправляемым. Хотя, если задуматься, афишируемой целью валютного совета как раз и является управление хаосом, а также управление при помощи хаоса...
Тут Яким Рангелов открыл серый металлический сейф, достал оттуда желтую пластмассовую папку, и подал ее через стол Фоме. Фома хотел тут же раскрыть ее, но профессор не дал.
- Не сейчас, - сказал он. - Внутри, к вашему сведению, находятся параметры и характеристики хаоса в самых доходных областях. По ним, имея суперкомпьютер, можно легко вскрыть управляющие процессы... - Профессор неловко прокашлялся и продолжал: - Проблема только в том, что по нашим, то есть, вашим, то есть, по данным "Ятагана", в страну уже нелегально ввезен второй суперкомпьютер. Говорят, будто его замаскировали под ящики с ливанским виски... Интересно вот только, кто же обслуживает вторую машину? Во всей стране специалистов по теории хаоса - раз, два и обчелся, и профессор Дамгов собрал их всех у себя в отделе - не потому, что они ему понадобились для чего-то полезного, а просто "ятаганцам" хотелось заранее держать их под присмотром. Те, другие, видать, набрали людей из Сербии, а то из Македонии...
Тут на столе у профессора запиликал какой-то электронный сигнал. Он вздрогнул, посмотрел на часы и, медленно выбираясь из-за стола, сказал, что через пять минут он договаривался о важной встрече, так что пора завершать. Фома понял, что разговор окончен, поблагодарил Якима Рангелова за интересные разъяснения и, бросив прощальный взгляд на дубовый стол и пыльный фикус рядом с ним, выбрался наружу. Как только дверь захлопнулась, изнутри явственно донесся звук поворачиваемого в замке ключа.
Смутно ощущая, что здесь что-то не так, Фома добрался до ближайшей лестничной площадки и раскрыл желтую папку.
Чутье его не подвело. Папка была сверху-донизу набита вырезками из рубрики "Футбольный юмор" газеты "Меридиан мач".
"Все же совсем другое дело, когда с тобой случается что-то знакомое", - думал Фома, спускаясь вниз по лестнице. - "Чувствуешь себя как-то уверенно, на своем поле, что ли, - ничего, что само по себе это знакомое до того странно и запутанно, что дальше некуда..."
И в этот момент перед его взглядом очутился некролог.
Он был наклеен на стеклянную дверь Управления: "Тридцатого числа прошлого
месяца, в понедельник, внезапно скончался член-корреспондент профессор
Герасим Иванов, директор ИБД... Поклонимся его светлой памяти." Фома ощутил,
как по спине у него поползли мурашки.
Назойливый телефонный звонок безжалостно врезался в остатки сна Фомы. Сначала он никак не реагировал, только перевернулся под одеялом на другой бок, ожидая, что телефон вот-вот смолкнет, но после десятого или пятнадцатого звонка он вытащил голову из-под подушки, огляделся, куда поставил с вечера аппарат - тот оказался под столом, с обмотанным вокруг одной ножки шнуром, - дополз до него и поднял трубку.
- Фома, жми сейчас же сюда! - Это был голос Ивайло, возбужденный и ликующий. - В пол-одиннадцатого придет Трутень - если прозеваешь, век себе потом не простишь...
- Идиот, - сквозь сон пробормотал Фома, - нашел время звонить, не видишь, что ли, что я сплю еще?
- Это ты - идиот! Я ж говорю: спонсор придет! Сам "Трутень" - Геннадий Симеонов, ятаганский шеф, не соображаешь? Решил собственноручно в нашем отделе премии раздать. Ты же помнишь, что мы и тебя в список включили? А Трутень не любит, когда от встреч с ним бегают... Сейчас без пяти десять, если вовремя не придешь, то черт знает, что он подумает.
Тут только Фома окончательно проснулся: иначе и быть не могло - имя страхового босса поднимало и мертвых, хотя, строго говоря, он был вовсе не шефом "Ятагана", как сказал Ивайло, а лишь пятым в иерархии объединения. Фома тотчас пообещал своему коллеге прийти вовремя, наскоро умылся, влез в джинсы и старую рубашку и бросился к остановке.
Автобус, слава богу, подошел почти сразу, но был набит до отказа, и за пять остановок, которые Фома ехал прижатым где-то у двери, ему показалось, что от толкотни и давки на локтях у него натерлись мозоли. Наконец толпа выплюнула его, помятого и измусоленного, на остановку у института, где его тут же встретил Ивайло, подстерегавший под козырьком ближайшего ресторана.
- Ты что, поприличней одеться не мог? - первым делом спросил Ивайло, и Фома только тут заметил, что коллега его одет в безупречный черный костюм, до блеска отполированные туфли из красной кожи, снежно-белую рубашку и галстук с носорогами.
- Ой, забыл, - смутился он, - заторопился. Да и нет у меня дома костюма...
На дальнейшие разговоры времени не оставалось, Ивайло бросил взгляд себе на часы, и оба чуть не бегом припустили к институту. У входа Ивайло, запыхавшись, спросил у вахтера: "Пришел?" и, только узнав, что "не пришел", успокоился.
На этаже, где размещался отдел нечистой математики, царила суматоха. Двое сотрудников, в одном из которых Фома узнал самого' профессора Згурева, растягивали по коридору красную дорожку. Фома по рассеянности чуть было не наступил на нее, но тут же со всех сторон понеслись крики "Стой, куда прешь!" и полетела ругань в том смысле, что нашлись тут разные простые смертные своими грязными кедами дорожку осквернять... По стенам коридора уже были развешаны портреты главных акционеров "Ятагана" в каноническом порядке: по краям висели региональные боссы, затем - отраслевые, прямо перед входом в вычислительный центр - верховные вожди во главе с Красимиром Михайловым-"Носорогом", а на самом почетном месте, конечно же, висел портрет в два раза больше остальных - М.М.-"Г." В вычислительном центре также царила суета - сотрудники отдела, все необычайно выбритые и нарядные, строились в соответствии со своими титулами и званиями, а у дверей стояли обе секретарши профессора Згурева в национальных костюмах и с караваями хлеба и солонками в руках. Ивайло сунул Фому куда-то в строй сотрудников, кто-то сбоку заорал: "Куда?", так что Ивайле пришлось разъяснять, кто такой Фома, его отметили в списке и в этот момент раздались крики "Идут, идут!", и профессор Згурев с двумя заместителями понеслись вперед встречать высокого гостя. Встреча произошла где-то в коридоре и с того места, где стоял Фома, видна не была, - послышались лишь радостные возгласы и несколько странных пустых ударов - он подумал, что это, наверно, профессор с заместителями бьют челом о землю. Мгновением позже двери вычислительного центра заполнило туловище первого телохранителя. На его огромной лапе под засученным рукавом синей рубашки Фома увидел татуировку многозначного числа - может быть, номер сотового телефона, а может быть, - банковского счета, - и тут же вспомнил вчерашнего "бугая", которого называли "Слон" и у которого тоже было вытатуировано похожее на вид число. Вслед за первым телохранителем появился второй, третий, четвертый, и лишь потом где-то между их огромными телами вынырнул и Он - Геннадий Симеонов-"Трутень" - пятый человек в "Ятагане", президент фонда имени Димитра Общего и второй вице-президент Футбольного союза. Лишь после него, боязливо выглядывая из-за спины последнего телохранителя, вошли профессор Згурев с заместителями.
Вопреки фольклорным слухам, Геннадий "Трутень" внешним видом нисколько не напоминал обычные "хари", а следовательно и остальных вождей "Ятагана", и вообще выглядел совсем не страшно. Среднего роста и веса, но очень крепко сбитый, смуглый, с длинными темными волосами, он, как подумалось Фоме, походил не столько на страхового босса, сколько на сводника из Перника * , кем он, в сущности, и являлся еще года два-три тому назад. Одет он был в кожаную куртку, белую, расстегнутую на груди рубашку под ней и зеленые джинсы, из тех, что носят деревенские ухари в Граово *, а на его высокое положение указывали лишь намотанные в несколько рядов вокруг шеи золотые цепи. Увидав двух секретарш в национальных костюмах, он отломил ломоть хлеба, обмакнул его в соль и, проглотив кусок, профессиональным движением ущипнул за задницу секретаршу помоложе и посимпатичней; польщенная оказанным ей признанием, та так и расцвела от счастья, а ее пренебрегнутая коллега наверно тут же позеленела бы от злости, но этикет высочайшего посещения этого не позволял. В конце концов телохранители отодвинулись назад к стене, и в центре зала остались лишь Геннадий Симеонов и профессор Згурев.
Первым взял слово профессор, для начала представивший высокого гостя застывшим в почтительном молчании сотрудникам ("Как будто кто-то его не знает", подумалось Фоме); последовали бурные аплодисменты, которые могли бы так никогда и не закончиться, но в конце концов они явно надоели "Трутню", он цыкнул на толпу соблюдать тишину, и профессор Згурев смог продолжить свою речь. Он поблагодарил "Ятаган", фонд и лично его, Геннадия Симеонова, за поддержку, оказанную институту и его отделу в этот тяжелый момент перед лицом Валютного совета, напомнил, что до того, как их взяло к себе под крыло объединение, они - нечистые математики отдела - месили грязь, а грязь месила их, и они были грязью, а теперь они гордо смотрят вперед, и предлагаемые им из-за границы трансферные* суммы с каждой неделей все растут и растут, и так далее и тому подобное... и все это лишь благодаря мощному покровительству "Ятагана" и мудрому руководству его боссов, верных заветам трагически погибшего за дело Валютного совета основателя объединения Мирослава Мирославова-"Груши". Под конец он сказал, что вот, мол, благодаря фонду проект завершен досрочно, и сейчас лишь ожидаются честно заработанные по научной программе НАТО 7 миллионов экю, которые должны поступить прямо на счета "Ятагана" самое позднее - через месяц; снова последовали аплодисменты, Геннадий Симеонов стиснул руку профессору так, что тот чуть не вскрикнул от боли, но кое-как сдержался; затем "Трутень" цыкнул еще раз, чтобы аплодисменты прекратились, и выступил вперед - тоже сказать пару слов.
- Дак, а вы же, головы ученые - чуваки-то стабильные, знал я, - начал он. - То ись, вы же точь, как мои футболисты: играете здеся, за наше первенство, а сами всё на трансфер за границу зенки косите. Да это - что вам щас раздают - это деньги, что ли? - С этими словами Трутень сунул руку в карман джинсов и гнусным движением достал оттуда какие-то ценные бумажки, из тех, что чересчур крупны, чтобы платить ими зарплату. - Х... это, а не деньги, че нам друг другу-то мо'зги пудрить. Вот вы и трансферируетесь один за другим, - лучше в Германию или в Италию, а не доросли, дак и Турция сойдет, и Кипр, а то уж, вроде, и Украину местом походовее считают, чем здеся, так мне вроде говорили... Так ить, Згурев?
Услыхав свое имя, профессор раболепно улыбнулся и усердно закивал головой: так точно, мол. А "Трутень" продолжал сыпать перлами:
- Глянуть на эту страну - дак в ней все живое только и мыслит, что про заграницу. Мы вроде как - народ на экспорт, на продажу, да не знаем тока, как бы продаться. Да экспортироваться. Одно время, пока мы ваш институт к рукам-то не прибрали, че у вас тут было-то? Цыганщина. Всяк сам себя продать старался. Так дела не делаются! Ежели свистнуть, дак и на панели перед "Хемусом" * продаться можно, так ить и там без сводников-то не идет... А щас - дело другое. Как у футболистов. Вы знай себе мячик попинываете, - то ись, штаны на заднице протираете, - а трансферными махинациями наши вертят - менеджеры. А самое хитрое здеся - это трансферная сумма. То ись, если чужая какая команда, - институт, то ись, - захочет вас к себе взять, пусь-ка сперва трансферную сумму выложит. А то мы вас не пустим. Так-то, все праильно! Люди денег стоят... И эти, с Запада-то, платят, куда им деться! Мы ж, болгары, работать-то умеем, верно? Ха-ха-ха... - Тут босс омерзительно ухмыльнулся, показывая своим построенным в шеренги питомцам 32 зуба различных оттенков желтизны. - От научной программы НАТО и то к нашим менеджерам договоры подписывать идут... Так ведь, Згурев? А самое важное тут - это чтоб трансферные суммы росли. Тогда будет гювеч * и тем, кого продаем, и тем, кто еще залежался. Вы-то, никак, залежалися, а? - спросил "Трутень", ухмыльнувшись, и приложил руку к уху, словно для того, чтобы лучше расслышать ответ. - Ну, одни залежалися, другие - нет, а щас гювеч раздавать будем.
Последовал новый взрыв аплодисментов, Геннадий Симеонов достал из внутреннего кармана куртки пачку белых бумажных конвертов, цыкнул в третий раз сохранять тишину в присутствии старших, и в сопровождении профессора и его заместителей начал обход строя сотрудников. Перед каждым он останавливался, профессор Згурев представлял того ему лично: чем занимается, каков вклад в проект и какой трансфер определили ему менеджеры... "Трутень" находил конверт с именем, подавал и дружески стукал человека по плечу. И так от одного к другому босс добрался и до задвинутого в самый конец строя Фомы.
- А это... - открыл было рот профессор Згурев, но осекся и никак не мог вспомнить, что же это за лохматый субъект стоит тут в поношенной рубашке и видом своим только весь интерьер зала портит. Он, наверно, долго бы еще стоял так с открытым ртом, но тут сбоку к нему подскочил Ивайло, пошептал что-то на ухо, и профессор продолжил: - ...Фома Марков, он вообще-то не у нас в штате, но помощь при написании программы оказал решающую - можно сказать, без него у нас бы и не вышло ничего...
- А, перекупленный, значит? - спросил "Трутень" и сжал руку Фомы в своей железной деснице; Фома стиснул зубы от боли. - Из какого института-то, а, мужик?
- Из этого же, только из другого отдела. Теории хаоса.
На лице у "Трутня" изобразился живой интерес.
- О, дак ты человек Дамгова? И за скоко бабок он тебя сюда пустил?
- Да я не перекуплен официально... - смутился Фома. - Просто одному коллеге решил помочь из этого отдела - мы с ним дружим, да и задачу саму решать очень интересно было. Я и не предполагал даже, что меня на премию выдвинут...
- А-а, дак чё: не давать те денег, что ли? - подлым тоном спросил босс. Фома не знал, что ответить - только почесал себе шею.
- Да на', тащи - я добрый, - осклабился "Трутень". - Ешь, пока дают.
С этими словами он сунул Фоме в руку конверт, подписанный его именем; Фома попытался наощупь угадать, какая внутри сумма, но не смог: пачка была тонкая - с десяток банкнот, но неизвестно, каких.
- А какую трансферную цену заломил тебе Дамгов? - продолжал расспросы босс.
- Честно говоря, не знаю. Я не говорил с ним на эту тему, да и не было на меня пока спроса из-за границы.
- Как? Тут же человек вон горланит, что без тебя бы вся работа заглохла? Менеджер отдела наверняка тебя турнуть куда-нидь захочет. Эй, ты... Згурев... кто у вас там в менеджерах?
- Перван Перванов, - ответил профессор. - Он сейчас в Испании, по нашему бизнесу. А вообще к этому юноше интерес был. Алгоритмы, которые он у нас написал, - на переднем крае исследований, в них есть принципиально новые моменты, и вообще, цегу за него можно запросить очень высокую. А если перед этим и несколькими публикациями отчитается - просто так, для веса, - то было бы вообще идеально...
"Трутень" радостно потер руки.
- Ладно, мужик, откроется тебе трансфер! Ты на какой, вообще, срок-то к Дамгову подписался?
- Да у меня, вообще-то, нет профессионального договора, - ответил немного виновато Фома, словно признаваясь в чем-то постыдном. - Я подписал только с институтом, за зарплату, и больше ничего.
- Дамгов - дебил, - пробормотал "Трутень". - Такого стабильного чувака без договора оставить... А че ты у него делаешь-то вообще?
- Я программист на суперкомпьютере. Том самом, которого еще нет. Так что у Дамгова я пока еще ничего и не сделал - может, поэтому он и не торопится подписывать со мной контракт.
На лице у "Трутня" изобразилось полное изумление; только через несколько мгновений лицо прояснилось, словно босс уяснил себе положение вещей.
- А-а, дак вон оно в чем дело, - сказал он рассеянно. - Значит, подпишешь. И очень скоро, можешь не сомневаться.
Этим туманным высказыванием разговор Геннадия Симеонова с Фомой завершился, и так как премии были розданы, то профессор Згурев еще раз поблагодарил представителя "Ятагана" за счастливую жизнь, после чего окруженный своими четырьмя "бугаями" босс ушел, а сотрудники отдела зашевелились и принялись убирать красную дорожку и снимать со стен портреты. Фома хотел поймать Ивайло, чтобы угостить его в каком-нибудь баре, но тот в суматохе куда-то пропал, и пришлось ему в одиночестве тащиться в кафе на третьем этаже.
Там он взял себе кока-колы с бутербродом и сел за столик лицом ко входу, чтобы видеть, кто входит и кто выходит. Однако, несмотря на обеденный час, людей в кафе не было, а единственным раздражителем чувств был льющийся из радио возле бара мужской голос с исключительно наглой и самоуверенной интонацией:
- Все мы знаем, что яблоко является исключительно важным, центральным символом в мифологиях всех стран и народов, включая и нашу, - вещал голос. - Яблоком ввел во искушение Адама с Евой змей - и кончилось тем, что хозяин их даже из рая повыгонял. Парис дал Афродите яблоко, с которого началась Троянская война. Золотое яблоко украл дракон у трех братьев * . Яблоко поставил Вильгельм Телль на голову своему сыну, чтобы метиться в него из лука. Первые микрокомпьютеры в мире - и те назывались "Эппл", что значит - яблоко. Да если хотите, один русский писатель-фантаст написал повесть в целых сто килобайт длиной, и в ней ни о чем не рассказывается, кроме яблок - и, несмотря на это, ее безумно интересно читать! * Все это побуждает нас сказать, что в яблоке действительно есть что-то символическое, фундаментальное и краеугольное... Однако! Если мы копнем поглубже, то увидим, что намного важнее и символичнее яблока образ груши. Возьмем лишь вековое творчество нашего мудрого народа!.. Писатель Терри Пратчетт, - ничего, что англичанин, а не нашенский, - и тот про "мудрое Грушевое дерево" пишет. * Груша встречается в названиях сел и городков, местностей и общинных центров... Груша атакует даже библейскую символику. На одной из картин Иеронима Босха - великого Босха, родоначалника страховой живописи... так вот, на ней нарисованы Адам с Евой после грехопадения и распекающий их на все корки Господь. А на камне рядом с ними лежит яблоко, а рядом с яблоком... Стоп! Пусть-ка слушатели сами догадаются, что лежит рядом с яблоком. Это будет новым вопросом нашей телефонной игры: что лежит рядом с яблоком на картине Босха, изображающей Адама и Еву после грехопадения? А - груша, Б - сотовый телефон, В - искусственная челюсть! Принимаем ваши верные ответы по телефону 088-3492, а один из угадавших получит большой приз передачи - бесплатную страховку загробной жизни! Сейчас же мы продолжим.
"Яблоко и Груша" - это вечная для человечества тема, неиссякающий источник духовности в жизни. Если мы подробнее рассмотрим герб Четвертого Болгарского царства...
В этот момент говорящий закашлялся, - излияния явно не дались ему даром, - а в эфир вмешался новый голос:
- О каком это гербе вы говорите, ведь болгарских царств до сих пор было только три *? - Судя по тону, это скорее всего был ведущий передачи, явно сильно "огрушенный" тирадой своего нахального собеседника.
- Как, вы не знаете про этот герб? - театрально удивился тот, переведя дух. - А вы, случайно, не с груши упали?
- Слушатели, возможно, не знают, объясните поподробнее.
- Ладно, объясню вам сейчас всем в цвете, в долби, в квадро и стерео. На гербе том, значит, изображена сцена из сказки про золотое яблоко: впереди идет дракон, перед ним стелят красную дорожку к яблоку старший со средним братом, а сбоку его поджидает наряженный в женскую национальную одежду младший брат с хлебом-солью в руках. Но самое важное, что дерево, на котором висит золотое яблоко - груша! Притом - кривая груша! Вот он - ключ к нашему современному мифологическому "шваху". Миф номер один: мы находимся под кривой грушей. Миф номер два: эта кривая груша, тем не менее, приносит золотые яблоки, хоть и не верит в это Международный валютный фонд. Миф номер три: золотые яблоки обирает дракон при содействии трех братьев... Есть и несколько апокрифических мифов. Во-первых: дракон, мол, на самом деле сожрал все яблоки, но подкинул нам золотую кожуру да огрызки, которыми у нас питалась, наверно, половина населения, а бюджет - и тот держался лишь на налогах с этих огрызков. И во-вторых: в последнее время кривая груша-де перестала приносить золотые яблоки. Одни говорят, будто причиной тому - Валютный совет; другие - что, наоборот, Валютный совет - это следствие того, что перестало рождаться то, о чем никто не знает, как оно вообще рождалось... Мы видим, как Валютный Совет мифологически переплетен с Кривой Грушей, но давайте все же вернемся к народной мудрости. "Груша от дерева недалеко падает", говорим мы; у русских же есть поговорка со сходным смыслом, но она гласит: "Яблоко от яблони недалеко падает"! Или еще один пример в том же направлении. Гоголь однажды сказал: писатель может утверждать, будто бы на яблоне выросли золотые яблоки, но чтобы яблоки выросли на березе - это уже перебор. А мы, болгары, в таких случаях говорим - "Когда на вербе вырастут груши"! В Болгарии, оказывается, язык и национальный менталитет грушефицирован несравнимо сильнее, чем где бы то ни было в мире, и в этом смысле мы не только можем претендовать на то, что мы родина Груши, но и наоборот - что Груша для нас является символом национальной гордости и опорой болгарского духа в любом из возможных смыслов этого слова...
Тут словоизлияния говорящего были прерваны рекламным клипом - рекламировали, естественно, новую страховку - "Страхование загробной жизни". Поэтому Фома перекинул свое внимание на новый цветной стикер, прилепленный сбоку от бара на место старой страховой наклейки "Ятагана", срок которой, по-видимому, истек.
На новой наклейке можно было прочитать: "ОАО "ПЕРВАЯ ЧАСТНАЯ ЦЕРКОВЬ"",
причем огромные буквы сокращения "ОАО" были вынесены влево и над ними синел
силуэт шагающего носорога, а снизу мелким шрифтом было написано: "Под Божьей
защитой до..."; в полях соответствующего месяца и года были пробиты дырочки.
Табличку на кабинете сменили. Вместо старой белой картонки к дверям была прибита блестящая медная табличка: "Его Величества царя Симеона II * придворная лаборатория теории хаоса; проф. Владимир Дамгов, тайный советник".
Надпись показалась Фоме какой-то необычной, ощущался смутный намек - словно профессор сменил себе покровителей с "Ятагана" на какую-то другую группировку, - но затем взгляд его упал на лежавший на столе рядом с компьютером новый фирменный табель-календарь "Ятагана", и все стало на свои места. Фома принялся перелистывать календарь, разглядывая обозначения знаменательных дат: 6 августа - родился Гоша Петков-"Медведь", 23 августа - родился Чочо Маринов-"Кабан"; 28 августа - второе освобождение из-под стражи Эмиля Кириллова-"Крокодила"; 9 сентября - первое освобождение из-под стражи Эмиля Кириллова-"Крокодила"; 18 сентября - официальный праздник, основание НПСО "Ятаган"; 30 сентября - третий арест Эмиля Кириллова-"Крокодила"; 9 октября - снайперской пулей злодейски убит М.М.-"Г." - нерабочий день, устраиваются соревнования по народной борьбе; 15 октября - родился Красимир Михайлов-"Носорог", организуются конкурсы свадебных оркестров; 7 ноября - фирменный праздник Цеко Иванова-"Дракона" и его группировки...
В этот момент дверь кабинета с треском распахнулась, и не успел ошеломленный Фома понять, что происходит, как внутрь ворвались полицейские в масках. Все развивалось до того быстро, что он даже не успел сосчитать, сколько их: двумя-тремя тяжелыми, но необыкновенно плавными движениями первый из полицейских настиг его, схватил вместе со стулом, на котором он сидел, развернул лицом к окну и поймал сзади за лохматые волосы, в то время как другой замкнул ему руки наручниками за спинкой стула. Сразу после этого понеслись звуки выдвигаемых ящиков, вытаскиваемых папок и быстро перелистываемой бумаги, что сопровождалось тяжелыми шагами и бормотанием вполголоса. Фома попытался извернуться как-нибудь так, чтобы стало видно происходящее у него за спиной, но успел лишь мельком заметить мощную лапу с засученным до локтя рукавом серой форменной куртки и вытатуированное на ней многозначное число - может быть, номер сотового телефона, а может быть, - банковского счета; лапа легонько шлепнула его по уху и у него отпало всякое желание шевелиться.
- Говори, где профессор, салага! - пророкотал где-то сзади низкий голос и Фома ощутил, как еще сильнее, до боли, рванули ему на затылке волосы.
- А я, это... не видел его в последнее время... - несмотря на удивление и испуг, ситуация была ему уже знакома, и голос, который рассмеялся у него за спиной, тоже был знаком, только вот откуда?..
- А, ну да, ты же тот, который тут недавно и ненадолго, - издевательски заговорил сзади тот же самый страшно знакомый голос. - Не иначе, как программист суперкомпьютера? И не видал шефа с тех пор, как он тебя назначил...
За спиной у Фомы засмеялись; смеялось по крайней мере три-четыре голоса различной силы, тембра и подтекста. Кто-то прогудел: "Врет!" и на мгновение в периферийном зрении Фомы предупредительно блеснуло длинное металлическое острие. "Только и осталось, как ему поверить", - сказал довольно старый знакомый голос, о котором он так и не мог вспомнить, кому именно тот принадлежит, но который, неизвестно почему, вызывал у него исключительно неприятные ассоциации. Наступила грозная тишина, потом кто-то пробормотал: "Господин майор, спросите, есть ли у него ключ от сейфа", а знакомый голос, который, очевидно, принадлежал майору (Фома безуспешно пытался припомнить, с какими майорами он в последнее время разговаривал), ответил: "Так он нам и признается, что есть". Снова блеснуло острие, затем майор приказал: "Кит, поверни-ка его сюда"; тот, кого назвали Китом, развернул стул одним движением своих здоровенных лап, и Фома оказался лицом к комнате.
Людей в масках оказалось четверо и на первый взгляд казалось, будто они занимают все свободное пространство кабинета: один стоял у двери с короткоствольным автоматом в руке, второй суетился спиной к Фоме около стенного шкафа, третий, которого называли Кит, стоял у окна, а последний крутился возле компьютера. Лишь спустя несколько мгновений Фома заметил и пятого - и остолбенел от удивления. Нет, его ни с кем невозможно было спутать: среднего роста, с легкой проседью в волосах, в очках с золотой оправой - это был тот же самый человек, что ворвался сюда вчера во главе с "бугаями". Одет он был в тот же темно-красный пиджак, что и вчера, и выглядел почти незаметным в окружении здоровяков-полицейских, хотя и стоял посреди комнаты, прямо перед Фомой, слегка наклонившись над письменным столом и быстро перелистывая какие-то бумаги.
- Итак, ключи? - спросил очкастый и махнул головой в сторону металлического сейфа, сереющего между открытыми дверцами фальшивого шкафа. "Да зачем вам в него смотреть, вы же вчера его открывали, что там нового-то быть может?" - хотел спросить обалдевший Фома, но у него ничего не вышло; вместо этого из горла вырвалось лишь хриплое "Не знаю", за которое он тут же схлопотал тяжелый удар за ухо. Очкастый засопел, почесал шею, наконец достал рацию и сказал в микрофон: "Мишу-"Удава" ко мне".
Не прошло и полминуты, как появился Миша-"Удав" - тощий, долговязый, со зверской физиономией, - достал какие-то инструменты и стал ковырять ими замок сейфа. Еще через полминуты замок щелкнул, очкастый отстранил "Удава" и открыл сейф.
Заплесневевшая краюха хлеба и пачка порножурналов лежали внутри, как и вчера, но, к немалому удивлению Фомы, одинокую бутылку водки "Академик Неделчев" сменила целая шеренга импортных бутылок с различными громкими этикетками - "Наполеон", "Белый конь" и так далее, а вместо протухшей лютеницы теперь стояла банка с медом, над которой кружилось с десяток толстых пчел.
Очкастый ошарашенно уставился в содержимое сейфа ("Как будто в первый раз открывает", - подумал Фома), некоторое время тупо смотрел, потом протянул руку за журналами, но запутался рукавом в каких-то паутинах; выругался и поднял журналы, но нечаянно опрокинул банку с медом. Оттуда мгновенно вылетел целый рой пчел; рой поднялся к потолку кабинета, а затем, угрожающе жужжа, ринулся прямо на очкастого, который размахивал журналами, пытаясь их разогнать, но пчел это лишь еще больше раззадорило, и они налетели на него со всех сторон.
- Эй, разгоните-ка жужжалок! - крикнул он своим подчиненным в масках. - Кит, открой-ка окно, выгоним их!
Пока полицейские первыми попавшимися под руку папками разгоняли "жужжалок", Кит вступил в неравную борьбу с ручкой окна, которая кто знает, чем бы закончилась, не крикни ему Фома, что она открывается в другую сторону. Тем временем пчелы совсем взбеленились и хорошо еще, что не налетели на неподвижно пристегнутого к стулу Фому, которому нечем было бы от них отбиваться, но люди в масках попали в переделку и один из них запалил дымовушку, чтобы разогнать пчел. Дымовушка вышла мощная, и комнату почти тут же заволокло густым едким дымом; пчелы одна за другой спасались через окно, а полицейские, не умея летать, лишь высунулись из окна как можно дальше, стараясь предохранить свои глаза и носы от ядовитого дыма. Связанный Фома, задыхаясь, тоже хотел подтянуться к окну, но слишком резко поднялся, не сумел сохранить равновесие, повалился вместе со стулом и, ничего не видя перед собой из-за слезоточивого дыма, неистово завопил: "Эй, я задохнусь, не бросайте меня!" Тогда один из полицейских сжалился и поднял его вместе со стулом к окну.
Отдышавшись на свежем воздухе, Фома с грехом пополам пришел в себя от дыма и посмотрел вниз. На дворе перед институтом быстро собиралась толпа, с интересом глазевшая на клубившийся из окна белый дым и вытянувших шеи полицейских в масках; Фоме показалось, что среди зевак промелькнул и его друг Ивайло. Наконец, когда люди в масках решили, что жужжалки разогнаны, один из них вышвырнул дымовушку из окна прямо в толпу, открыл дверь кабинета, чтобы дым рассеялся, и через несколко минут в комнате уже стало можно дышать.
Выяснилось, что полицейские совершенно не пострадали от укусов, - по всей вероятности, от пчел их спасли маски на лицах, - но вот очкастый шеф пострадал еще как: на щеках у него вздулось несколько свежих красных волдырей. Пришлось одному из полицейских сбегать вниз в розовый палисадник и принести оттуда горсть грязи, чтобы шеф, по старому народному рецепту, приложил грязь к ужаленным местам. И пока люди в масках собирали с пола и рассовывали по папкам разбросанные листы, очкастый, прижимая одной рукой к щеке грязь, принялся внимательно перелистывать порнографию. Люди в масках и Миша-"Удав" явно тоже не прочь были посмотреть и сгурьбились вокруг него, но искусанный и разъяренный шеф крикнул им не отвлекаться, и они отпрянули на некоторое расстояние, вытянув толстые шеи по направлению к журналам. Перелистывание порнухи продолжалось долго, быть может, минут десять, в течение которых слышалось лишь чмоканье людей в масках и недовольное сопенье очкастого. Наконец он пробормотал: "И здесь нет", - вернул журналы в сейф и после того, как "Удав" снова его замкнул, распорядился снять с Фомы наручники и готовиться исчезнуть.
- И сам знаешь, - сурово сказал Фоме очкастый, пока тот растирал себе покрасневшие глаза, - в течение получаса из кабинета ни шагу. В противном случае не сдобровать тебе. А сейчас отворачиваешься к окну и, не оглядываясь назад, считаешь до ста. Ясно?
Под впечатлением от дыма и битвы с пчелами, Фома послушно досчитал до скольки от него потребовали и лишь после этого обернулся, несмотря на то, что шаги уходящих полицейских и звук захлопываемой двери послышались намного раньше. В кабинете все еще ощущался едкий запах дыма, но в остальном царил порядок: папки, которыми разгоняли пчел, были разложены по местам, даже лежавший на столе фирменный табель-календарь "Ятагана" был окрыт на той же самой странице, на которой Фому застали врасплох люди в масках.
На сегодня он планировал продолжить написание диссертации, но работа эта, как-никак, требует внимания, сосредоточенности и душевного спокойствия, а Фома ощущал себя сейчас чересчур взбудораженным и выведенным из равновесия, чтобы суметь хоть что-нибудь сочинить. Поэтому он запустил на компьютере игру "Перестройка", приник к клавиатуре и полностью сосредоточился на событиях на экране.
Поначалу игра у Фомы не шла: чувствовалось, что нервы у него натянуты сильнее, чем нужно, а для хороших результатов в "Перестройке" необходима спокойная и вместе с тем быстрая и сосредоточенная мысль. Но постепенно дело пошло, в следующей игре он набрал уже несколько сотен тысяч очков, да еще и получил двух "соратников", - то бишь, две жизни, - чтобы достичь последнего Этапа Большого Пути, но тут, во время короткой паузы, он услышал доносящийся от двери кабинета тихий, но неприятный и какой-то подозрительное скрежет.
Фома остановил игру и прислушался повнимательнее: да, действительно, кто-то или что-то скребется снаружи по двери. Недоумевая, что бы это могло быть, он встал и, стараясь не шуметь, приблизился вплотную к двери; скрежет не прекращался. Тогда Фома ухватился за ручку, резким движением распахнул дверь, одновременно отпрянув назад, чтобы его не ударили по голове чем-нибудь тяжелым.
Отскакивать, впрочем, оказалось излишним, так как с другой стороны двери не было ни "бугаев", ни полицейских, а всего лишь его коллега из соседнего отдела коммуникационной техники - Сима Добрев.
- А, Фома... Ты там, что ли, был? - виновато спросил Сима и спрятал за спину правую руку, в которой был зажат какой-то острый, похожий на шило, предмет.
Фома, меньше всего ожидавший увидеть этого своего коллегу, бросил взгляд на дверь: на медной табличке, после имени Его Величества, была прицарапана еще одна вертикальная черта, так что теперь оно читалось как Симеон III, а снизу скотчем был прилеплен белый листочек с корявой надписью: "Симеон III - в комнате 213". В комнате 213 размещался, естественно, Сима Добрев.
- Это ты, что ли, приклеил, идиот этакий? - разъярился Фома и сорвал листочек.
- Что? Вот это? - разыграл удивление Сима. - Да нет, я просто шел мимо - гляжу...
- Шеф узнает - пристукнет тебя, - сказал Фома. - Ишь, как табличку обезобразил!
- Да, ладно, хватит тебе - что ты, деньги на нее сдавал, что ли, на табличку эту? Не бери в голову. Пошли-ка лучше, пивом тебя где-нибудь угощу, я ведь деньги сегодня получил.
Фома вспомнил, что и он сегодня получил деньги, но сказал лишь:
- Ладно, пошли в "подполье".
Он замкнул кабинет и они отправились в подвал института.
- Давно тебя не видал - что нового у тебя? - попытался завязать разговор Фома. - Как Румяна?
- Не знаю, - ответил Сима, - Послал ее куда подальше.
- Да? За что?
- Сильно большую трансферную сумму заломила.
- Да? И сколько заломила?
Сима назвал сумму. Фома, услышав, схватился за голову:
- Да она, что, себя Роналдо * считает?
- То же самое и я у нее спросил, - ответил Сима. - Она мне: за меньшее, мол, смысла нет. Я ей и говорю: да за такие деньги я, знаешь, какую красотку могу себе взять? И отправил ее трансферироваться, куда глаза глядят. С какого Румяне-то рожна с такими внешними данными в группу "А" соваться вздумалось? Она же деревня-деревней - да мне за такие деньги "браток" из Костинброда * двадцать штук таких, как она, пригнать может, да на фиг они мне...
Пока Сима на чем свет стоит крыл свою бывшую подругу, они дошли до бара в подвале, который Фома называл "подпольем".
В баре было до того накурено, что он чуть не задохнулся, пока не вспомнил, что воздух здесь, прежде чем проглотить, нужно прожевать. Толстые синеватые пласты сигаретного дыма висели в метре над столами; за тремя из них играли в бридж - Фома понял это не потому, что увидел карты играющих - такие мелкие детали дым различать не позволял, - а из-за толпы торчавших над головами у игроков зрителей, дававших бестолковые советы и получавших в награду сочные ругательства. Здесь Фому все знали, несколько человек из группы зрителей махнули ему в знак приветствия рукой, но он - опять же из-за дыма - не смог различить их по физиономиям; от стола у бара, где пил пиво собравшийся в полном составе отдел лазерной техники, ему тоже крикнули: "А, Лука, привет!" Он напомнил им, что он не Лука, а Фома, они вдвоем с Симой пошли к бару взять себе выпить, но бармена Юрия поблизости видно не было, и пока они ждали его появления, Фома стал слушать анекдоты, которые рассказывал один из лазерщиков, по имени Дима: "Можно ли ввести валютный совет в Швейцарии? - Можно, но страну жалко!"; "Что представляет собой валютный совет? - Укол в протез!"; "Наука ли валютный совет? - Нет, если б был наукой, то сначала на собаках бы испытали!"; "Что мы будем делать после валютного совета? - Пересчитаем оставшееся в живых население!" Тут кто-то сказал, что сдается ему, он и раньше эти анекдоты слышал, только не про валютный совет, а про структурную реформу; другой возразил, что он еще до структурной реформы их слышал о чем-то другом, о предыдущем Этапе Большого Пути, только никак не вспомнит, о каком именно; в конце концов кто-то припомнил, что он их слышал еще во времена "бая Тошо"* , и в них говорилось не про валютный совет, а про коммунизм. При слове "коммунизм" разговор мгновенно перекинулся на тему о том, как славно когда-то елось и пилось, наперебой пошли сладкие тоталитарные воспоминания, и все без исключения согласились, что конец света может наступить и в одной отдельно взятой стране...
В этот момент из склада бара вышел Юрий, по пятам за которым шли две дамы среднего возраста; Юрий был страшно зол и кричал дамам выметаться пока целы, а они в свою очередь кричали, что просто так этого не оставят. Оказалось, что дамы эти - из общества защиты животных, и хотят унести из бара фикус, поскольку, дескать, густой дым в помещении дурно на него влияет и он даже мутировал - что, честно говоря, было сущей правдой: любой мог убедиться, что ствол фикуса порос густой рыжей шерстью. Бармен отрезал, что фикус - не животное, а растение, а значит, в их компетенцию не входит; ему однако тут же возразили, что дело как раз в мутациях, поскольку он мутировал до того, что метаболизм у него стал именно животного типа: дышит никотиновым дымом, питается высыпаемыми в горшок окурками, причем помаду на окурках воспринимает как что-то вроде витаминов, а вместо воды впитывает корнями производимый шефом федерации бокса "липовый" джин "Атлантик", который гонят в подвале соседнего института и которым рядовые посетители "подполья" имеют обыкновение поливать фикус. По словам дам, один доцент-биохимик даже утверждал, что если бы пришлось классифицировать этот фикус по типу метаболизма, то он подпадал под хищников.
- Что еще за биохимик? - крикнул Юрий. - Кто ему дал право фикус исследовать? Он, что, не знает, что фикус - собственность "Ятагана", и что на территории института только от "Ятагана" имеют право на фикус? Кто из объединения пустил его исследовать их имущество? И кто вы в системе "Ятагана" такие, что я перед вами отчитываться должен?
Тут выяснилось, что дамы вообще не из системы "Ятагана" - тогда бармен цветисто их обругал и бросился к телефону, объясняя, как вот сейчас придут страхователи и такой фикус им дадут, что они на всю жизнь запомнят. Услышав название страхового объединения, дамы поняли, что дела принимают крутой оборот, и вымелись сами; Юрий довольно потер руки и достал из холодильника по пиву для Фомы и Симы.
- Фикус им мутировал, - продолжал кипятиться он. - Люди целыми днями тут торчат - картами щелкают, а они про фикус забеспокоились. О людях почему не думают? Обо мне, если на то пошло: и я тут по восемь часов торчу, а еще не мутировал...
- Это ты так думаешь, - поддел его Фома, - все мы здесь мутировали, только под закон о защите животных не подпадаем.
Они с Симой устроились за пустым столиком возле бара; Фома отодвинул столик чуть подальше от хищного фикуса-мутанта и отхлебнул пива.
- Что-то много в последнее время у нас по институту всяких посторонних шататься стало, - заметил Сима, имея в виду, видимо, двух дам, поднявших скандал с Юрием. - И суют нос во все, что их не касается. Со мной тут вчера заговорил один в кафе на втором этаже, рядом с запасной лестницей, и - на' тебе - напрямик меня спрашивает, как ему на седьмой этаж подняться. Я ему: "Да ты что, сдурел, что ли? Да знай я даже, как туда попасть, он что, от папки в наследство тебе достался, что ли, седьмой этаж этот?" Не говоря уж о том, что "ятаганцы"-то наверняка ему кое-какие органы пооборвут, если наверху поймают...
- Какого института седьмой этаж? - перебил его Фома.
- Нашего, какого же еще.
- Погоди, так у нас же только шесть этажей! Три наших и три - "Ятагана"...
- Ты что, не знаешь, что ли? - недоверчиво прищурил глаза Сима.
- Я, что - дебил? Шесть их.
- Значит, дебил, - сказал Сима и откинулся на спинку стула. Некоторое время оба молчали, потом Фома спросил:
- Ты, вообще, что хотел рассказать про седьмой этаж этот?
- Ничего. Но тот тип, представь себе, не только знал о нем, но еще и подняться туда хотел...
- Да он спятил, наверно! Нельзя их с улицы сосчитать, что ли, этажи эти - что их шесть?
Сима отпил пива, наклонился вперед и, понизив голос, таинственно зашептал:
- Фома, у нашего института есть седьмой этаж. Он на самом верху, над офисами "Ятагана"... И самое интересное, что его видно и с улицы, но только с одного особого места - тут, недалеко. С любого другого места видно только шесть этажей, а оттуда - семь... Хочешь, так я прямо сейчас тебя туда свожу.
- И ты рехнулся, - без колебаний поставил диагноз Фома. - Спятил и теперь только расклеиваешь тупоумные записки по дверям коллег. Или, в лучшем случае, внутренние часы у тебя остановились на первом апреля...
- Спорим! - крикнул Сима. - На мой старый процессор.
- Идиот! Ставлю свой старый диск против твоего процессора. Того, что ты говоришь, просто быть не может: законы физики ж ведь есть, в конце-то концов...
- Ладно, - потер руки Сима. - Сейчас пойдешь со мной и своими глазами посмотришь законы физики, только сперва я пиво свое допью.
Фома не возражал, к тому же у него и самого пиво было наполовину недопито. И пока он ломал себе голову, что за фокус затеял Сима, его коллега снова подхватил старый разговор о том, как в нынешнее время все, кому не лень, бросились требовать трансферные суммы - вроде мало им других поблажек дают.
- Ну и иди - ищи себе спонсора, раз умная такая! - негодовал он по адресу Румяны. - Она себе думает, спонсоров для того придумали, чтоб карманы им набивать. Спонсоры-набиватели...
Фома слушал эту болтовню в полуха. Наконец, пиво было допито, и они сквозь слои никотинового дыма пробрались к выходу из "подполья".
Выйдя из института, Сима повел Фому к постройкам, в которых размещались различные мастерские; двигаясь вдоль них, они вышли к задней стене здания, потом обошли с десяток бетонных гаражных клетушек с заржавевшими дверями, пересекли заброшенную гравийную площадку перед ними и направились к низкой постройке с плоской бетонной крышей, на которой была установлена какая-то железная арматура с антеннами наверху. Всю дорогу Фома то и дело оборачивался и поглядывал на грязно-белое здание института, но окон все время оставалось шесть рядов, и он уже думал, что ничего из этого не выйдет, когда Сима протиснулся по узкой тропинке сквозь разросшиеся вокруг бетонной постройки высокие кусты, и они оба вышли к ее задней стене, откуда на крышу вела железная лесенка. Сима взобрался по лесенке, а потом и по металлической арматуре на крыше, и ухватился за антенны на самом верху; Фома последовал за ним и тоже оказался на самом верху арматуры.
- Посмотри теперь на институт, - сказал Сима.
Фома обернулся и стал считать ряды окон: раз, два, три, четыре, пять, шесть... СЕМЬ! Пересчитал еще раз и еще, и еще - то же самое. Этажей было семь: первые три ряда окон были грязные, местами выбитые и замененные картоном, вторые три - вымытые, с металическими шторами за ними, а окна последнего, только что появившегося ряда были все с темными стеклами, как у лимузинов завсегдатаев ресторанов.
- Ну как? - торжествующим голосом спросил Сима.
- Как это получается? - спросил, не веря глазам, Фома. - Откуда взялся последний?
- Не спрашивай - не знаю. Не поднимался на него ни разу - и понятия не имею, что это такое. Просто знаю, что отсюда видно семь этажей. Антенны-то эти - нашего отдела, мы их обслуживаем...
- А его только отсюда видно, седьмой этаж?
- Слезь вниз - проверь.
Фома стал слезать по конструкции, но так как лестница была с задней стороны дома, то при спуске здание потерялось из виду. А выскочив из-за кустов перед постройкой, он увидел, что этажей снова шесть, как и раньше: последний, с темными стеклами, исчез. Фома побродил вокруг да около, бросая на институт взгляды с разных мест поблизости - никакого эффекта. Но стоило ему вновь взобраться по лестнице, так что голова его показалась над крышей постройки, как перед его взглядом опять оказалось семь этажей.
- Чертовщина, - проговорил он. - И чего это они его так законспирировали?
- Да разве так можно, Марков! - голос у профессора Дамгова был сегодня суров и неумолим, словно у ротного старшины, который поймал одного из своих подопечных в пьяном виде перепрыгивающим забор казармы. - Что это еще за разговорчики у тебя вчера были с Геннадием Симеоновым? Кто вообще дал тебе право подрабатывать в других отделах? Да скажи ты мне, что где-то еще поработать хочешь, я бы устроил все как-нибудь! Но связываться с этими нечистыми математиками...
- А что тут такого? - Фома никак не мог понять, отчего шеф кипятится, будто у него мороженое отобрали.
- Марков, больше всего не люблю, когда передо мной дурачка из себя строят. Можно подумать, ты не знаешь, кто финансирует нечистую математику.
- Я правда не знаю, - совершенно искренне ответил Фома. - То есть, вообще-то, деньги им из фонда Димитра Общего выделяют, а это - наша фирма, то есть, ваша, то есть, ихняя - "Ятагана", - дружеская...
- Легко говорить - дружеская! Под шапкой Димитра Общего сейчас сидят кланы и группировки одна хлеще другой. Коли тебе не ясно, кто нам кто, так хоть спроси, прежде чем связываться.
- Так ведь я ж не знал, что так получится! Я и понятия не имел, что меня в список Геннадия Симеонова воткнули.
- А что ж ты тогда с ним да с профессором Згуревым о трансферах за границу разглагольствовал? Я кто - начальник тебе или капустная кочерыжка?
- Так ведь у меня же еще не подписан профессиональный договор, - тактично напомнил своему шефу Фома. Или хотя бы подумал, что тактично.
Профессор на другом конце провода на мгновение замолчал, словно пытаясь что-то припомнить, потом уже намного спокойнее проговорил:
- Ну, это - положение временное, ты же знаешь - пока не придет машина. В сущности, договор мы подпишем завтра - пора уже тебя и закрепостить. И больше никаких прыг-скоков по другим отделам, ясно?
- Ясно. - Фоме вдруг расхотелось подписывать договор. - Кесарю - кесарево, ятагану - ятаганово...
- Хватит ерунду молоть, - прервал его шеф, - в двенадцать похороны, тебе уже идти пора, а то опоздаешь.
- Какие похороны?
- Ты что, с груши упал? - повысил голос профессор. - Членкора Герасима Иванова не знаешь? Он - фигура мощная... то есть, был таковой. А моя милость надгробное слово говорить будет. Так что в двенадцать часов тебе надо быть на центральном кладбище. После как раз и пункты договора с тобой обсудим.
- А где именно на кладбище?
- Шестая аллея, участок 29. Давай, пора уже - через полчаса встретимся.
Фома положил трубку, замкнул кабинет и отправился к трамвайной остановке.
Настроение у него было препаршивое: не хватало трепки, заданной по телефону шефом, так теперь тащись еще на кладбище... А так как после трепки он был зол и раздражен, то симулировать скорбные физиономии и поклоны перед светлой памятью Герасима Иванова никакого желания у него не было. Даже погода, всю неделю до этого стоявшая хорошая и солнечная, сейчас нахмурилась точь-в-точь по-кладбищенски: дул резкий холодный ветер, причем словно со всех сторон сразу, и разгонял туда-сюда по небу низко висевшие над городом лохматые серые тучи.
...Перед входом на Центральное кладбище царил настоящий дурдом. Вдоль бульвара, неизвестно почему нареченного именем Мирослава Мирославова-"Груши", было припарковано немыслимое количество "мерседесов", "БМВ" и "джипов". Они оккупировали весь тротуар - сто-двести метров вдоль ржавой железной ограды кладбища, - и постоянно подъезжали все новые и новые машины, останавливаясь прямо на дороге и загораживая тем самым движение. Из машин вылезали огромные "бугаи" в черных костюмах и направлялись к кладбищу, иногда даже не отнимая от щек сотовых телефонов и продолжая в них что-то бубнить. "И все вот эти Герасима Иванова пошли хоронить? - засомневался Фома. - Что-то не верится. Наверно, совпадение просто: кого-нибудь из боссов замочили и зарывают, - но кого?" Фома попытался припомнить, не читал ли он в последнее время в газете "Меридиан мач" о каком-нибудь высокопоставленном убийстве, но безуспешно.
Между тем в спонтанно образовавшемся вдоль шоссе автосалоне появилось и три полицейских "джипа"; несколько полицейских отправились к кладбищу, боязливо протискиваясь между мощными лимузинами и выходящими из них мордатыми личностями с цветами и венками в руках.
В конце концов Фома, стоявший у билетной будки на трамвайной остановке и безмолвно наблюдавший за происходящим, переборол свой страх и направился к оклеенным некрологами воротам кладбища, обходя как можно дальше машины и "бугаев". Но за несколько метров до ворот он увидел, что внутрь его ни за что не пропустят: несколько мускулистых личностей с красными повязками "ОХРАНА" на рукаве и белыми карточками с фотографиями на лацканах стояли шагах в двух-трех за воротами и все входящие показывали им различные персональные, служебные и всяческие другие приглашения. Снаружи у входа стояли полицейские и тоже заглядывали в приглашения. "На кой черт шеф меня сюда позвал, ведь наверняка знал, что никто меня не пропустит?" - подумал Фома, но в этот миг вдруг о чем-то вспомнил, сунул руку в карман куртки и вытащил оттуда визитку.
Красно-желтая картонка со стилизованной надписью "Ятаган", с фотографией и именем неведомого эксперта Луки Варфоломеева из неведомого ЛЯИ, - та самая, которую он нашел на полу после дружеского визита "бугаев" в кабинет профессора.
"Момент - самый подходящий", - решил Фома. - "Сейчас на практике можно испытать, насколько велика волшебная сила этой картонки. В конце концов, благое слово "Ятаган" железные двери отворяет, причем не только в переносном смысле, - это и дети знают. Вообще, время волшебных словечек ни в коем случае не прошло: когда-то говорили "Сезам, откройся", потом - "Во имя Господа нашего", а теперь просто - "Я из "Ятагана"". Но ситуация тут такова, что у проверяющих пропуски тоже есть некая волшебная защита, по крайней мере против паролей со слабой магией. Если магия моей визитки достаточно сильна, меня пропустят, а если нет? Ведь это как-никак силовые группировки, а не банки с помидорами, шутки с ними плохи..." В этот момент Фома заметил, что слева от него встал какой-то тип в черном костюме и совершенно беспардонно заглядывает ему через плечо, пытаясь прочитать надпись на картонке. Он уже хотел спрятать ее в карман, но тип в это время посмотрел ему в лицо и спросил:
- Коллега, вы не программист профессора Дамгова?
- В некотором роде - да. - Фома не видел смысла скрываться. - А вы по какой линии приходитесь мне коллегой?
Тип вытащил из кармана свою визитку, - точно такую же, как у Фомы, но с другим именем и фотографией, - из которой явствовало, что зовут его Максим Лесидренский, ассоциированный профессор ИХСТБ. Строго говоря, по внешнему виду он походил на кого угодно, только не на профессора: крепкая фигура, длинные руки с грубыми костлявыми ладонями и крупные, словно топором рубленые черты лица придавали ему сильное криминальное излучение и делали похожим скорее на амнистированного заключенного, чем на ученого. Да и Фома никогда не встречал его в институтских кафе.
- Вы на похороны? - спросил Максим Лесидренский.
Фома утвердительно кивнул:
- Мне нужно встретиться с профессором Дамговым, он должен читать там надгробное слово.
- Не будет он его читать. Совсем недавно его вызвали куда-то наверх.
Тут Лесидренский выразительно ткнул указательным пальцем в небо, где гонялись друг за другом рваные грязные облака.
- А, в фонд Димитра Общего? - вопросительным тоном ответил Фома, которого эта весть нисколько не удивила.
- Святого Димитра Общего, - уточнил собеседник. - Позавчера на заседании управительного совета название подкорректировали. Так оно-де лучше отвечает требованиям Валютного совета... А и дойди сюда Владко Дамгов, вас все равно никто не пропустил бы. Мероприятие - экстра-класса, со сценарием и телевидением; профессорам-то и то не всем прийти разрешили - что уж о младших научных сотрудниках говорить? Но вообще, самое позднее через час Дамгов должен бы появиться в "Первой частной"... Вы знаете, где находится "Первая частная"?
Фома отрицателно помотал головой.
- Не знаете? Ну, мне самому туда, так что, если хотите, могу вас подвезти: я на машине.
Фома не воспротивился этому предложению.
Машиной Лесидренского оказалась белая "лада-семерка", припаркованная на глухом перекрестке метрах в двухстах от кладбища - все места поближе были заняты "мерседесами" и "БМВ". Вместо шоссе, по которому шла трамвайная линия, Лесидренский погонял "ладу" сначала по разным перекопанным улочкам, потом по узкой асфальтовой дороге, объезжавшей цыганский квартал. Один раз дорога нырнула сквозь узкий проезд под железной дорогой и Фома неожиданно сообразил, что они приближаются к институту, только с обратной стороны, и действительно, когда через минуту-две Лесидренский свернул в сторону и припарковал машину перед какой-то не очень большой белой церковью, он увидел возвышавшийся справа от них силуэт институтского здания. От церкви его отделяла лишь высокая железная ограда с разросшимися вокруг нее зарослями терновника, несколько построек неясного предназначения и широкий луг, на котором паслось стадо овец.
Они вылезли из "лады", Лесидренский замкнул машину и лишь тогда Фома увидел знакомый синий силуэт носорога над огромной надписью "ОАО "Первая частная церковь". Центральный офис", водруженной над оградой стоянки. Сама стоянка была забита дорогими лимузинами, точно такими же, как перед кладбищем, но людей видно не было.
- Начали уже, - сказал Лесидренский и отправился к церкви по аллее, выложенной красными каменными плитами; Фома последовал за ним.
Хотя архитектура церкви была чисто церковной - купола, колокольни, узкие и высокие окна с цветными стеклами, тяжелая деревянная дверь, - впечатление она производила скорее банкирской резиденции или же элитного загородного ресторана. Здесь не было серых облупленных стен, сгнивших бревен и неприличных надписей аэрозолем, какими были покрыты все церкви в городе; стены белели свежей штукатуркой, цветные окна были вставлены в современные алюминиевые рамы, а на колокольне торчала спутниковая антенна и что-то еще, весьма напоминающее устройство для лазерных эффектов в дискотеке. Рядом с резной дверью привалился к стене статный вахтер в красной ливрее и скучающим взглядом следил, как во дворе косит мотокосилкой траву на лугу садовник.
Когда в поле зрения вахтера попал Лесидренский, по пятам за которым шел Фома, он внушительно прокашлялся, мельком взглянул на пропуск Лесидренского. Фома полез было в карман за визиткой, но вахтер уже махнул им рукой входить, что они не мешкая и сделали.
Изнутри церковь походила на церковь, а не на офис или, к примеру, ресторан: узкий вестибюль, где сидело трое охранников, а за ним - широкая зала с высоким сводчатым потолком и стенами, сверху донизу покрытыми росписями. Но какими росписями! Во всю левую стену была нарисована Тайная вечеря: двенадцать апостолов, но не в белых рваных одеждах, как на картине Леонардо, а в вишнево-красных пиджаках и с массивными золотыми цепочками, проблескивающими под расстегнутыми шелковыми рубахами, и в лицах апостолов Фома вдруг узнал двенадцать верховных боссов совета директоров "Ятагана" - тех же, что и на фотографиях: "Носорог", "Крокодил", "Трутень", "Кабан", "Дракон"... А на центральном месте сидел сам М.М.-"Г," устремив свой голодный взгляд на накрытый стол, а правой рукой одновременно придерживая у уха сотовый телефон. Сама трапеза была чем-то фундаментальным: зажареный целиком поросенок с лимоном в зубах и маслинкой в попе, несколько тарелок с шопским салатом*, с волчьим салатом*, и огромное количество бутылок с массивными этикетками: "Паспорт", "Джонни Пешеход", "Белый конек", "Наполеон"... Между бокалами, бутылками и закусками валялись мобильники остальных апостолов. "Кто-нибудь из этих идиотов сто на сто зальет свой мобильник выпивкой, - подумал Фома, - но ведь гулякам - море по колено..."
Взгляд его медленно скользнул вверх, к высокому потолку, по которому реяли нарисованные ангелы - странные создания с белыми крыльями за спиной и бритыми головами, повязанными разноцветными косынками, в спортивных костюмах, высоких кроссовках и с неизменной бейсбольной битой в правой руке и мобильником в левой. На противоположной стене был, судя по всему, изображен Божий град: лабиринт улочек с расставленными по витринам светящимися рекламами охранных фирм, пунктов обмена валюты и ресторанов с эротическими шоу, по улочкам сновали маленькие фигурки праведников, склоняясь в низких поклонах перед лимузинами местных святых или архангелов... Весь этот новый иконописный канон настолько завладел умом Фомы, что несколько минут он лишь ошалело таращился на стенные росписи, прежде чем заметил, что в церкви есть еще люди, кучкой стоявшие в глубине зала перед чем-то вроде алтаря, если только длинный заседательский стол с красной скатертью можно назвать алтарем. Лесидренский куда-то пропал, и Фома медленно зашагал вперед по разноцветному кафелю к этой группе людей. К его удивлению, это были не "бугаи" и не какие-нибудь другие боссы; большей частью это были женщины, некоторые из них дежали в руках маленькие репортерские диктофончики, а у нескольких мужчин на плече были видеокамеры.
За возвышавшимся как алтарь столом для заседаний сидело несколько человек в таких же вишнево-красных пиджаках и золотых цепочках, как у апостолов на стенных росписях, но с намного более интеллигентными физиономиями; сидящий в центре говорил что-то в громоздившиеся перед ним микрофоны. Толпа внизу постоянно напирала вперед к алтарю, но трое охранников сдерживали ее на расстоянии нескольких шагов. Фома вдруг заметил и Максима Лесидренского - тот стоял немного в стороне от толпы, докуривая сигарету; поймав его взгляд, Лесидренский махнул ему рукой подойти поближе, потом внимательно огляделся вокруг и погасил окурок о полированный до блеска деревянный карниз, опоясывающий стену на высоте около метра от земли.
- Это, что, пресс-конференция? - спросил его тихо Фома.
- Презентация, - ответил Лесидренский и повернул взгляд к мужчинам за красным столом. Фома тоже посмотрел туда, и вдруг щекастое румяное лицо молодого мужчины, сидевшего в центре и говорившего в микрофоны, показалось ему знакомым; он всмотрелся повнимательнее и с огромным удивлением узнал в нем своего бывшего однокурсника Костадина Выжарова. Коста подстриг свои длинные волосы, сбрил бакенбарды и сейчас, в модном шерстяном пиджаке и белой рубашке вместо джинсовой куртки с барахолки, какую носил одно время, выглядел совсем другим человеком, но все же вне всяких сомнений, это был он. "Как это он ухитрился так выдвинуться?" - удивился Фома; во-первых, некогда его однокурсник слыл полным идиотом, во-вторых, на экзаменах оценку выше тройки не получал, и в-третьих, у него не было абсолютно никаких связей среди сильных мира сего (родители его были простыми безвестными селянами откуда-то из-под Бургаса*).
Но все же каким-то непостижимым образом Коста Выжаров вскарабкался по житейской лестнице до самого алтаря "Первой частной", тогда как Фома - и диплом и знания у которого были намного лучше - протирал задницу по стульям институтских кафе.
В этот момент Коста замолчал и протянул руку налить себе в высокий стеклянный стакан кока-колы; Фома пробрался вперед к толпе и навострил уши, чтобы услышать, о чем говорят сверху от алтаря.
- Термин "Божья защита", - разъяснял Коста Выжаров, - естественно, предполагает фигуру господа Бога, либо непосредственно держащую все в своих руках, либо, по крайней мере, стоящую где-то позади, в засаде, в "бэкграунде" *, или может быть, в "андерграунде" *... Тогда вопрос можно поставить так: "А какова же связь между "Первой частной" и господом Богом", причем в глубине души все же таится сомнение: "А есть ли Бог?" На этот последний вопрос пытались ответить величайшие мыслители человечества, начиная с Тертуллиана и Фомы Аквинского, Декарта, Канта, Ньютона и кончая Эдуардом Фредкином, Уильямом Гибсоном и Виктором Пелевиным - но до сего дня удовлетворительного ответа нет. Потому что вопрос этот - философский, а философские вопросы - самые живучие, самые неразрешимые и глубоко укоренившиеся. И в этом аспекте наивные утверждения в духе Остапа Бендера: "Бога нет, это медицинский факт", или не менее наивные религиозные догматы в противоположном смысле ответами не являются...
- Но не можете же вы продавать Божью защиту, не гарантируя своим клиентам существование Бога, - возразили из толпы.
- А когда та, другая, церковь созывает свою паству на службу, гарантирует она им что-нибудь? Шиш она им с маслом гарантирует. "Для того, чтобы принять Бога, - говорят теологи, - нужна не гарантия, а вера", а согласно христианству, вера - вопрос личный. То есть, не существует технологии, которая бы сходу сказала, верующий кто-то там или нет - он единственный может решать это сам для себя... В данной - религиозной - отрасли гарантии быть по определению не может. Наверно, поэтому разные невежды-чиновники настаивали на нашем запрете. Мы же им отвечаем: по той же причине вы должны запретить и церковь православную, и мусульман, и все остальные религии. Тут мы имеем дело не с фактами, а с психологической установкой: раз клиенты нам верят, раз у них есть установка расчитывать на Божью защиту, и раз эта защита вдобавок ко всему действует, причем вполне эффективно, как показывают эксперименты...
- А как действует, по каким механизмам? - продолжали сыпаться из толпы настырные вопросы. - До сих пор мы ничего о них не слышали.
- Хммм... - лукаво прищурился Коста Выжаров. - Вы, наверно, знаете, что говорят христианские теологи: "Бог есть, но пути его неисповедимы". Тут мы, разумеется, не такие невежды, не совсем с груши упали, так что термин "неисповедимы" оказывается более или менее относителен. Мы, например, поддерживаем с этим самым Богом прямую связь через частный коммуникационный спутник "Ятагана", и даже предлагаем связь с всевышним по "Интернету" - на что остальные церкви в настоящее время все еще смотрят через кривой макарон, - и по этому показателю Бог - гораздо более наш человек, чем их... Тс-с-с! Не кричите, и до вашего вопроса очередь дойдет, добавлю только для начала, что поскольку небесными серверами протокол TCP/IP * не поддерживается, то, чтобы соединиться с тем светом, нам пришлось создать специальные драйверы, но это интересно лишь специалистам. А про Божью защиту скажем вот что: мы заключаем договор с клиентом, посылаем через спутник копию договора, и как только Бог его получит, - тут уже его забота обеспечить защиту, он ведь располагает нужными силами... что я имею в виду? А то, что у Господа есть для этих целей целый контингент... назовем их ангелами. Ангелы-охранители, не слышали о такой должности? Видите, как я точно выразился, сам того не желая. И ангелы уже позаботятся насчет защиты...
- А почему у вас на росписях ангелы нарисованы с такими толстыми шеями и с бейсбольными битами? - спросил кто-то, показывая рукой на свод церкви.
- А вы видали когда-нибудь ангелов без бейсбольных бит? - самодовольно ухмыльнулся Коста Выжаров. - Вообще видали вы когда-нибудь ангелов - только не в кино и не на иконе, а живьем? Нет. Ну а что ж тогда?!? Некоторые видели, говорите? И где? В реанимации? Не очень-то верьте таким россказням - о душе, которая после клинической смерти из рая вернулась. Вознеслась, это, значит, душа к небу, и увидала там высокие фигуры в белых одеждах и с крыльями за спиной, и повели эти фигуры в белом душу в рай, значит. Только вот кто бы объяснил человеку, что фигуры эти в белом - никакие не ангелы, а доктора с медсестрами, которые в реанимации подле постели больного торчат да пари держат, перескочит ли он яму, а если нет, то через какое время его вперед ногами вынесут. Так что один совет вам от меня: не путайте рай с реанимацией! А ангелов - с медсестрами, хе-хе-хе... А теперь соображение насчет бейсбольных бит. Представьте себе, значит, невооруженного ангела, которого поставили защищать, к примеру, бюро обмена валюты, или там - платную автостоянку. Да этому ангелу на второй же день службы голову проломят... Кто? Злые силы, разумеется. Те самые, от которых он объект защищал, куда его турнули. Если злые силы наткнутся на ангела из тех, что на иконах рисуют - хилого да одним луком небывалым вооруженного, - о том ангеле считайте, что уже некролог его прочитали. Другое дело, если он здоровяк по меньшей мере кило на сто, с битой, да и с сотовым телефоном, чтобы подкрепление вызвать в щекотливый момент. Так что, сами видите - времена меняются, и ангелы тоже...
- А вы не боитесь, что вашу церковь могут закрыть по закону о борьбе с сектами?
- Так ведь мы не секта. "Первая частная", строго говоря, даже и не церковь, потому что мы зарегистрированы как торговая фирма, а не как религиозное объединение. Мы попросту продаем религиозные услуги, как, скажем, попы, окропляющие святой водой открытие банковских офисов, только эти попы не зарегистрированы по закону о торговле и потому не платят налоги - а мы, хотя бы по идее, платим. Цели у нас - как у любой торговой фирмы: расширять рынок, предлагать новые услуги, в общем - стремиться к наживе, а не к религиозной пропаганде...
- А почему же вы тогда издаете религиозные материалы? - спросил кто-то снизу и помахал над головами толпы несколькими книжечками в пестрых обложках.
- А почему бы и нет? В конце концов, это ведь тоже вид услуг, тем более, что в наших толкованиях и писаниях вы нигде не найдете разжигания религиозной, расовой или какой бы то ни было вражды. Вы посмотрите только: на книжном рынке предлагают "Майн кампф", "Протоколы сионских мудрецов", интернет наводнен пропагандой воинствующих исламских сект, а кто-то вдруг станет призывать к запрету издания "Евангелий от братков" или там "Послания Эмиля Кириллова-"Крокодила" брокерам по недвижимости"... Вы не знаете этого послания? Там рассказывается, как Магомет послал горе факс: "Явитесь, пожалуйста, такого-то числа такого-то месяца во столько-то часов в такое-то место ДЛЯ ВЫЯСНЕНИЯ НЕКОТОРЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ДЕЛА". И поскольку гора, ясное дело, к Магомету не пошла, то пришлось ему самому оторвать от стула свой толстый зад. Между прочим, сейчас самое время сказать, что сегодня в шесть часов вечера начнется проповедь; будет читаться нравственное послание под заголовком "Убьем страхователя в себе самом"... Что вы расшумелись: тема вам не нравится или что-то другое? Если не нравится, то скажите прямо, а не вносите смуту среди остальных... Так... значит, вы все-таки не против темы, - это хорошо. В двух словах, идея проста: в душе у всякого человека сидит по одному маленькому страхователю, который постоянно прет наружу, на волю, чтобы развить там бурную деятельность, какую ему хочется, а потому нужно вовремя осадить этого внутреннего страхователя, подавить его поползновения еще в зародыше, так сказать... Подробностей я не знаю, я ведь как-никак не духовный пастырь, а всего лишь ответственный за связи с общественностью. Приходите вечером и услышите всю проповедь. А субботнее послание будет на тему "Стикеры* - народные защитники". Тема, сами понимаете, - интересная, богатая нюансами и толкованиями...
В этот момент кто-то дернул Фому за рукав; он обернулся и увидел Максима Лесидренского.
- Выйдем на улицу - выкурим по сигаретке, - предложил он тихо, чтобы не
мешать презентации. Фома ответил, что не курит, но тут Лесидренский еще
больше понизил голос и прошептал, что ему нужно с ним кое о чем поговорить в
связи с профессором Дамговым. Фома кивнул и стал выбираться из толпы, бросив
последний взгляд на своего бывшего однокурсника, извергающего мутные
словесные потоки с красного заседательского алтаря. "Ты смотри, как
обтесался! - думал он. - Когда-то я и сам мог ему двумя-тремя хитрыми присказками
рот заткнуть, а теперь целая толпа журналистов никак с ним сладить не
может..." В это время взгляд Фомы скользнул по стене над алтарем и
остановился на одной детали росписи, которую он до сих пор не замечал. Высоко
слева, между толстошеими фигурами святых, стояла стройная Фемида - богиня
правосудия, - в классической римской тоге и с завязанными глазами; в левой
руке она держала весы, а в правой размахивала бейсбольной битой.
- И когда же должен появиться профессор Дамгов? - спросил Фома. Лесидренский пожал плечами, зажигая сигарету, потом сделал рукой с зажигалкой неопределенный жест.
- Видимо, вообще не появится. По сценарию он должен был сидеть там за столом, слева от ответственного за связи с общественостью, да кто его поймет? В последнее время Владко Дамгов совсем во все тяжкие ударился, извиняюсь. Лично я думаю... - При этих словах Лесидренский понизил голос и приблизился к Фоме. - ...что он скрывается. Причем не от кого иного, как от собственных спонсоров - из фонда Святого Димитра Общего.
- А почему скрывается? Денег им задолжал?
- Деньги - чушь. Обманул их просто с монополией на языковую инженерию, а этого они ему ни за что не простят. Ведь из-за одной только этой монополии ему дали денег на суперкомпьютер, а после того, как выяснилось, что нелегально где-то уже работает вторая лаборатория по языковой инженерии, он повис на волоске. Спасает его на данный момент лишь то, что еще неизвестно, у кого вторая лаборатория в руках... А вы как думаете? Спасет Дамгов свою шкуру?
- Не знаю, - ответил удивленный вопросом Фома. - Я, похоже, вообще не в курсе - что за игры вокруг нашего отдела играются.
- Да, верно - такие вещи по идее распространяются только в форме слухов. До какой вообще степени профессор ввел вас в курс дела?
- А почему вы спрашиваете? - осведомился в свою очередь Фома, которому этот поворот разговора совсем не понравился.
- Я - внештатный консультант "Ятагана", - сказал Лесидренский и достал из кармана служебное удостоверение объединения. Фома не успел хорошенько его разглядеть, так как собеседник быстро убрал его обратно, но все же убедился, что дело - нешуточное. - Наверху хотят, чтобы я ориентировался в должках Дамгова, потому что он уже совсем вышел у них из доверия...
- Не знаю, в какой степени могу вам помочь, - прервал его Фома. - Я сам в полном неведении. Вот, например, вы - из нашего института. А сколько раз за последний год вы видели профессора Дамгова?
Лесидренский собрался было ответить, но вдруг задумался и так и остался стоять с открытым ртом.
- Да, понимаю, - сказал он наконец, - понимаю, о чем вы. Мой вопрос метил на другое, но выходит, что о языковой инженерии вы, скорей всего, вообще ничего не знаете...
- Вы совершенно правы.
- И вам наверняка хотелось бы узнать о ней побольше?
- Я не против, - сказал Фома. - Если только это, конечно, не страховая тайна какая-нибудь, а то кто его знает...
Лесидренский бросил окурок и зажег новую сигарету.
- В принципе, это не тайна, только вот - как бы вам все это объяснить? Если сказать прямо - вы, наверняка, станете надо мной смеяться, для вас это прозвучит до того несерьезно, тем паче, что вы - человек здравомыслящий, с математическим образованием, да еще компьютерным... Поэтому я начну немного издалека. К примеру, вы видели сегодня росписи на стенах "Первой частной". Вы, наверно, думаете, что боссы уже совсем оборзели, раз их иконописуют апостолами, а их "бугаих" - святыми девами, и что все это, пусть и хорошо выглядит, все-таки - полный идиотизм: в конце концов, из бандитов трудно сделать святых. Однако тут возникает такой вопрос: а с чего мы так уверены, что наша - христианская - церковь сама не произошла от какой-нибудь подобной силовой группировки? Не верите? Между прочим, в истории имеются достоверные документы, что появление христианства совпадает по времени с запретом, наложенным римскими властями на иудейских разбойников с большой дороги в связи с регистрацией ими охранных фирм... Не смейтесь, я серьезно! Лично меня никто не сможет убедить, что первые христианские церкви не были просто офисами, где люди платили, чтобы им отпускали что-то вроде нашей "Божьей защиты". В этом контексте обратите внимание, в каком качестве рекламировали Иисуса Христа: в качестве спасителя! И от чего же спасал их Иисус? Или от кого? Братья Стругацкие прямо утверждают: апостолы Иоанн и Иаков были разбойниками. * Ну, и что же это тогда, как не силовая группировка? А есть и еще кое-что: торговцы в храме! Да!!! - Тут Лесидренский совсем вошел в раж, глаза у него выпучились, как в экстазе, а жесты стали такими энергичными, что он чуть не залезал Фоме в рот. - Да, торговцы! Во всех храмах на свете, во все времена и эпохи, были и торговцы. Без исключения. Возьмите хотя бы наш Дворец культуры: если принять, что это храм культуры - сейчас в нем лишь лотки да киоски, и рождественские базары, пасхальные, и так далее... Почему тогда Иисус и его люди пошли разбивать лотки в Иерусалимском храме? И самое главное - разбили их! И согласно уголовным досье римских властей, никто и слова не сказал! И куда смотрели стражники, спрашиваю я, там ведь, наверняка, и стражники были? А в сторону смотрели, вот в чем дело! Все началось с того, что торговцы не захотели платить Иисусовой группировке рэкет, а потому пришли молодцы, поразмахивали палками, поувещевали их немного, переломали инвентарь и ушли восвояси. Стражники тоже были в игре, поэтому и прикинулись, будто ничего не видят... Да, но вышел прокол, в группировку внедрился агент римских служб, некто Иуда Искариотский, он заложил босса и того взяли за жабры. На самом деле Пилат, как и всякий прокурор, наверняка, был "схвачен" апостолами какой-нибудь крупной суммочкой, и вовсю старался вытащить Иисуса сухим из воды, да евреи сказали: "йок, бей ага эфенди,"* упаси нас от него, распните его, чтобы и мы успокоились! И предпочли отпустить другого разбойника, не из той группировки...
В это время разволновавшийся Лесидренский нечаянно куснул сигарету не с того конца, обжег язык и разразился длинным и витиеватым трынским * ругательством. Потом отбросил остаток сигареты и продолжал уже спокойнее:
- А возьмите страховую компанию "Ллойд". Согласно документам, ее основала через подставных лиц группа видных английских пиратов. Одним словом, не только на ограбленных кораблях решили заработать, но и на неограбленных... Но проблема в другом. Как вообще иудейские разбойники с большой дороги смогли так прочно замаскироваться под церковь, что основанная ими группировка непоколебимо стоит уже целых два тысячелетия? Как так: одна ничем-ничто гангстерская банда превратилась в основу всей нашей цивилизации?.. Тут мы можем пойти и дальше. Ведь в чисто физическом плане роль сегодняшнего государства практически неотличима от роли - назовем его так - авторизованного рэкетира. То есть, страхователя. Что говорит государство шантажируемому им налогоплательщику? "Отстегни-ка мне столько-то налогов, а не то худо будет!" Совсем как наши спонсоры из "Ятагана", - но почему тогда государство считают чем-то по идее хорошим, а "страхователей", по крайней мере, до недавнего времени - обобщенным образом зла? Различие лишь в том, что одни размахивают битами, а другие - налоговыми законами, но столь ли это важно? Где проходит тонкое различие между рэкетиром и хранителем порядка? Скажите?
Лесидренский сделал паузу, словно ожидая от Фомы ответа, но поскольку тот не знал, что сказать, профессор продолжал:
- В словах. Да, именно так, только в словах! Одни их называют так, а другие иначе, и ничего более. Весь вопрос - в легитимации, в ценностях, в психической установке... Идея проста: "Я, - говорит авторизованный рэкетир, - не просто беру у вас деньги, а делаю это во имя справедливости". Видите, как мала разница, но в то же время - как решающа и труднопреодолима: за два тысячелетия разбоя ни одной другой банде не удалось заставить полмира читать молитвы у себя в офисах! Были и более мелкие успехи в этом направлении, - например, у рыцарского ордена госпитальеров-иоаннитов. Карьеру они начинали охранниками дорог к Святым землям, но постепенно увлеклись и стали рэкетировать все, что рэкетировалось, и делали это целых два века; лишь когда они затребовали страховку с самого папы римского, то их взяли на мушку и отлучили от церкви... А теперь возникает вопрос: как может, например, одна группировка, вводя в обращение необходимые для ее целей слова, сменить идеи и установки людей так, чтобы из простого вымогателя превратиться в столп общества? Создавая новый комплекс ценностей и ожиданий, то есть, новый язык, может ли она легитимироваться, превращаясь из ситуации в культуру?..
В этот момент откуда-то из дебрей пиджака Лесидренского раздалось мелодичное попискивание, слегка приглушаемое шерстяной тканью; он сунул руку в карман и достал радиотелефон неизвестной Фоме системы, явно сберегаемой только для служебного пользования в рамках страховой индустрии.
- Алло! - крикнул Лесидренский в микрофон; в ответ долетела длинная тирада, искаженная до неузнаваемости помехами и плохой связью, так что Фома вообще не смог различить с треском вылетающие из трубки слова и улавливал только ответы Лесидренского. - По идее объект должен был быть на объекте... нет, нет... да, я был на объекте, но видел там все, кроме объекта... да... да, сейчас же отправляюсь... разумеется... перед самой спевкой!
Как только разговор завершился, Лесидренский убрал радиотелефон и обернулся к Фоме:
- Коллега, мне нужно явиться в институт, так что... Вам туда же?
Фома пожал плечами в знак согласия и последовал за Лесидренским, направившимся к тропинке, шедшей с краю луга.
- Вы же на машине были? - вспомнил он вдруг.
- Пусть стоит тут, на стоянке "Первой частной". Она хорошо охраняется - под "Божьей защитой" да тому подобное, - а то угонят еще. - И Лесидренский повел Фому по тропинке мимо мирно пасущегося стада овец.
- Итак, на чем я остановился?.. - попытался он восстановить свою прерванную телефонным разговором мысль. - Ага! И вот, значит, два тысячелетия назад иудейские соратники наших спонсоров сделали решающий шаг: взяли и написали евангелия. То есть, не сами, конечно, написали: страхователи-то, как правило, не бог весть какие грамотеи, - наняли, скорей всего, двух-трех бедных студентов по еврейской филологии из Иерусалимского свободного университета и те им свершили всю работу. Между прочим, "евангелие" означает благую весть. "Радуйся, дочь, ты родишь сына божьего", сказал ангел и стал расстегивать штаны... А теперь серьезно. "Вначале было слово" - так начинается одно из евангелий, - от Фомы, если не ошибаюсь... Да-да, вы правы, от Луки. * Как это растолковать? Большинство людей склонны видеть здесь связь с кабалистикой, оккультизмом и вообще магическими практиками, где используются так называемые волшебные словечки, - скажем, пресловутый тетраграмматон, представляющий собой имя Божье, но записанное определенным образом. Видите, как устойчива вера в то, что слова сами по себе могут изменить реальный мир. Но как обстоят дела в действителности? Один из пионеров языковой инженерии Виктор Пелевин говорит: "Мы живем среди слов и того, что можно ими выразить. Словарь любого языка одновременно является полным каталогом доступных восприятию этой культуры феноменов; когда изменяется лексика, изменяется и наш мир, и наоборот." * Заметьте - И НАОБОРОТ! В этом идея языковой и ценностной инженерии: целенаправленно манипулируя языком, достичь перемены всего общественного сознания, а значит - и жизни. В сущности, языковая инженерия очень похожа на генную, ведь язык, кроме всего прочего, - это своеобразная генетическая память общества - наследственный материал, которым манипулирует языковой, или социальный, инженер. Например, десятого ноября... Стоп! Что, по-вашему, тогда произошло?
- 10 ноября? - переспросил Фома. - Мирослав Мирославов-"Груша" родился - столп болгарского духа в мире и в стране... А, нет, вру - это другого числа было. А 10 ноября... А-а, припоминаю, кажется. Что-то случилось, но никто так и не понял - что. По телевидению и в газетах вдруг ни с того ни с сего бая нашего Тошо хаять начали...
- Верно, хаяли его! Но это была не обычная грызня и оплевывание кого-то или чего-то. Тогда сбросившие твоего бая Тошо стартовали операцию по смене языка. Просто одну определенную категорию слов перестали употреблять - а на их место пришли новые слова, которыми их заменили! Это было нужно, чтобы сменить политическую систему, перепрограммировать избирателей так, чтобы они безусловно и безальтернативно пожелали политической перемены... Ага! Я сказал "перепрограммирование избирателей" и вспомнил одну важную вещь. Языковая инженерия по сути своей - самая радикальная из технологий промывания мозгов, или, - пользуясь более красивым, безболезненным и наукообразным термином, - "гуманитарных технологий". Такие классические технологии работают с языком как статично заданным, пассивно изпользуя его смысловые коды, модели, понятия, установки. А языковая инженерия активно манипулирует этими понятиями, кодами и даже логикой языка - будь то почти полностью, как 10 ноября, или же лишь отчасти... Словесные сотрясения более мелкого масштаба организуют довольно часто и по любому поводу. Вот, к примеру, выражение "Валютный совет". Вы знаете, что его взяли на вооружение совсем недавно, чтобы заменить предыдущие волшебные термины - "Приватизация" и "Структурная Реформа", - поскольку они не справились с тяжестью задач, которые должны были вынести на своем горбу, и капитулировали. Каких задач? Самая простая из них: убедить людей, будто их политические избранники не просто едят и пьют за народный счет и крадут все, что плохо лежит, а вершат это во имя чего-то другого, чего-то высшего... Сейчас этим "высшим", во имя чего едят, крадут и пьют в верхах, объявлен Валютный совет, до этого была Реформа, Светлое Будущее... Это - слова-носители. Истинная опора власти. Их сила, разумеется, постепенно истощается и в конце концов их снимают с вооружения, но заменяют новыми... В наше время замена происходит очень легко: достаточно сунуть в лапу шефам СМИ, или там припугнуть, и слова-носители начинают извергаться по всем станциям и каналам в эфире, во всех газетах, стотысячными тиражами, и так каждый божий день. А вы наверняка знаете, что есть одно утверждение, которое приписывают партайгеноссе Геббельсу, и утверждение это имеет строгое доказательство в теории нейронных сетей... Да, да, нейронных сетей! Ведь именно их установила в головах у людей природа. Итак, что же сказал Геббельс? "Любая ложь, повторенная N раз, при достаточно большом N становится достаточно неотличимой от истины." И отсюда еще одно утверждение на уровне теоремы, на этот раз из законов Мерфи: "Истина эластична." Вы изучали когда-нибудь нейронные сети? Только на компьютерах, а не на людях? Ничего, принцип тот же. Но вы наверняка не знаете, что новые слова-носители сочиняют при помощи компьютера. Да, и это-то и было целью нашего с вами здесь разговора! Во всем мире операции по языковой инженерии планируются с помощью суперкомпьютеров - точно таких же, как тот, что вы ожидаете у себя в отделе. Основная идея, с какой вам дали на него деньги от "Ятагана", состояла именно в том, что они хотели иметь как можно более полную лингвосетевую модель, чтобы выдавить из нее как можно более эффективные слова-носители, а построение такой лингвистической модели - операция трудоемкая и поглощает адски много машинных ресурсов. И все, наверно, шло бы хорошо, да только завертели вот вашу машину в каком-то бюрократическом водовороте, а в это время где-то в другом месте заработала нелегальная лаборатория по языковой инженерии, хотя слово "нелегальная" здесь вряд ли уместно, ведь это не запрещенная деятельность...
В этот момент они достигли фибролитовых построек на краю луга, обошли их сквозь разросшиеся вдоль тропинки кусты и вышли на узкое пространство между ними и оградой. И там, словно явившись прямо из слов Лесидренского, стояли, громоздясь одно на другое, старые полотнища с лозунгами, оставшимися с самых различных времен и Этапов Большого Пути: "Вперед к светлому будущему", "Дела, дела и только дела"*, "...за быструю смену системы" (начало лозунга терялось под остальными полотнищами), "Демократия с малого, но навсегда!"*, "А ты что сделал для дела структурной реформы?", "Налоговые инспектора - ум, честь и совесть нашей эпохи"... А на самом верхнем полотнище свеженамалеванными огромными буквами краснело новое заклинание: "ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВАЛЮТНЫЙ СОВЕТ - СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!"
- Здесь - мастерская лозунгов, - пояснил Лесидренский, поймав взгляд Фомы, пока они пробирались по тропинке к дыре в ограде. Дыра была по сути дела небольшим парадным входом: из ограды было выломана целая секция, а за ней, на территории института, была установлена небольшая, переделанная из автомобильного прицепа будка, в которой дремал какой-то старик - наверно, вахтер или сторож дыры. Фома и его коллега прошмыгнули мимо старика, прошли еще несколько метров по каменным плитам, уложенным дорожкой между деревьями, и вдруг оказались у восточного края длинного институтского здания, совсем недалеко от главного входа.
Фома заметил, что как только они вышли на асфальтовую стоянку перед институтом, Лесидренский стал вести себя как-то странно. Разговорчивость его улетучилась, словно дым, он замолчал, съежился и начал осторожно поглядывать вверх на окна здания. И тут Фома вспомнил два предыдущих разговора о суперкомпьютере - с профессором Якимом Рангеловым и членкором Герасимом Ивановым (да будет земля ему пухом): как они приглашали его к себе в кабинет, несли таинственным тоном всякую ахинею, а потом вдруг выставляли вон и замыкались изнутри. И самое интересное, дали ему красную папку, затем желтую... И в голове у него затеплилось что-то вроде догадки.
- Коллега, - обернулся он к Лесидренскому, - когда я смогу взять у вас зеленую папку? - Цвет он выбрал совершенно случайно, думая, скорее всего, о смене цветов светофора. - Ту, что лежит в сейфе у вас в кабинете...
Тут Фома смущенно замолчал, потому что Лесидренский внезапно стал как вкопанный, лицо у него резко побледнело, а глаза остекленели и приняли выражение безнадежности.
- Во-первых, кабинета у меня нет, - ответил он неуверенным голосом, - да-да, именно так, кабинета у меня нет - месяц назад его по договору с "Ятаганом" переоборудовали под кафе... И к тому же, зеленую папку вы должны были по идее получить не у меня, а у другого. Я в иерархии стою слишком низко. Надо было...
В это мгновение откуда-то сверху раздался молодецкий свист; Фома поднял голову и увидел выбритую до блеска макушку на мощной шее и крепких плечах, свесившихся из открытого окна последнего этажа. Шестого, пересчитал он машинально для верности.
- Жми сюда! - выкрикнула голова прямо в лицо ему и Лесидренскому. Фома ничего не понял, но коллега его вмиг запрыгал, радостно замахал руками и, не попрощавшись, вприпрыжку бросился по ступенькам в институт и исчез в темном прямоугольнике двери.
Странное поведение Лесидренского немало озадачило Фому, но не настолько, чтобы навести на какую-либо определенную мысль. Тем более, что после всех этих побасенок о церковной карьере иудейских разбойников он чувствовал себя так, словно мозг у него был полностью промыт и совершенно непригоден для рассуждений, и ему, пожалуй, не оставалось ничего иного, как дотащиться до какого-нибудь бара и провести там остаток дня в разговорах о матчах. Или еще лучше - поиграть в бридж в "подполье" в компании наверняка пившей там сейчас свой джин Марии и хищного фикуса-мутанта. И Фома уже направился было к подвалу, но бросил мимолетный взгляд на прилепленные к стеклянной входной двери некрологи: хотел посмотреть, что там написали по адресу Герасима Иванова.
Некрологов было два. Один, как и положено, был с фотографией и длинным перечнем званий: "чл.-корр., проф., д-р к.т.н. Герасим Иванов", шло краткое славословие, а в конце - подписи руководства всей академии. А другой... Фома взглянул на него и не поверил глазам. Потому что в нем было написано:
"Второго числа сего месяца, в среду, внезапно скончался профессор Яким Рангелов - основатель и многолетний руководитель отдела комплексных систем... Поклонимся его светлой памяти."
Фома ощутил, как по спине у него снова поползли мурашки.
"Тучи сгущаются, - мысленно повторял он. - Сгущаются у меня над головой, то есть, вернее, над суперкомпьютером, но это то же самое... Нужно что-то делать. Пора уже разогнать в конце концов эти тучи, прояснить ситуацию, а если потребуется - войти для этой цели и в самый центр циклона, в самую гущу событий; ведь в центре циклона, кажется, туч никогда не бывает?" Окончательно уяснив серьезность положения, он тряхнул головой и решителными шагами направился к кабинету шефа.
Кабинет признаков жизни не подавал - в том смысле, что все внутри было так, как Фома оставил утром: не было профессорских окурков в пепельнице, не было и брошенной на стол газеты "Бессмысленный труд". Фома включил компьютер, набрал адрес страницы, куда поместил статью "Общая теория Института", и устремил взгляд на монитор.
Статья все еще была там; он прочел ее наспех по диагонали, чтобы припомнить ход рассуждений. Ощущение было довольно странным - Фома сам удивлялся тому, что писал полгода назад, хотя и без сомнения распознавал и тогдашний ход своих мыслей, и всю логику текста. Он словно возвращался в какое-то давно прошедшее, но не совсем забытое состояние, когда мир выглядел простым и ясным, и казалось, что еще чуть-чуть - и все тайны будут раскрыты... И вдруг Фома обнаружил, что последняя часть ему абсолютно незнакома. Ни заглавие - "Институт как вычислительная система", - ни содержание не будили в нем никаких воспоминаний. Походило на то, будто их добавил к статье совершенно иной человек.
"Кто это в файлах моих ковырялся?" - спрашивал себя озадаченный Фома. "Может, из органов, или, не дай Бог, страхователи? Но их-то что в моей тупоумной статье заинтересует?"
Все было настолько неясно, что он отбросил догадки и принялся читать текст.
"От всех мыслимых вычислительных систем, когда-либо реализованных в мире, Институт отличают две черты.
Во-первых, это - почти абсолютная оторванность кратковременной памяти от долговременной. Если принять за долговременную память ИХСТБ диссертации и протоколы научных советов, а за кратковременную - пустую трепотню в барах и кафе, то это выглядит совершенно очевидным. Информационные кванты кратковременной памяти почти никоим образом не отпечатываются в долговременной. Из-за этого последняя превращается в совершенно не связанную с настоящим моментом каноническую историю, а первая абсолютно лишается каких-либо корней, теряет какую бы то ни было инертность и консервативность и начинает бешено колебаться при любой сколь угодно малой перемене внешнего информационного поля..."
"Уж не Ивайло ли это написал?" - пришло в голову Фоме. "Про бары и научные советы это его, вроде, идея была..."
Фома поднял телефон и набрал номер своего коллеги, но там никто не отвечал, и он вернулся назад к статье на экране.
"...Во-вторых, огромная часть информационных рецепторов Института обращена не к внешнему миру, а к самому себе, непосредственно к инфопотокам его внутренних переживаний. ИХСТБ - это бесконечно интровертный, углубленный в себя сверхразум. Любой попавший в него из внешнего информационного поля квант претерпевает немыслимое число внутренних отражений и трансформаций, проходит через неисчислимые положительные и отрицательные и обратные связи, давая начало в конечном счете целой лавине дочерних информационных квантов, мутируя иногда до полной неузнаваемости. Результат этих "мыслительных" процессов ни с чем из внешнего мира не соотносится - потому что информации ИХСТБ не излучает, если не считать поток отчетов, обещаний и лозунгов, а также услуг, оказываемых по страховой линии "Ятагану", за которые однако отвечают лишь отдельные звенья, крайне автономные и оперирующие по чисто формальным показателям. Огромная часть ресурсов Института занята поддержанием именно информационных потоков в его скрытых слоях, в основном, - в его неформально-кафешной компоненте, или, другими словами, - его "внутренней жизнью", сверхбогатой, сверхзакрытой, полностью автономной и, вместе с тем, бесконечно неустойчивой, не связанной ни с какой историей и лишенной всякой инертности и чувства цели и направления.
Внешняя информация обрабатывается сверхразумом ИХСТБ исключительно в цепях кратковременной памяти, причем обрабатывается параллельно и, что самое важное, - бесструктурно. Не существует вычислительных цепей и обратных связей, общих для всех инфоквантов, не существует даже и общей логики. Каждый квант рассеивается по всему вычислительному пространству (т.е. по всем служащим, которые являются информационными клетками Института); в различных точках этого пространства он резонирует и проявляет себя, главным образом, в виде дочерних инфопотоков - и так создает все множество локальных окружений и логических систем, которые, однако, готовы самоликвидироваться при первом же повороте генеральной линии внешнего инфопотока. Превратить какое-либо из этих окружений в устойчивую вычислительную структуру невозможно из-за блокировки долговременной памяти. Последней, лишенной связи с мыслительными процессами, остается лишь быть манипулируемой извне, по страховой линии, что в сущности и делается, но это не оказывает никакого осязаемого влияния на "внутреннюю жизнь" Института.
Но такая система незаменима для целей информационного моделирования. В самом деле, в ней реализуются всевозможные ассоциативные ряды, всевозможные локальные конфигурации инфоквантов - ведь отсутствуют ограничения со стороны долговременной памяти в виде самоцензуры и канонических рефлекторных цепей.
Институт - идеальная опытная система, с которой нужно экспериментировать - как отдельным ученым, так и Институту в целом, то есть, Институту экспериментировать с самим собой..."
На этом месте текст неожиданно обрывался. Внизу большими буквами было написано:
ОЖИДАЙТЕ СЛЕДУЮЩУЮ ЧАСТЬ:
"ИНСТИТУТ КАК ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОЛИГОН"
Корабль был небольшой, всего-навсего двухмачтовый, и при каждом покачивании посильнее казалось, будто он вот-вот развалится: все в нем зловеще скрежетало и прогибалось, а снизу из трюма доносился красноречивый грохот, вызываемый вроде как ломающейся древесиной. Фома поднял глаза кверху, желая понять, куда плывет корабль, и увидел, что на мачтах не натянуто ни одного паруса. Вместо этого с рей, как с бельевой веревки, свешивались выстиранные рубашки, штаны, носки, простыни и разные другие тряпки. Взобравшиеся на одну мачту моряки ругались и показывали кукиш своим коллегам на другой мачте, а выше всех поднялись два капитана - то есть, нет, это были скорее боцманы; каждый из боцманов, направив бинокль в прекрасные дали, уверенно показывал выбранное им единственно верное направление, где, по его единственно верным соображениям, лежит очередной Этап Большого Пути - и, как и следовало ожидать, эти единственно верные направления расходились на сто восемьдесят градусов. А капитан... Фома поискал глазами и увидел его фигуру, закрепленную на носу в виде пугала от акул, а акул, в интересах истины, в море хватало: и обычных, и финансовых, и страховых; их острые плавники описывали вокруг корабля круги и какая-нибудь из них нет-нет да и пыталась тяпнуть за ногу одного из моряков, которого спускали на веревке вырезать пилой несколько дырок в борту в виде цифр, обозначающих курс доллара. Фома поразился, как корабль вообще ухитряется держать курс от одного Этапа Большого Пути к другому, но при обстоятельствах, когда якорь был продан в утиль на какой-то пиратской пристани, кораблю ничего другого и не оставалось, как плыть. А потом он заметил, что два знамени на мачтах - красное на одной и синее на другой - развеваются ветром в две противоположные стороны, и ему вроде как все стало ясно.
В конце концов Фоме наскучило сидеть под сенью выстиранных штанов, повисших в ожидании попутного ветра, и он спустился в трюм. Там были нагромождены коробки с сигаретами и виски, и он подумал, что на таможне наверняка опять придется кому-то дать на лапу, но тут появились четыре "бугая" в полицейской форме. Они распихали коробки в стороны и взорам предстал большой ящик; когда ящик расколотили, изнутри показался суперкомпьютер - серый пластмассовый шкаф, более-менее напоминающий холодильник, без каких бы то ни было кнопок или других устройств на гладкой передней панели: виднелось лишь несколько разноцветных светодиодов. Откуда-то пришел и шеф "бугаев" в форме, - тот самый, с проседью и в очках с золотой оправой, - и протянул руки к машине, но с задней стороны ящика вылетел рой пчел; пчелы налетели, намереваясь искусать "бугаев", но шеф достал служебное удостоверение старшего страхователя "Ятагана" и жужжалки тут же убрались восвояси без каких-либо возражений.
"Пчелы - примета все же добрая", - сказал шеф. - "Одно время, как пошлют нас лопнувшие фирмы проверять - псевдобанки да всякие другие пирамиды - откроем сейфы, денег внутри, естественно, не найдем, но зато вечно оттуда какие-нибудь насекомые жалящие вылетали, и коли тут пчелы, - это к тому, что дела здесь еще не совсем плохи: мед все же есть. Обычно же вылетают осы, так как в большинстве мест медом и не пахнет, а вот из сейфа Агробизнесбанка, помню, налетели на нас трутни; иначе сказать, не только меда нет, но еще и у тебя последний заберут..." Тут суперкомпьютер неожиданно зазвенел, и Фома проснулся.
Он быстро поднял голову. На столе, в пяди от глаз, работал монитор, и его сияние освещало лежащую перед ним клавиатуру, мышку и его самого; оказывается, он уснул прямо за столом, уткнув голову в скрещенные руки. Он прищурился, пытаясь защититься от противного синеватого света монитора, и в это время телефон прозвенел еще раз. Фома ругнулся, протянул руку вперед в темноту за монитором, нащупал аппарат и, все еще ничего на соображая, поднял трубку:
- Алло.
- Отдел теории хаоса? - спросил жизнерадостный мужской голос.
- Да.
- За некрологом зайдите. Да побыстрее, а то мне уже уходить скоро.
- За каким некрологом? - промямлил ошеломленный Фома, все еще не в силах полностью совладать со своим голосом.
- Какой заказывали, такой и получите. Разве нет?
- Да, только это... Куда зайти-то?
- Вы, что, там - уснули, что ли? - засмеялась трубка.
- Нет-нет, скажите, а то я что-то сообразить никак не могу... - залепетал Фома, пытаясь понять, о чем идет речь.
- К Антону, в шестьсот восьмую.
- Врет он! - вмешался в разговор еще чей-то голос с определенно пьяной интонацией. - В шестьсот восьмой - шлюхи.
- Сын у твоей матери - шлюха! - выкрикнул первый голос и продолжал: - Гляньте на него - от ста грамм развезло. И давайте побыстрее!
- Уже иду, - ответил Фома, но в этот момент что-то сообразил и выкрикнул: - Эй! А где эта шестьсот восьмая-то ваша? Вы кто, в каком здании?
Но было поздно: разговор прервался и в трубке слышался лишь сигнал "свободно". Окончательно проснувшись, Фома взглянул на часы компьютера - они показывали один час пятнадцать минут, - потом потянулся на стуле и хотел было щелкнуть лампой, но спохватился, что светящееся среди ночи профессорское окно наверняка привлечет внимание охраны "Ятагана", а потому отказался от этой идеи. Сияние монитора было слабым и противно трепетало, но предметы в кабинете различить все же было можно.
"Комната шестьсот восемь," - думал Фома. Если это у них в институте, то значит - на последнем этаже, во владениях "Ятагана". Если нет... Ну и черт с ней.
"Эге, да это же идеальный повод!" - промелькнуло у него в голове. - "Поднимусь наверх, вроде как за некрологом, а сам высмотрю, как там у них седьмой этаж замаскирован. В конце концов, на кой черт я остался здесь в эту ночь?"
Он нацепил на лацкан куртки визитку Луки Варфоломеева, сунул во внутренний карман заготовленную с вечера монтировку и разводной ключ - "на всякий пожарный" - и, не выключая компьютера, медленно приоткрыл дверь и высунул голову.
Как и следовало ожидать, в коридоре царил полумрак, светили только лампы у лестницы, и стояла тишина - нет, не совсем полная тишина, а скорее относителная; откуда-то сверху доносились приглушенные звуки цыганского оркестра, а хриплый мужской голос тянул разудалой шлягер сезона, где упоминался какой-то холдинг в центре Софии. Фома медленно зашагал по коридору, стараясь идти бесшумно, но и чтоб походка была не совсем как у вора. Удалось ему это или нет - неизвестно, но как только он ступил на освещенную лестницу и стал подниматься наверх, охранник, стерегущий подступы к ятаганским сферам, лишь мельком взглянул ему на визитку и вновь впился взглядом в стоявший у него на столе переносной телевизор: показывали детектив и сейчас как раз в самом разгаре была финальная перестрелка. Ободренный отсутствием внимания к своей персоне, Фома легко поднялся на шестой этаж, нашел дверь с номером 608, постучал и, не дожидаясь ответа, заглянул внутрь.
За столом в кабинете сидел человек среднего возраста, выглядевший, в своей белой рубашке и с короткой стрижкой, совершенно обыкновенно, если не считать пистолета в кожаной кобуре у него под мышкой. Мужчина оторвал глаза от лежавших перед ним бумаг и в упор уставился в лицо Фомы, просунувшееся сквозь приоткрытую дверь; взгляд его не предвещал ничего хорошего.
- Тебя кто это послал сюда? - спросил он с угрожающими нотками в голосе.
- Я за некрологом, - ответил Фома, пытаясь сохранять спокойствие.
- А-а, так это ты, значит, был... На, держи, - сказал мужчина, взял один из лежащих на столе листков и подал Фоме. - Еще надо что?
- Нет, - ответил Фома и задом выбрался из комнаты.
Удалившись на несколько метров по коридору, он развернул листок.
"Третьего числа сего месяца, в четверг, внезапно скончался Максим Лесидренский, доцент отдела быстрых снов... Мы потеряли прекрасного коллегу и замечательного ученого... Поклонимся его памяти."
Фома ощутил, как у него по спине медленно поползли мурашки.
В течение последних нескольких дней события все время развивались так, что эти трудолюбивые животинки не раз принимались ползать у него вдоль позвоночника; то визит "бугаев", то - полицейских, потом некрологи, да и вообще вся эта неизвестность и абсурдность положения... Ползание по позвоночнику стало знакомо ему до такой степени, что он уже мог различать, когда мурашки движутся строем, а когда ползают наобум; когда выползают из муравейника, а когда возвращаются; когда отправляются на войну с каким-нибудь другим муравейником, а когда вернутся - победили они или потерпели поражение. Иногда мурашки ползли пустые, иногда нагруженные - тащили на спинах соломинки, пшеничные зерна, семечки... Явно нагружены они были и сейчас, но ощущение было такое, словно волокут они не зернышки и соломинки, а мешки с цементом.
Дела пошли совсем круто. Неизвестно как, но все трое внезапно скончались сразу после того, как поговорили с Фомой; разговоры все время крутились вокруг его работы на этом проклятом суперкомпьютере - будь он трижды неладен, - который так и оставался персонажем легенд... Страшно было не то, что профессора умерли - ему они, в конце концов, никем не приходились, - а непонятная связь между их смертью и скитающейся по таможням, вирусологам и налоговым управлениям машиной. А через машину - с "Ятаганом", на чьей территории он сейчас и околачивался с монтировкой и разводным ключом в кармане. Жалкое оружие... Вдруг где-то сзади в коридоре что-то скрипнуло и одновременно заговорили два голоса; Фома скакнул вперед и в этот момент увидел справа от себя светящуюся неоновую рекламу ресторана над серой металлической дверью, которая была вдвое шире остальных. Из-за двери просачивались звуки какой-то модной песенки, а сбоку у стены стояла стойка с меню, из которого периферийное зрение Фомы выхватило только несколько строчек: "Гювеч "Депутатский", ракия * "Страховая" (бывшая "Гайдуцкая"*), салат "Страховой" (бывший "волчий")..." Голоса сзади, однако, резко стали громче, будто говорившие вынырнули из-за какой-то преграды, и Фома, не оборачиваясь, шмыгнул за металлическую дверь.
В ресторане было, естественно, накурено, и пласты дыма в сочетании с сине-зеленым мерцающим светом делали видимость почти нулевой. Остановившись в нерешительности у входа, Фома оглядел столики и сидящих за ними людей, освещенных установленными низко в стенах призрачными лампами, сам не зная, кого ищет - ему здесь так или иначе узнавать было некого. Посреди бара он заметил открытую площадку, на которой что-то покачивалось в такт цыганской музыке, и лишь секунд через десять до него дошло, что это, по сути дела, - эротическое шоу: русая "дамочка" с отвисшими титьками и коровьей физиономией, скорее всего, русская, пыталась выдать позы посексуальнее. Но ни о каких сексуальных позах не могло быть и речи, так как левая нога у нее была стиснута металлической шиной и совершенно не сгибалась в коленке, из-за какового конструктивного недостатка она закидывала ее вбок движением, подходящим не столько для стриптиза, сколько для шагающих боевых механизмов из "Звездных войн"...
"Не иначе, производственная травма, - решил Фома, - результат взбучки покрепче от менеджера шоу. И стриптиз тут должен бы состоять в снятии не одежды, а именно шины..."
До снятия шины однако дело так и не дошло, поскольку музыка стихла, русская перестала вертеть задом и скрылась за какими-то кулисами, а в нахлынувшей тишине стали ясно слышны спокойные разговоры за столиками.
- Нет, я никак не могу понять, как эти из "Первой частной" от всех законов увиливают! - объяснял маленький мужчина в костюме и жилетке за ближайшим к двери столиком, а его собеседник, сидевший к Фоме спиной, твердил:
- Так, а рассказывают, "Носорог" сумел индульгенцию им купить, причем скидкой по случаю декады любви к ближнему воспользовался, так что индульгенция обошлась ему чуть ли не даром, ежели учесть, какими грехами его подчиненные-то оперируют...
Двое за столиком были, по всей вероятности, адвокатами, - так, по крайней мере, выходило из специфики их разговора, - и поскольку он касался "Первой частной", Фома заинтересованно навострил уши, но в это время откуда-то с другого конца послышался звон разбитых бокалов, последовали с трудом разбираемые пьяные возгласы и примерно на полминуты разговор был совершенно заглушен. Только потом он смог уловить слова:
- Ну, хорошо, защита у них крепка, но "Дракону"-то мне что предложить? Штаны с себя снять, что ли? Тебя послушать, так только это и остается.
- Разве что поймать кого-нибудь, кто у них защиту снимет. Хакерами их, что ли кличут, или как там...
- Самое важное - не ослаблять натиска. Хакеры хакерами, но нужны и процессы. Суд остается судом.
- Правильно, процессы нужны, причем не просто процессы...
- Марковские процессы нужны! - совершенно не зная к чему произнес вслух Фома.
Двое за столиком, сидевшие не более чем в метре от него, как по команде обернулись и устремили на него подозрительные взгляды.
- Что это еще за марковские процессы? - спросил один.
- Случайные процессы. С отсутствием последействия. Так я, по крайней мере, из определения помню...
Двое за столиком снова окинули Фому недобрым взглядом. Они смотрели на него несколько секунд, потом тот, что в жилетке, сказал:
- А в этом, пожалуй, что-то есть. Верно - случайные процессы нам нужны, и чем меньше последействие, тем лучше. Как ты говоришь, они называются?
- Марковские.
- Идеально! Завтра же звякну одному Маркову, он мне за услугу одну должен, и все уладим.
- А ты уверен, что это тот самый Марков? Давай-ка лучше у паренька спросим...
Услышав, что речь зашла о нем, Фома, не экспериментируя дале, повернулся спиной к спорящим и умелся из ресторана.
Пора уже было и седьмой этаж поискать. Или хотя бы вход в него. В конце концов, он за этим сюда пришел.
Главная лестница на этом этаже обрывалась, поэтому Фома прошел в другой конец коридора, где была запасная. Она тоже выше не шла, но в потолке над лестничной площадкой зияла квадратная шахта, в которую вела прикрепленная к стене металлическая лесенка. Фома забрался по лесенке в темную шахту и через некоторое время стукнулся головой обо что-то жестяное; он толкнул люк кверху - на его счастье, тот ничем не было задвинут - и очутился на плоской крыше здания.
Вопреки фольклорным слухам, будто на крыше день и ночь дежурят снайперы "Ятагана", никаких снайперов, да и вообще людей, наверху не оказалось. Полная луна идеально освещала плоское, усыпанное гравием пространство с тремя установленными на нем громадными спутниковыми антеннами, огромной светящейся рекламой объединения на самой кромке крыши и несколькими не столь значительными металлическими конструкциями. На другом конце здания - примерно там, где была главная лестница, - возвышалась низкая неоштукатуренная кирпичная постройка с белой фибролитовой дверью - скорее всего верхний конец шахты лифта. Фома прошелся туда-сюда по гравию, минуты две полюбовался панорамой желтых городских огней и разноцветных реклам, потом спустился обратно через слуховое окно, по железной лестнице, спрыгнул вниз на пол и огляделся - не заметил ли его кто случайно.
Он сразу почувствовал что-то неладное.
Во-первых, постеленная на полу коридора дорожка была зеленого цвета. А он прекрасно помнил, что несколько минут назад она была темно-красной!
Во-вторых, стены были не белые, как раньше, а с легким синеватым оттенком.
Фома сделал с десяток тихих шагов по дорожке, задерживая взгляд на номерах дверей: с левой стороны 726, 724, 722, а с правой - 725, 723... И тут только убийственная догадка поразила его: он - на седьмом этаже!
Не поверив глазам, Фома быстро вскарабкался обратно на крышу и огляделся: ему пришло в голову, что он, может, просто слез не через то окно.
Но другого окна на крыше не было. Путь вниз был только один.
Фома спустился обратно. Теперь дорожка была снова красной! И номера на дверях - шестьсот с чем-то. Одним словом - шестой этаж.
"Жуть полнейшая," - подумал он, и чтобы не обвинять себя в галлюцинациях, еще раз поднялся на крышу и слез обратно. Дорожка опять была зеленой! И этаж - седьмой.
Чувствуя, что он ничего не может понять во всей этой заварухе, Фома в отчаянии поволок ноги по коридору, сам не зная, куда идет. И где-то у другого конца заметил приоткрытую дверь, из-за которой доносился звук работающего матричного принтера...
Он так и не смог себе потом объяснить, как он набрался храбрости и тихо протиснулся сквозь приоткрытую дверь. Может быть, ему просто уже было все равно, что его там ждет. А может, его немного успокоил скрежет матричного принтера: все же знакомый звук - свой, родной, компьютерщицкий - не то, что звон сотового телефона или вой охранной сигнализации. Да и люди, которые в нынешнюю эпоху прогресса все еще работают на старых матричных принтерах, - немного особой породы, вроде шоферов "трабантов" или польских "фиатов" - людей уравновешенных, дружелюбно настроенных, без злобы глядящих на остальных участников движения: знаешь, что не подсекут тебя на дороге, не обругают в спину... Нет, в тот момент перед дверью никакой такой мысли в голову Фоме не пришло, по крайней мере в явном виде, - он тогда вообще потерял способность соображать, - и все же он вошел в дверь.
Перед глазами у него оказалась серая пластмассовая перегородка чуть повыше человеческого роста, отгораживавшая перед дверью что-то вроде узкого коридора и не дававшая увидеть остальную часть комнаты. Фома двинулся вдоль нее, пытаясь бесшумно ступать по разноцветному линолеуму, и дойдя до конца, осторожно высунул голову: там также не было видно ни одной живой души - только письменный стол с перемятыми журналами "Блеск", "Плеск" и "Треск" и двумя грязными кофейными чашками на нем, пыльный деревянный шкаф и раковина у стены в глубине комнаты. А звук принтера все носился по воздуху, идя откуда-то сбоку, из-за второй перегородки из такой же серой пластмассы, с небольшим проходом в дальнем конце. Фома приблизился к нему, просунул голову, стал поворачивать, чтобы осмотреть помещение за перегородкой - и в этот миг принтер замолчал, а он застыл на месте.
Спиной к нему перед громадным цветным монитором сидела Мария. Сомнений быть не могло - ее профиль мелькнул, когда она потянулась к столу слева, чтобы оторвать от принтера только что отпечатанный листинг длиной в несколько пядей. В следующее мгновение Мария, совершенно не замечая Фомы, откинулась на спинку вертящегося стула, задрала босые ноги на стол рядом с клавиатурой и уставилась в листинг, бормоча что-то тихо и совершенно непонятно. Фома следил за ней с некоторым беспокойством, словно за пациентом сумасшедшего дома, и улавливал лишь отдельные слова:
- Гад... Всё мне на голову... Изображения... Кохонена... Появись только... Расслоенные... Высокая энергия... В связи... Дрянь...
Минуты через две ему это надоело и он уже стал подумывать, не пора ли сматывать удочки, но в этот момент Мария вдруг бросилась к столу, на котором стоял монитор, и стала яростно рыться в ящиках. На пол полетели косметические принадлежности и номера журналов "Блеск", "Чмок", "Плеск", "Крик" и "Треск"; последовало совершенно отчетливое и невероятно многоэтажное ругательство, про которое Фома раньше думал, что его употребляют лишь в родной деревне его матери на сербской границе* ; в следующий миг Мария спрыгнула со стула, бросилась к щели в перегородке и чуть лоб в лоб не сшиблась с Фомой, прежде чем его заметить.
- А-а... Лука!?! - За доли секунды на лице Марии сменились выражения удивления, радости и негодования. - Ты где это пропадаешь столько времени? Почему нас бросил, и знать о себе не подаешь?!? Вчера из "Бессмысленого труда" приходили и вой на шефа подняли. Новых носителей требуют, а запускать-то их некому... Шеф сказал: если завтра после обеда не появишься, в страховом порядке розыск объявит. И меня повязал тут - воюю с этой программой, как свинья с тыквой, сам видишь... Не убегай, не убегай, садись давай, и за носители принимайся!
С этими словами Мария схватила медленно отступавшего Фому за рукав, с неожиданной силой рванула его и одним махом усадила на стул перед монитором.
- Так, а я... это... - захлопал глазами опешивший Фома. - Подожди! Я не Лука, я - Фома!
Только сейчас Мария словно опомнилась.
- А-а... И впрямь... - промолвила она смущенно, присмотревшись к своему коллеге повнимательнее. Но тут взгляд ее упал на визитку над карманом куртки.
- А это тогда откуда? - спросила она с явным подозрением и хотела отцепить визитку.
- Это? А-а, это мне... это... принесли... Не трогай! - крикнул он, выдернул картонку из пальцев Марии, отцепил и убрал себе в карман.
- И кто же это тебе принес?
- Кто-кто... - Фома сам не знал, что ответить. - Кто надо, тот и принес.
Эффект последних слов оказался абсолютно неожиданным. Мария моментально отпустила лацкан Фомы, виновато отпрянула назад и на несколько секунд задумалась до того напряженно, что даже наморщила лоб и прикусила нижнюю губу. Потом так же внезапно лицо у нее просияло от счастья.
- Так значит - тебя?.. - воскликнула она
- Можно и так сказать, - уклончиво ответил Фома, недоумевая, как все это растолковать.
- Ура-а-а!!! - победоносно воскликнула Мария. - Конец! Лука... то есть, Фома, ты мой спаситель! Давай, выдай галиматью для "Бессмысленного труда", да сядем обмоем это событие...
Не переставая разговоривать, она нырнула за перегородку и спустя мгновение вернулась с плоской бутылью виски и двумя химическими стекляшками диковинной формы.
- Постой! - в отчаянии крикнул Фома, ощущая, как в мозгу у него все смешалось в гигантскую кашу. - Объясни спокойно! Какое событие ты собираешься обмыть?
- Как какое? - не поняла Мария. - Твое назначение сюда, какое ж еще...
- Куда - "сюда"? - мигом пришел в себя Фома. - Меня никуда не назначали!
- Как не назначали? А визитка?
- Визитка - это... но они не сказали ничего определенного...
Тут Фома окончательно запутался и достал упомянутую картонку, чтобы разглядеть. Единственной деталью в ней, которая могла что-то означать, было сокращение "ЛЯИ".
"Значит... - осенило Фому что-то вроде идеи, -... выходит, что здесь..."
- Значит, здесь - ЛЯИ? - повторил он вслух.
- А ты что думал? - удивилась Мария. - Канцелярия святого Петра, что ли?.. Подожди, ты как вообще сюда попал?
Фома рассказал ей про люк на крыше, ни словом не обмолвившись ни про ресторан, ни про некролог Максима Лесидренского. Мария снова задумалась и вид у нее стал подозрительный.
- Хм-м-м... Дыру, значит, в защите пробили. Люк... Хакеры! И ты - хакер, знала я, потому и проник сюда. Но с другой стороны, визитки эти кому попало тоже не дают... И зеленую папку только кому надо показывают. Значит, все-таки... Нет, так не бывает. Лука... то есть, Фома, не заставляй меня думать, я не умею... Раз ты здесь, значит, ты - тот, кто надо. А раз ты тот, кто надо, значит, должен справиться и с этой программой... На', хватай клавиатуру, мышку и принимайся за дело.
Фома ничего не понимающим взглядом уставился на экран монитора, на котором виднелись какие-то странные меню и совершенно сюрреалистическая графика, состоящая из групп цветных пятен и точек.
- Так я же не знаю, для чего она, - запыхтел он. - Вы тут вообще... чем занимаетесь? Что означает это самое ЛЯИ?
Мария вздохнула и пожала плечами.
- "Лаборатория языковой инженерии" означает, - назидательным тоном сказала она. - Я чувствую, зеленую папку ты по диагонали, видимо, читал... И я теперь тебе все объяснять должна - вроде сама много в этом смыслю. Эх, Луку бы сюда! Он самый крупный специалист во всем бывшем соцлагере... Смотри. Сперва щелкаешь в это меню и инициализируешь модель - так я, по крайней мере, помню. Затем ведешь мышкой по графике... Медленнее! Смотри, как наверху индикаторы меняются.
В самом деле, в верхней части экрана несколько горизонтальных цветных полосок постреливали вправо, стоило Фоме пройтись мышкой через какое-нибудь из пятен графики.
- А что эти линии показывают? - спросил он.
- Черт их знает... то есть, Лука их знает. Я тут вывела на принтере документацию какую-то, да она на венгерском... - Мария помахала листингом где-то в периферийном зрении Фомы. - Без нее-то мы, пожалуй, скорее управимся. Лука говорил, нужно найти какой-нибудь узел, где увеличивается красный и синий индикатор и снижаются остальные, и щелкнуть по нему мышкой... Нет! Сначала правой кнопкой.
Фома ткнул мышкой наугад в одно осоо живописное пятно и щелкнул правой кнопкой. Появилось второе изображение, более-менее похожее на первое.
- Так! Хорошо. Это - более точная структура. Теперь еще раз, чтобы получилась еще точнее.
Он повторил операцию.
- Теперь давай левой.
Фома щелкнул левой кнопкой и тут же откуда-то из глубины комнаты послышалось тихое ворчание компьютерной записи на диск - и он только сейчас отдал себе отчет, что это ворчание все время слышалось и раньше, только тише и басистее, а теперь машину словно загрузили какими-то тяжелыми расчетами. Он поднял глаза в сторону звука и увидел серый невзрачный шкаф, более-менее похожий на холодильник, с несколкими светодиодами на передней панели.
- Это - суперкомпьютер, - пояснила Мария, перехватив его взгляд. - Он, между прочим, за отделом теории хаоса числится и по идее-то где-то у них внизу стоять должен. Сюда его в целях максимальной секретности поставили... Да-да, наша работа - самая сверхсекретная во всем институте! Про нас лишь четверо из совета директоров "Ятагана" знают, один вицепрезидент фонда Св. Димитра Общего - ну, и шеф, естественно...
- А что компьютер считает? - сразу оживился Фома, игнорируя секретно-страховую тематику.
- Как я тебе объясню, когда сама не сильно в курсе? - ответила Мария. - Так только - общих фраз от Луки понахваталась. Вот это разноцветное на экране - фрактальный граф. Мы в нем выбираем опорный узел, а машина потом обыскивает окрестности в поисках комбинаций с высокой энергией связи и низкой взаимной энтропией. Там еще что-то про расслоенные пространства было, про отображения Кохонена * с сохранением топологии, да у меня ведь ни ума, ни образования, так что...
Фома с неудовольствием был вынужден признать, что ума и образования недостает и ему.
- А на практике? - спросил он. - Что это означает на практике?
- А сейчас увидишь - немного уже осталось. О, пока ждем, давай-ка... - И Мария плеснула виски в химические стекляшки, подала одну Фоме и чокнулась с ним за здоровье, после чего одним духом осушила не меньше ста грамм. - Милое дело это виски...
В это время откуда-то от монитора послышался противный писк. Мария отставила свое виски в сторону, схватила мышку и щелкнула несколько раз по разным меню.
- О... Идеально! Лу... Фома, ты - гений! Готово!
- Где? Что?
- Вот. - Мария гордо показала на одно окно, в верхней части которого краснела одинокая фраза: "ШНОРКЕЛЬ РЕВОЛЮЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ".
- А? - открыл рот Фома с такой гримасой, словно эту фразу употребили по адресу его самого. - И ради этого мы мучили машину?
- Что значит "ради этого"? - повысила голос Мария. - Да если хочешь знать - чем меньше компьютер вариантов выдает, тем они лучше. Я ее несколько дней мучила - и все она мне списки по полметра длиной выплевывала, а там все разные психодурости... А ты с первого раза - и в десятку. Только вот... - На мгновение Мария замерла и задумалась. - Надо будет подправить его немножко. Так-то тоже неплохо, но революционное движение мне что-то не нравится: оно в последние годы не котируется... Наложим-ка на него профили клиентов, это-то я хоть знаю, как делается.
Мария снова заиграла с меню. Замелькали какие-то списки, графики и социологические "торты"-диаграммы. Через несколько секунд внизу появился новый вариант: "ШНОРКЕЛЬ* ПРАВОСУДИЯ".
- И все-таки, - не выдержал Фома, - для чего служат эти идиотизмы? Какой в них смысл?
- Смысл? - повторила Мария. - Смысл может быть всякий. Вот, скажем... что такое "шноркель"? Трубка для поступления воздуха. Например, если верить хрестоматиям по истории, наши прадеды-славяне по нескольку часов скрывались, не двигаясь, на дне болота, и дышали только через высунутую на поверхность тростинку... Итак, смысл: правосудие ушло глубоко под воду, притаилось, его не видно - не слышно, на поверхности болота - ни следов, ни пузырей, ни волн, в общем - словно его и нет; но ведь нужно же все-таки чем-то дышать, черпать ресурсы из внешнего мира? И вот, если присмотреться повнимательнее, то можно увидеть, что сверху все-таки что-то торчит. Это - шноркель правосудия. По определению! А вопрос, на кого из деятелей правосудия или на какое подразделение системы этот ярлык налепить, не принципиален: здесь уж все зависит от тактики клиентов, - выясним это в следующую среду, когда шеф на ковер у себя в кабинете главных редакторов холдинга "Бессмысленный труд" выстроит. Эти редакторы, сказать тебе по секрету, - большие дубины: страшно туго соображают, в какой форме языково-инженерные выражения в ход пускать. Вот, скажем, в прошлый раз, когда нужно было формулу "дистрибьюторы индульгенций" распространить, пришлось нам самим тут написать для них несколько статей и материалов, где было употреблено это выражение, чтобы оптимальным образом аудиторию охватить...
- Дистрибьюторы индульгенций, говоришь? - Фоме тут же пришли на ум слова адвокатов в ресторане. - Это тоже к судебным делам относится?
- В основном, но не только. Есть много чиновников, которым в пользование отданы некоторые участки закона вместе с правом судить и миловать поправших эти участки за соответствующую сумму "зелененьких". Это Лука выдумал: "Кроме всего прочего, бюрократическая пирамида является еще и пирамидой дистрибьюторов индульгенций"... А давай-ка еще один сеанс сбацаем, а? С тобой-то работа как-то идет...
Фома хоть убей не мог понять, чем его щелканья мышкой по экрану отличаются от игры в "орла и решку", но не стал возражать и повторил процедуру. На этот раз машина считала совсем коротко, а затем выплюнула яростный лозунг: "ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, ДЕБАГТЕСЬ!".
Увидев этот перл мудрости, Фома не выдержал и расхохотался.
- Чего зубы скалишь? - прикрикнула на него Мария. - Что значит "дебагтесь"?
- А-а... Ты не знаешь, что ли? Компьютерный термин. Очищение программы от "багов" означает. От ошибок, то бишь...
- Постой! Компьютерный жаргон нам в модель не загоняли! Разве что Лука напоследок поизгалялся... Это ни о чем не говорит! Человеку масс этого не понять. И с заказами клиентов, наверняка, не вяжется...
Мария схватила мышку, произвела кое-какие манипуляции, но безрезультатно.
- Фома, подбрось-ка идею! Нельзя заменить чем-нибудь это "дебаганье"? От какого слова оно происходит?
- "Bug" по-английски значит "жучок". Говорят, будто первая компьютерная поломка у них произошла из-за жучка, попавшего между контактами какого-то реле...
- "Жучок"... Насекомое, значит. Паразит... А! Надыбали! - оживилась Мария и шарахнула ладошкой по столу. - Это - совсем другое дело! "ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, ОБЕСПАРАЗИЧИВАЙТЕСЬ!" Гениально! Перл! И что самое лучшее - в слове "паразит" есть нужная двусмысленность, это ведь не только вши да собачий солитер: есть и другие паразиты - социальные, - которых один мой балбес-учитель во времена "бая Тошо" звал "клещами на теле человечества" и "сорняками в социалистической ниве"... в конце концов, можно и - "в капиталистической". Значит, слово "обеспаразичивание" означает для нас не только дезинфекцию, дезинсекцию и дератизацию, но и уничтожение других паразитов - социальных, - которые разъезжают на "БМВ" да "мерседесах" и кровь народную пьют, образно говоря. Ты гляди, какой мы классный лозунг состряпали за нуль времени! Скажу шефу "Бессмысленного труда" на первую страницу его поместить - над заголовком. "Пролетарии всех стран, обеспаразичивайтесь!" Брильянт! Прост, мощен, легок в употреблении, можно оклепать, кого хочешь: сейчас ведь все видные люди - паразиты по определению... Но сдается мне, что можно из него и еще какие-нибудь полезные производные извлечь, - труда не составит. Мне, например, такая нить на ум приходит. Я как-то книжку одну читала - фантастику, братьев Стругацких, кажется, - и там в одной стране тайные службы именовались "Департаментом общественного здоровья". * А что ты скажешь о таком учреждении - "Департамент социального обеспаразичивания"? Надо этот титул министру внутренних дел предложить, он ведь тоже у нас в клиентах - я повторяю, не в агентах и не в пациентах, а всего-навсего в клиентах... Дератизация. Санитары леса. "Санитар, обеспаразиться сам"... а кроме того... Да! Гениально! Невероятно! Прямо в яблочко!..
С этими словами Мария в крайнем возбуждении схватила склянку с виски, осушила ее до дна, а потом изо всей силы вышвырнула в открытое окно. Через несколько мгновений послышался треск и ночную тишину разрезал противный вой автомобильной сигнализации, а Мария невозмутимо продолжала:
- Видишь, что получилось! Решение наиважнейшего вопроса! Причем нежданно-негаданно. Фома, ты тут человек новый, в курс дела еще не вошел, но тебе все же нужно усвоить, что стряпня шизофренических сочетаний - самое маловажное направление языковой инженерии, вроде ширпотреба. Основная задача у нас - другая: предсказывать будущий язык, будущие слова-носители. "Каким будет следующий Этап Большого Пути?" - вот главный вопрос, по крайней мере, на данный момент, и вот сегодня мы получили ответ: СОЦИАЛЬНОЕ ОБЕСПАРАЗИЧИВАНИЕ. Оно станет наследником "Валютного Совета" и "Структурной Реформы"! Появится Агентство по Обеспаразичиванию, будет и министр в ранге зампремьер-министра, ответственный за Обеспаразичивание, в парламенте станут голосовать за программу Обеспаразичивания, со всеми ее списками, штуками, процентами и суммами, а когда программа Обеспаразичивания провалится или будет недовыполнена, - а я голову даю на отсечение, что так оно и будет, - все станут требовать отставок и обвинять друг друга по телевидению в торможении Обеспаразичивания. В институте наверняка откроют отдел по Обеспаразичиванию - все ведь на научную основу должно быть поставлено, то есть, - сначала на собаках испробовать, - отдел перерастет в отдельный Институт по Обеспаразичиванию - под шапкой "Ятагана", на финансировании фонда Святого Димитра Общего и под эгидой Мирослава Мирославова-"Груши", геройски павшего за дело Обеспаразичивания, и так далее... Или ты чего-то не понимаешь? - спросила Мария, увидев физиономию разинувшего рот Фомы. - А? Если тебе что-то не ясно, ты спрашивай.
Но Фома почти не слушал свою коллегу, так как у него в мозгу творилось что-то неописуемое. Все обрывки разговоров, все мысли этого и предыдущих дней, вертясь, словно кирпичики в компьютерной игре "Тетрис", с невероятной быстротой выстраивались в прочную и связную картину. В самом центре этой картины, однако, зияли огромные дыры... которыми следовало незамедлительно заняться.
- Выходит, что... эти идиотские заголовки в "Бессмысленном труде"... типа - как там - "Жаба съела солдата на посту" и тому подобных... сочиняете вы здесь вот на этом? - он махнул рукой в сторону суперкомпьютера.
Мария утвердительно кивнула и отхлебнула виски прямо из бутылки.
- Так... а зачем вам суперкомпьютер-то? - спросил ничего не понимающий Фома. - Когда я еще в школе учился, мы брали восьмибитовый "Правец-82" * , писали элементарную програмку, вводили в нее словарь из сотни нецензурных или полуцензурных слов, и она случайным образом выдавала всякие идиотизмы. В том числе, и намного придурковатее этих ваших... - Фома показал на краснеющий на экране лозунг "ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, ОБЕСПАРАЗИЧИВАЙТЕСЬ!". - Купили бы себе "Пентиумишко" * какой-нибудь и он бы идеальную работу вам свершил... Зачем вам для таких простых вещей такая мощная машина-то понадобилась, и вы не оставили ее внизу у нас в теории хаоса, чтоб мы ее какими нужно расчетами нагрузили?
- А внизу бы вы ее какими расчетами нагрузили? - ехидно спросила Мария и Фома тут же замолчал и покраснел, вспомнив, что сам не знает, что у него в отделе творится. Наступила короткая пауза.
- Вообще-то, честно говоря, Лука то же самое говорил, - сказала в конце концов Мария, махнув головой вверх к шкафу у правой стены, и Фома, к немалому своему удивлению, увидел стоящий на нем компьютер с грязным корпусом из шершавой желтоватой пластмассы, несомненно датирующей его давно отошедшей правецкой эпохой * . - Разве что... Ну, во-первых, суперкомпьютер придает лаборатории нужную дозу наукообразия. В смысле, сейчас дело выглядит так, словно мы тут чем-то невесть каким сложным занимаемся. Думаешь, стали бы эти дебилы из "Бессмысленного труда" сумками деньги нам таскать, вошкайся мы тут с какой-нибудь простенькой машинкой из тех, что в любом офисе есть? Так, по крайней мере, Лука говорил...
- А где этот ваш пресловутый Лука? - спросил Фома. - Местный специалист по всему? Почему он сам с программой управляться не пришел?
На мгновение Мария поглядела куда-то на потолок.
- С прошлой недели на глаза не показывался. Слухи-то, конечно, ходили... Будто сбежал, собачий сын, - аж в Южную Корею. А из "Ятагана" и глазом никто моргнуть не успел! Вчера кто-то болтал, будто он шефу по электронной почте написал. И подковырнул так его: "в вашем дурдоме, - пишет, - жил я неплохо, жаловаться не стану, но больше меня для своих глупостей не ищите, управляйтесь сами"...
Тут Мария внезапно замолкла, прислушиваясь к доносившемуся из коридора неясному шуму.
В коридоре кто-то разговаривал. Голос был далеко и слышался плохо, но постепенно приближался, и к нему примешивались звуки медленных звучных шагов по кафелю; он слышался неравномерно, отдельными отрывочными фразами, и Фома понял, что это, в сущности, кто-то говорит по сотовому или радиотелефону. Скоро стали различаться отдельные слова разговора:
- ...да кем это он там себя считает? Если от страхования загробной жизни освобожден, так пуп земли, что ли?..
- Шеф идет! - шепнула Мария и кинулась к переднему отсеку лаборатории. Голос был уже совсем близко, и Фома вдруг понял, что он ему страшно хорошо знаком, причем навевает определенно неприятные ассоциации; его обуяло инстинктивное желание спрятаться под стол, но он еле-еле удержался и метнулся в угол комнаты, между серой пластмассовой перегородкой и шкафом с восьмибитовым "Правцом" наверху, прикинув, что этот угол от входа не виден. В следующий миг послышался звук отодвигаемого стула и по поверхности письменного стола в переднем отсеке стукнуло что-то тяжелое и ребристое.
- Мария, где тут у меня была зеленая папка? - крикнул голос за перегородкой, чуть ли не в метре от уха Фомы.
Последовали звуки открываемых ящиков и перелистываемых бумаг; Фома почти визуально представил себе, как Мария роется среди набросанных в ящиках стола журналов "Блеск", "Чмок", "Плеск", "Крик" и "Треск" в поисках папки шефа.
- В этом институте черт знает что такое творится! - заявил голос и тяжело запыхтел. - Представь себе, тихоня какой-то с нижних этажей статью в сеть запустил! И в этой статье - если б ты знала только, о чем написано в этой статье... На заголовок один только посмотри: "Институт как информационный полигон"! Куда девалась вся секретность, я спрашиваю? Я так стукнул по столу Новосельскому и Згуреву, что...
- Почему Згуреву? - подала голос Мария.
- Потому что тихоня этот - из его отдела - "нечистой математики"! Ивайло там какой-то, или, по крайней мере, так мне запомнилось...
При упоминании имени друга Фома почувствовал, как сердце у него бешено запрыгало во всех возможных направлениях и степенях свободы.
- Мало этого, так еще и дыру в защите пробили! - продолжал греметь голос. - Всё, говорят, "Крокодиловы" люди подстроили - двое из них на этот этаж должны были подняться, да охрана "Носорога" их засекла... Кошмар! Скандал! Какие завтра на совете директоров "Св. Димитра Общего" цирки разыграются!.. И не хватало этого, так еще у нас в отделе человек из-под контроля вышел! Внизу тихоней из нечистой математики оправдываются, но уж слишком сценарий похерили...
- И что теперь? - тихо спросила Мария.
- Что теперь? Ясно что! Вся секретность - коту под хвост. Придется срочно менять квартиру. С нечистым математиком все ясно - контрольный выстрел, и конец. С "крокодиловыми" хакерами - пусть сам с "Носорогом" управляется, я между кулаками соваться не буду. Да, вот еще - о нашем человеке, из отдела теории хаоса... как бишь его там... Фома... да, Фома Марков...
Единственное, чего захотелось в этот миг Фоме, - так это просто исчезнуть. Раствориться бесшумно в пустоте без пузырьков и осадка. И чтобы никто его больше не видел - ни Мария, ни обладатель до боли знакомого голоса... Но в это самое мгновение в щель между загородками вторгся невысокий мужчина в модном темно-красном пиджаке, и, увидев лицо вошедшего, Фома прямо-таки всхлипнул от ужаса. Волосы с проседью и очки в золотой оправе крепко-накрепко отпечатались у него в памяти после двух бурных визитов в кабинет профессора Дамгова, тем паче, что и волдыри от пчелиных укусов у человека на щеках еще не совсем сошли... Нет, сомнений быть не могло.
Мужчина, явно совершенно не ожидавший увидеть в лаборатории постороннего, стал как вкопанный и устремил на Фому полный изумления взгляд. Из зеленой пластмассовой папки у него под мышкой показалась узенькая полоска бумаги - вырезка из рубрики "Футбольный юмор" газеты "Меридиан мач" - и стала мучительно медленно опускаться на пол... Но спустя мгновение написанное на лице мужчины изумление стало понемножку исчезать, словно он медленно, но неотвратимо соображал, кто перед ним стоит, словно еще немного - и совсем сообразит, и тогда... Вот в глазах у него блеснула искорка интереса - причем подчеркнуто хищного типа, - вот и рот уже раскрылся, чтобы воскликнуть: "А-а-а, кто к нам в гости пожаловал!..."
- Я не Фома! - в панике воскликнул Фома и трепещущими пальцами достал из
кармана визитку. - Вот! Я - Лука, а не Фома! Лука я!
1999 г.
(Перевел с болгарского Д.Прокофьев)
(Переводчик выражает искреннюю благодарность автору за помощь и консультации
при переводе повести)
ятаган - кривая турецкая сабля; здесь: название фирмы
трабант - марка относительно недорогих легковых автомобилей, выпускавшихся
ранее в бывшей ГДР (ныне - часть Германии)
В России научно-производствеными обединениями (НПО) называются фирмы и
институты военно-промышленого комплекса. (прим.авт.)
На Орловом мосту в г.Софии - столице Болгарии - при освобождении от
турецкого ига (1878г.) горожане встречали хлебом и солью русские войска.
Позднее - в 1941г. - на том же мосту встречали хлебом-солью немцев, а потом -
в 1944 г. - Красную армию.
Кюстендил - город в Болгарии
Калотина - приграничная деревня, где находится главный контрольно-пропускной
пункт на болгарско-югославской границе
Димитр Общий - антигерой болгарского освободительного движения XIX в.
Организовал ограбления турецких почтовых караванов, затем был арестован и на
допросах выдал турецким властям весь революционный комитет.
Болгарская поговорка "ловить Михаля" означает: заниматься чем-то
бессмысленным, гоняться за ветром, за миражом
намек на реально существовавшего криминального "авторитета" Стефана
Мирославова по кличке "Груша". Был убит в 1995 г.
Ассемблер - один из языков программирования
листинг - распечатанный на принтере текст программы
зелененькие - (разг.) "доллары"
Вуте - популярный герой болгарского фольклора, в том числе синоним лентяя.
Есть такой анекдот: спросили у Вуте, почему он копает сидя, а он ответил: "А лежа не получается".
Другой анекдот: Вуте говорит: "Я, как срочную работу
увижу - спать ложусь. Коли она сильно срочная - так другой ее кто-нибудь за
меня сделает. А коли никто не сделает, значит не такая уж она и срочная"
марковские процессы - термин из теории вероятностей, означает один из видов
случайных процессов, теория которого была разработана русским академиком
Марковым. (прим.авт.)
Марко Тотев - реально существовавший человек - символ полной невезучести в
Болгарии (как Мэрфи со своими законами в Америке). Жил в конце XIX в.
Лоуренс Дж. Питер (1919-1990) - канадский учитель и социолог. Автор книги
"Принцип Питера". Суть принципа: во всякой иерархии каждый служащий имеет
тенденцию достигать своего уровня некомпетентности
Последний отрывок с косметическими изменениями заимствован из статьи
А.Лазарчука и П.Лелика "Голем хочет жить" (1987). (прим.авт.)
апокриф - произведение, отвергнутые церковью как отступающие от официального
церковного учения
Васил Левский - герой освободительного движения XIXв. О его неуловимости и
бесстрашии в Болгарии ходили легенды.
Трифон Иванов - известный болгарский футболист
т.е. профессор, доктор
старший научный сотрудник первой степени
кандидат физико-математических наук
операционная система - основная программа на компьютере, вступающая в
действие при включении раньше остальных пользовательских программ и
контролирующая и способствующая их выполнению
хакер - человек, настолько хорошо знающий программирование, что может
расшифровывать чужие программы и вносить туда (незаконные) изменения.
намек на существовавшую в Болгарии крупную корпорацию "Мультигруп"
"Комар" - название реальной кампании в Болгарии в 1997г.
намек на генерала Бонева - некогда министра внутренних дел Болгарии
"Меридиан Мач" - спортивная газета в Болгарии
текстовый редактор - программа для создания текстов на компьютере
прерывание - служебная компьютерная программа
Упомянутый здесь закон из серии (шуточных) законов Мерфи утверждает:
"Компьютеры - ненадежны, но люди еще ненадежнее". (прим.авт.)
мыльная опера - телесериал
при коммунистах у нас в России-СССР все показатели сравнивали с 1913 г. -
последним мирным годом до революции 1917 г.; а в Болгарии роль такого
"опорного" года выполнял 1939 - последний мирный год перед их "революцией"
1944 г.
Бо'льшая часть того, что сказано о хаосе в этом абзаце, научно достоверна и
вытекает из математической теории о детерминированном хаосе, развитой за
последние двадцать лет. (прим.авт.)
С.Н.Паркинсон - автор ряда юмористических книг, в которых, в основном,
высмеивается бюрократизм. Написаны в форме научных исследований со всеми
причитающимися атрибутами: законами, таблицами и т.п.
энтропия - в физике величина, мера беспорядка в системе. Колмогоровская, или
КС-энтропия (от Колмогорова и Синая, двух русских математиков) - мера скорости,
с которой система теряет информацию о своем изначальном состоянии.
(прим.авт.)
Перник - город в Болгарии
Граово - область в Болгарии, куда входит и город Перник
"Хемус" - название крупной гостиницы в Софии
гювеч - болгарское национальное кушанье из мяса, перца и других овощей
Речь идет о повести "Яблочко от яблони" Святослава Логинова. (прим.авт.)
В книгах Терри Пратчета "Цвет волшебства" и "Фантастический свет"
действительно рассказывается о сундуке из мудрого грушевого дерева, который
следует за своим хозяином. (прим.авт.)
"груша" по-болгарски "круша"
Илинденское восстание - восстание в Македонии против османского ига в 1903 г.
Болгарские царства - в истории Болгарии выделяют три периода, которые
называют "царствами": два - до завоевания Болгарии турками в средние века; и
одно - после освобождения Болгарии Россией в 19 веке и до коммунистической
"революции" 1944 г.
Симеон II - (род. 1937) - бывший царь Болгарии (1943-45гг.). Ныне
болгарский политик
Роналдо - известный бразильский футболист
Костинброд - город в Болгарии недалеко от Софии
бай - обращение к пожилым людям в Болгарии (вроде русского "дядя").
"Бай Тошо" - народное прозвище Тодора Живкова - последнего
коммунистического главы государства (ср. "дядя Леня" по отношению к Леониду
Брежневу в СССР). Был смещен в 1989 г. Умер в 1998 г.
Бургас - крупный город-порт в Болгарии
бэкграунд - от англ. background - фон, задний план
андерграунд - от англ. underground - подполье
TCP/IP - самый распространенный стандарт передачи данных по компьютерным
сетям
стикер - то же, что наклейка
Речь идет о романе А. и Б.Стругацких "Отягощенные злом" (прим.авт.)
бей - турецкий титул;
ага - чиновник, господин (обращение к турку);
эфенди - господин (обращение к турку)???
Трын - город в Болгарии
В действительности так начинается евангелие от Иоанна, а не от Луки.
(прим.авт.)
Цитата из очерка В. Пелевина "Зомбификация" (прим.авт.)
ракия - болгарская водка
гайдук - во времена турецкого ига: член отряда повстанцев,
сражавшегося против местной (турецкой) власти
в Болгарии сербы считаются большими "мастерами" ругаться матом
Тойво Кохонен - финский ученый, автор классических трудов в области нейронных
сетей (прим.авт.)
Речь идет о романе "Обитаемый остров". (прим.авт.)
Правец - название персонального компьютера, производившегося в Болгарии в
начале 80-х гг.
Пентиум - распространенный тип компьютера
правецкая эпоха - Эта фраза имеет двоякий смысл:
в отношении компьютеров: время, когда выпускались ПК "Правец";
в отношении политики: годы правления (последнего коммунистического лидера) Тодора Живкова, родившегося в городе Правец.